– Зачем? Ты же видел, что все голосовали «за».

– Вы уже забыли, Иосиф Виссарионович, что мы с Вами впервые встретились, когда я был лейтенантом ВВС. И в ходе знакомства именно Вы приказали помочь мне забрать документы Клухорского перевала. Сейчас я – генерал-лейтенант, а прошло всего 11 лет и пять месяцев. Я руковожу одним из самых важных направлений в развитии страны. Есть успехи, есть неудачи, занят делом. Но первую нашу встречу хорошо помню. Как и всех тех людей, которые помогали выжить, учили меня. Считаю, что на своем месте Вы должны были оставаться до конца. Умереть руководителем страны. Но думаю, что это так и будет. Вы не тот человек, чтобы выращивать крыжовник.

– Не надо было этого делать, там в кулуарах все было решено задолго до Пленума. А тебе этого могут не простить. Иди, мое тогдашнее решение помочь тебе найти документы не было ошибкой. Многое из того, что сейчас имеем, заложено в сорок седьмом году. Ступай!

Всё это было позже, в конце января. Мы прибыли в Москву днем второго января, на Центральном аэродроме обоих космонавтов и меня ждала красная ковровая дорожка длиной сто метров. Так здесь встречают глав иностранных государств. От трапа новенького Ил-18 мы шли обратным клином, я остановился за несколько шагов до отдававшего рапорт полковника Берегового. Подошел к трибуне, когда рапорты были отданы, сам рапорт не отдавал, но после небольшого митинга добирался в Кремль на машине Сталина, на боковом сидении. Зато без остановок у Боровицких ворот. Кинотеатры Москвы уже крутили цветной фильм, снятый Константином Петровичем и, немного, Георгием Тимофеевичем, на цветную пленку, длиной в целый час, снятую в космосе. Было совершенно очевидно, что в этом месяце ее увидят все жители Европы и Северной Америки. Специальный стол был установлен в кабинете Сталина, на котором разложили поздравительные телеграммы со всех стран мира, в адрес Сталина и обоих космонавтов. В сообщении Левитана сразу было объявлено, что выбор именно этих людей для первого полета был не случаен, командир корабля: летчик-испытатель первого класса, фронтовой летчик-штурмовик с большим количеством боевых вылетов, Герой Советского Союза с октября 1944 года, образование: высшее военное, бортинженер Феоктистов является ведущим конструктором космического корабля «Союз», доктором технических наук, участником Великой Отечественной войны, дивизионный разведчик. Оба участника полета удостоены звания ГСС, полковник Береговой стал генерал-майором. Страна шумно отмечала успех советской науки и техники. Эйзенхауэр, несмотря на сорванную передачу, прислал свои поздравления. А вот Фульхенсио Батисте пришлось прямо с новогоднего вечера перебираться на ближайший аэродром и лететь в Доминиканскую республику. В тот день, когда мы прилетели в Москву, в Гаване выступал Фидель, и отмечалась победа революции. Эйзи просто не знал, что за этими событиями тоже стоим мы. Зато мир даже и не заметил, что на Кубе сменилась власть! Аккуратность – прежде всего, Дуля! Не надо было злить Сталина ложными данными о тяжелом спутнике! Метал свои «апельсины», и всем было до одного места: чем ты там занимаешься. Решил соврать по-крупному? И сразу тебе показали то место, которое следует занимать президенту бывшей колонии. Советовали ведь тебе: «Смени советника по космосу!», нет, уперся! Но, в своей телеграмме Дуайт Эйзенхауэр приглашал обоих космонавтов и меня посетить с официальным визитом Соединенные Штаты. Дескать, «Ребята, давайте жить дружно!». «Ту-116» уже прошел государственные испытания и был готов для полета в Америку. Посольство открыло визу мгновенно всем двенадцати человекам, включая охрану, в тот раз они сработали без сучка и задоринки. Эйзи тогда не считал СССР виновником в произошедшем на Кубе. Диктаторы в Латинской Америке менялись с завидной регулярностью. Поэтому наш прилет в Вашингтон и Нью-Йорк прошел в нормальной обстановке.

Самым «тяжеловесом» в самолете был 2-й секретарь ЦК КПСС Алексей Александрович Кузнецов, ранее исполнявший обязанности руководителя промышленного отдела ЦК, затем его передвинули выше, но он продолжал курировать «Спецкомитеты», поэтому с ним мы были дружны. Визит мне напомнил приключения в Америке Никиты: несколько поторопились, а для нашего восьмивинтового гиганта не нашлось трапов должной высоты. Их поиск занял у работников Национального аэропорта добрый час. Пришлось гонять турбогенератор все это время, так как от него работал кондиционер. Нам еще было не так плохо, как американской делегации, которая пеклась на солнышке, хоть и зимнем. На улице было около 18-20°С, солнечно, но довольно ветрено. Наконец, нас пригласили к выходу, первыми, естественно, вышли космонавты, затем мы с Кузнецовым. Так и пошли по красной дорожке. Сам Президент пригласил, и, даже, встречает. Меня он даже обнял. Мы же теперь «большие друзья», несколько раз виделись. Ехали в открытых лимузинах, на улицах было большое количество народа, у которых были американские и советское флажки. От американских флагов просто рябило в глазах. «Великолепная «семерка»» была уже укомплектована. Я, правда, в лицо их особо не помнил, так что пришлось знакомиться и запоминать имена. «Эсэсовца» с ними не было, постеснялся приехать, был директор NASA доктор Хью Драйден, год назад объявивший: «Для нашей страны очень важно как с точки зрения нашего престижа как нации, так и с военной необходимостью, чтобы этот вызов (Спутник) был решён энергичной программой исследований и разработок для завоевания космоса. Соответственно предложено, чтобы за научные исследования отвечало национальное гражданское агентство…». «Семерку» никто не «сопровождал», руководство USAF официально дистанцировалось от отряда космонавтов. Но, все они были военнослужащими. У всех было инженерное образование. Обед в Белом доме, затем поездка на ранчо Президента, где был довольно поздний ужин с большим количеством выпивки и отличных стейков. Но разговоры только о дружбе и чуть-чуть о космосе. «Меркьюри» и «Джемини» только-только начали проектировать в Сент-Луисе. Вскользь Эйзи поинтересовался ближайшими событиями, которые произойдут в этом году.

– Начиная со следующего полета начнем отрабатывать поиск и стыковку на орбите Земли с посадочной ступенью лунного корабля. Вначале для совместного полета к Луне, потом начнем работать с возвращаемым кораблем-лунником. Задача очень сложная, и сколько уйдет на это времени – совершенно неизвестно.

– А лунный модуль большой?

– Да, он достаточно велик и технически сложен, так как будет играть роль стартового стола. При этом космонавты подготавливать к старту стол не будут. Стол должен автоматически занять правильную позицию для старта. Я же Вам говорил в Москве, что мы никуда не спешим, и хотим этот полет выполнить максимально безопасно для экипажей кораблей. Во главу угла поставлено это.

– Тем не менее, Вы отправили людей встречать Новый год в космосе.

– Зато они стали единственными землянами, которые его встретили 20 раз за сутки!

Шепард задал ехидный вопрос про шампанское. Но я был готов к этому! Маленькие бутылочки лежали в экспортной коробке, две из 24-х были пустыми, и побывали в космосе. «Абрау-Дюрсо Советское Космическое» украсило стол, всем присутствующим хватило, а оставшуюся бутылку я подарил Шепарду. Наш «лунный модуль», как и их «Джемини», еще только проектируется, сколько его будут собирать и испытывать – никому не известно, в том числе, и мне, как руководителю проекта.

На следующий день мы перелетели в Нью-Йорк, предварительно посетив штаб-квартиру NASA. Но там ничего не было, все находилось на полностью закрытых авиабазах, куда нас, естественно, не пустили. Визит был совершенно пустым, не считая выступления космонавтов и Кузнецова в ООН, где нам устроили овацию.

Вернувшись, все окунулись в обычные дела, потом был Пленум и разговор со Сталиным. Власть в стране полностью перешла в руки дуумвирата «Устинов-Кузнецов». Несмотря на старое знакомство с обоими и достаточно дружеские отношения, появилось множество новых обязанностей и новых отчетов. Меньше этим грешил Кузнецов, а Устинов отличался въедливостью и стремлением к тому, чтобы всё немедленно докладывали ему лично, но по ВЧ. Сидел он в Кремле, но записаться к нему на прием было делом непростым. В июне произошла серьезная катастрофа на Тюра-Таме. Во время заправки взорвалась ракета «Р-16», погиб маршал Неделин. Смысла в присутствии командующего и конструктора на заправке ракеты токсичными и самовоспламеняющимися компонентами никакого не было, тем не менее «верхушка» РВСН и конструкторов ракеты были в непосредственной близости от объекта. За несколько минут до этого позвонил Устинов и позвал к телефону Янгеля. Он остался жив. В этот момент начался пожар, и почти мгновенно произошел мощнейший взрыв. Меня самого на космодроме не было, я находился в Крыму, где закончили монтаж Центра Дальней Космической связи под Евпаторией, и возглавлял комиссию по его приемке. ГАУ, а «Р-16» строилась как боевая ракета, решило провести испытания самостоятельно. Меня срочно вызвали на Старую площадь, приемы в Кремле уже стали историей, попытались надавить со всех сторон, но закончилось это дело тем, что с поста председателя Спецкомитета № 2 меня сняли, с формулировкой «не имеет специального образования». Реально я уже закончил дипломную работу в Академии имени Жуковского, и в следующую субботу у меня защита, по отзывам оппонентов и рецензентов, диплом должен быть признан докторским. Диплом я защитил, но ВАК докторской диссертацией его не признал. Возвращать меня обратно, вместо Мишина, никто даже и не подумал. Как только меня убрали, Мишин снял Феоктистова с проекта, заявив, что у того нет времени контролировать работу и назначил самого себя. Ситуация вполне стандартная для того времени, когда Совет Главных Конструкторов напоминал банку с пауками. Феоктистов перешел ко мне в «ОБ-155». Завод – ракетный, поэтому мы начали делать лунный модуль, отталкиваясь как от разработок Глушко, так и Севрука с Южмаша, по двигателям. Так как к «семеркам» меня теперь и близко не подпускали, то работали с Янгелем. В катастрофе технических проблем не оказалось, чисто человеческий фактор, поэтому работы над «Р-16» продолжились. Задел у Янгеля имелся большой. Мы встретились с Гайдуковым на совещании в МО, который был очень недоволен изменениями в комитете, и тот рекомендовал позвонить Сталину, и вместе с ним разговаривать с Устиновым. К этому времени всеми пусками руководили со Старой площади. Несколько раз намекали и Гайдукову добровольно подать в отставку из-за той аварии. Сталин Гайдукова знал очень хорошо, именно, как прекрасного руководителя. Наше появление на даче вызвало у него улыбку. Обозвал нас «поганцем» и «мальчишкой».