В а л е н т и н. В самое время ты приехал, Иван. Конец тишине, забурлит Обуховка. Ну, бабуся, пошли. Подлечишься немного.

Б а б к а  А н и с ь я. Да как я пойду, родимый?

В а л е н т и н. Давай-ка я тебя на руках отнесу! (Поднимает бабку на руки.)

Б а б к а  А н и с ь я. Да что ты, окаянный! Что ты, милок! Отродясь у мужика на руках не была!

И в а н. Ничего, бабка, терпи!..

Б а б к а  А н и с ь я. Господи, спаси Христос!.. А вообще и не так плохо, коль хотите знать! То-то старухи завидовать станут! Стой, стой! Ванька, подай сюда бутыль!

И в а н  подает бутыль.

Б а б к а  А н и с ь я. Вот так… Ну, трогай!

И в а н. Идите, чемодан только возьму…

В а л е н т и н  с  б а б к о й  А н и с ь е й  и  Н а с т я  уходят. Появляется  К а т е р и н а.

И в а н. Катя… Катерина Ивановна!

К а т е р и н а. Иван?

И в а н. Здравствуй, Катя.

К а т е р и н а. Здравствуй.

И в а н. Вот ты какая…

К а т е р и н а. Да и ты не тот, что прежде, Иван Николаевич.

И в а н. Как живешь?

К а т е р и н а. Хорошо.

И в а н. Хорошо?

К а т е р и н а. Конечно, хорошо. В правление выбрали, почет от народа. В институт поступила…

И в а н. Да? В какой?

К а т е р и н а. Животноводом буду.

И в а н. А помнишь, артисткой мечтала стать? Анну Каренину в школе играла…

К а т е р и н а. У нас на селе каждая баба Анна Каренина, а животноводов нету.

И в а н. Мать писала, ты замуж вышла?

К а т е р и н а. Не тебя же ждать.

И в а н. Катя… Знаю, и перед людьми, и перед тобой не сдержал слова… Обидел тебя?

К а т е р и н а. Что старое поминать, Иван Николаевич.

И в а н. Все думал, нынче не успел — на будущий год победу. А на будущий год опять не успел.

К а т е р и н а. Что оправдываешься? Было и было… Странно как: ты деревню бросил, а другой, городской, твое место, в деревне занял…

И в а н. Прости, Катя.

К а т е р и н а. Забыла — и простила. Какое тебе еще прощение нужно? В семнадцать лет по десятку раз на дню влюбляются. Не один ты на белом свете, другого ныне люблю.

И в а н. Помню Яшку. Хулиганский такой парень рос.

К а т е р и н а. Кто?

И в а н. Яков, муж твой.

К а т е р и н а. А-а, муж… Ну и что?

И в а н (удивился равнодушному голосу Катерины, понял иначе). Катя… Катя, ты…

К а т е р и н а. Не тронь меня, Иван… Меня нельзя трогать.

Уходит. Вбегает  Н а с т я.

Н а с т я. Все, отправили бабку Анисью на лошади домой. Никогда, говорит, такого почету не испытывала. А сама охает! Подумаю, говорит, да и другую ногу вывихну. Ты без вещей, Ваня? Чемодан есть?

И в а н. Чемодан? А, да, чемодан… В крапиве стоит.

Н а с т я. Давай понесу. Ух ты, какой чемодан!..

И в а н. Как Валентин, прижился у вас?

Н а с т я. Валентин Петрович? А как же, хороший человек всегда приживается.

И в а н. Чем же он хороший?

Н а с т я. А всем.

И в а н. Так-таки всем?

Н а с т я. А вот и всем!

И в а н. Скучает, наверно, у вас. Театра нет, кино два раза в неделю, газеты на третий день… Зашел сейчас в лавку — Сент-Экзюпери вместе с селедкой продают.

Н а с т я (гневно). Ну и что? Ну и что?.. Но продают же твоего Сент-Экзюпери! Пусть с селедкой, но продают! И не смей здесь ничего ругать! Не смей!

И в а н. Разве я ругаю? Но факты, сестренка, упрямая вещь.

Н а с т я. Я знаю, ты доктору сердце растравишь: и того в Обуховке нет, и этого нет, и то не так, и это не так — в городе лучше. Ну и лучше, ну и что? А здесь тоже люди, тоже!! И мы тебе доктора не отдадим!

И в а н (смеясь). Так и не отдадите? А я возьму вашего доктора и увезу с собой.

Н а с т я. Тогда… Тогда ты… Тогда мне дышать нечем будет!

Молчат.

Зачем ты меня дразнишь?

И в а н. Не буду, сестренка.

Подходит  В а л е н т и н.

В а л е н т и н. А я думал, вы домой пошли. Ванька, черт противный, давай еще обнимемся. Надолго приехал?

И в а н. На недельку.

В а л е н т и н. Это что за жестянка?

И в а н. Амулет… Сколько лет в дупле лежала, и ничего. Я в ней перед институтом червей хранил.

В а л е н т и н. Ценная вещь. Отличная вещь. Настя, неси. Нет, ей нельзя доверить — выбросит. Держи сам, а я чемодан… А чемодан-то! Высшая степень интеллектуальности. Свинья, тебе не стыдно с таким чемоданом в деревню ехать?

И в а н. Не сообразил как-то.

В а л е н т и н. Вот в этом, брат, вся штука. В деревне из-за такого чемодана возненавидеть человека могут. Да… Деревня — исток жизни, а получает — в последнюю очередь… Ну, леший с ним, с твоим отвратительно интеллигентным чемоданом! Ты помнишь Светлану Боровую?

И в а н. Светлану?

В а л е н т и н. Ну, музучилище тогда кончала.

И в а н. А-а… Да, да помню: тра-ля-ля, тра-ля-ля, огонь и ветер!..

В а л е н т и н. Едет к нам завклубом. Когда был в городе, перехватил ее у одного директора совхоза и тем нажил себе врага смертельного. Директор ей свой совхоз расписывает: и клуб у них, такой что городской театр позавидует, и инструменты музыкальные, и народу полно, и город под боком, и на зарплату не поскупятся. А я ей говорю: «Светка, а у нас ни клуба нет, ни инструментов, ни даже приличной зарплаты — в общем ничего нет, кроме людей, которые хотят жить как люди». И Светка сказала директору: «Извините, товарищ директор, но в Обуховке для меня условия более подходящие»…

Н а с т я (брату, торжествующе). Съел?..

И в а н. Светка всегда была с чудинкой.

В а л е н т и н. А Обуховке и нужны чудаки.

Смотрят друг на друга. И в а н  отворачивается.

И в а н. Пойдем, может?

В а л е н т и н. Да, да, пошли. Кстати, здесь есть для твоей работы совершенно потрясающий случай. Ведь ты интересуешься эритема хроникум мигранс?

Н а с т я. Пошли, не до ночи же на мосту стоять. Дождь собирается.

В а л е н т и н. Пошли, пошли… Так вот, прихожу я сегодня по вызову в Горловку, к пасечнику. Знаешь Федосея? Прихожу к нему, а он мне рассказывает такую вещь…

Бежит  К а т е р и н а.

К а т е р и н а. Доктор!.. Валентин Петрович! Дочка помирает…

З а н а в е с.

Комната в доме  К а т е р и н ы. М а р ф а. Я к о в. Угол, в котором были иконы, пуст. К а т е р и н а  выходит из соседней комнаты, сжав голову руками.

М а р ф а. Что, доченька? Что говорят?

Я к о в. Катя… Катя! Ты не надо так. Два доктора сразу — сделают что-нибудь.

К а т е р и н а. Уйди, Яков…

Я к о в. Катя… Да что это, маманя?.. Катя, ну что ты, ей-богу. У всех дети болеют… Вы бы разговорили ее, маманя. Совсем, как мертвая.

К а т е р и н а. Уйди, Яков. Не мельтеши перед глазами.

Из соседней комнаты выходит  И в а н.

И в а н. Телефон у вас только в правлении? Ближе нет? Вызывать из города надо. Яков, беги к Терентию, пусть звонит. Пусть дают самолет, вертолет — что угодно. Немедленно.

Я к о в  убегает.

М а р ф а. Что нужно-то? Сделать-то что можно?

И в а н, не ответив, скрывается в соседней комнате.

Горе-то какое… Горе-то какое, господи! Катя, доченька… Ты уж поплачь лучше.