Ступени В расщелинах древних ступенчатых слов Таятся глаза сновидений. Там змеи забытых заветов и ков, Дремотные грузные тени. Заросшая лестница. Терем немой. Под крышей гнездятся лишь совы. Постранствуешь в мире, и тянет домой, И древние манят основы. Всхожу на ступени. Проснулась змея. И встречен при входе я Змеем. О, здравствуй, старинная правда моя, Мы выявить клад наш сумеем. Терем
Я видел морей и пустынь кругоём, Я в солнечной медлил победе. Но чувствую, лучше мне в доме моём, Где больше железа и меди. Я был в златотканом чертоге вдали, С волшебницей белораме́нной. Но дома сундук есть в подвале, в пыли, И в нём самоцвет есть бесценный. Вобравши лазурь в дальномечущий взор. С конём распростился я. Пеший Иду по лесам. И смарагдовый хор Слагает с деревьями Леший. Зелёная сказка расцветов и трав, В ней птица стакнулась со зверем. Хмелею. Вошёл в меня древний состав. И вот он, узорчатый терем. Он темен. Он истов. Он ласков и строг. В нём думы и сказки ватагой. Зовёт меднокованный чёткий порог. Войди, и насытишься брагой. Созвенные Высокий кокошник. Наряд нарочитый. Ласкательный мех душегрейки. Привет тебе, вкрадчивый соболь, убитый Во имя смеющейся змейки. Все дни наши звеньями ласки мы мерим, Нас Месяц дарит жемчугами. А в полночь над нами узорчатый терем Резными поёт петушками. Летучий Когда весь мир, из ничего, из праха, Прорвавши ночь, явился в блесках дня, Красивы были, мрак на жизнь сменя, Орёл, верблюд, и лев, и черепаха. Но лик ещё дремал в уме Аллаха, Горсть воздуха схватив рукой огня, Замыслил он Арабского коня, И, длань разжав, он бросил вихрь с размаха. С тех самых пор дрожит огонь в ноздрях Летучего, кто весь – размах порыва, Из тучи – хвост, с грозой венчалась грива. Глаза – жерло́, где всем неверным – страх. Когда ж он спит, он зыблемая нива, Где каждый колос помнит: – «Жив Аллах!» Джигитуй Много в мире сказок страха Между днём и новым днём, Ибо ночь покров Аллаха Сине-чёрный, и на нём, Как оазис, выше праха, Звёзды ткут лозу огнём. Много в Море чудищ в тони, Рыба-меч, акула, кит, Всюду брани и погони, Зоркий враг всечасно мстит, Но Арабские есть кони, Конь крылат, и он летит. Птица в воздухе великом Знает верные пути, Конь умеет в бое диком Принести и унести, Грёза может звучным вскликом Звонкий стих в венок сплести. Вверься имени Аллаха, С неба ток бессмертных струй, Над картиной в раме страха Светит Солнцем поцелуй, В силе конского размаха, С песней в сердце, джигитуй. Завет («Человек рождён из сгустка крови красной…») Человек рождён из сгустка крови красной, Чётко возвестил нам вещий Магомет. В этом знак признай для доли полновластной, Возлюби в мечтах рубинно-алый цвет. В колыбель твою уронено от Бога Две пригоршни снов и алых лепестков: – Разбросай одну, пусть вся цветёт дорога, А другую спрячь за рифмами стихов. И когда в пути красивую ты встретишь, И когда в пути, вздохнув, устанешь ты, – Пламенем костра свою любовь отметишь, Женщину стихом оденешь ты в цветы. Жажда («Из жажды музыки пишу стихи мои…») Из жажды музыки пишу стихи мои, Из страсти к музыке напевы их слагаю Так звучно, что мечте нет ни конца, ни краю, И девушка мой стих читает в забытьи. Я в сердце к ней войду, верней, чем яд змеи. Хотела б убежать. Но вот я нагоняю. Моя? Скажи мне. Да? Моя? Я это знаю. Тебе огонь души. Тебе стихов ручьи. Из жажды музыки рождается любленье, Влюблённая любовь, томление и боль. Звучи, созвучие! Ещё, не обездоль! Я к Вечности приник. В созвучьи исцеленье. В непрерываемом душе́ побыть дозволь. Дай бесконечности! Дай краткому продленья! Ночной дождь
Я слушал дождь. Он перепевом звучным Стучал во тьме о крышу и балкон, И был всю ночь он духом неотлучным С моей душой, не уходившей в сон. Я вспоминал. Младенческие годы. Деревня, где родился я и рос. Мой старый сад. Речонки малой во́ды. В огнях цветов береговой откос. Я вспоминал. То первое свиданье. Берёзовая роща. Ночь. Июнь. Она пришла. Но страсть была страданье. И страсть ушла, как отлетевший лунь. Я вспоминал. Мой праздник сердца новый. Ещё, ещё, улыбки губ и глаз. С светловолосой, с нежной, с чернобровой, Волна любви и звёздный пересказ. Я вспоминал невозвратимость счастья, К которому дороги больше нет. А дождь стучал, и в музыке ненастья Слагал на крыше мерный менуэт. |
