Прошло три месяца.
Оформление предыдущей картины. Только за окном сентябрь окрасил листву деревьев в золотисто-оранжевый цвет.
На сцене В а р я. У нее в руках букет ярких цветов. Через комнату часто пробегают люди — возбужденные и сосредоточенные, веселые и молчаливые. Проходят д в о е р а б о ч и х.
П е р в ы й р а б о ч и й. Не могу, милый, не могу.
В т о р о й р а б о ч и й. Я тебя повешу на Доску.
П е р в ы й р а б о ч и й. Вешай, милый, вешай, но сегодня не трогай. Ты же видишь, какой день. Пустим первый серийный, и тогда за все уплачу.
В т о р о й. С меня ж требуют.
Уходят. За окном играет оркестр.
Пауза.
Быстро входит Н а д я.
Н а д я. Варюша, здравствуй. Виктор Фомич опять из больницы сбежал.
В а р я. Директор за ним посылал. У них что-то случилось.
Н а д я. Мне директор не указ.
Прибегает П е р в ы й р а б о ч и й.
Одну минуточку, молодой человек. Вы не можете пригласить из цеха Шагина?
П е р в ы й р а б о ч и й. Из баруздинской?
Н а д я. Да.
П е р в ы й р а б о ч и й. Не могу. У них аврал. Не слышали, линия застопорилась. Самого Виктора Фомича вызвали! Людей тыщи на митинг собрали, а трактора нового нет. Скандал мирового масштаба! Не обещаю. (Убежал.)
Пауза.
Н а д я. Что же делать?
В а р я (улыбаясь). Ждать.
Н а д я (смотрит в окно). Действительно, народищу собралось… От Максима ничего нет?
В а р я. Как в воду канул.
Пауза.
Хоть бы отцу чего написал.
Н а д я. Характер!
В а р я. Нет, себялюбец он. Вот у отца — характер!
Входит Е в г е н и й. Весь испачкан, вытирает руки на ходу.
Е в г е н и й. Ты чего?
Н а д я. Баруздин сбежал. С таким трудом его уложила, а он… Ты должен убедить его.
Е в г е н и й (обнимает Надю). В чем, жена моя милая? Да я бы первый тебе этого не позволил. Представь себе… У нас заминка, все с ног сбились, и вдруг он вошел в цех. Веришь или нет — люди преобразились. С одним пошутит, другому улыбнется. И вспомнил я его слова о волжской симфонии. Но теперь я ее видел не в бетоне, не в домах, а в руках человеческих, в баруздинских руках. Симфония рук!
Шум за сценой. Крики «Ура».
Закончили! Будет сегодня новый трактор! (Целует Надю.) Идет Фомич. Хватай, Надежда, своего больного.
На сцену выходит вся б а р у з д и н с к а я б р и г а д а. В а р я подбегает к Б а р у з д и н у, передает ему цветы и целует.
В а р я. От имени работников библиотеки.
Б а р у з д и н. Вот как?
В а р я. И от меня лично. (Еще раз целует.)
Все хором: «А нас?»
В а р я (показывая на щеку Батюкова). Вас уже целовали.
Б а т ю к о в. Когда?
В а р я. Не знаю.
К и в а. Это у него веснушки.
Б а р у з д и н. А почему красные и здоровые такие?
С т а с и к. Лихо успел.
Б а т ю к о в. Что я… Она бросилась, а отталкивать вроде бы неприлично.
Смех.
Ничего смешного в этом не вижу.
О з о л и н. Недаром сзади шел.
Б а т ю к о в. Ты, бригадир, молчи, а то и я про зверинец расскажу.
Б а р у з д и н. Что за зверинец?
О з о л и н. Нет времени. Пошли в душевую.
Б а р у з д и н. Погоди.
И с т о м и н. Сия необычная история рассказывается с разрешения бригадира. На начальство критику наводить — все равно, что льва целовать: удовольствия мало, а укусить может.
У с а т ы й. Разреши.
Б а р у з д и н. Разреши, Петр.
О з о л и н. Ладно уж, давай.
Б а т ю к о в (с огромным удовольствием). Повели мы бригадира в передвижной зверинец. Прикрепились к одной группе, где экскурсовод. Подходим к жирафу. Экскурсовод безразлично так говорит: «Это, граждане, жираф». Тишина. Все на животное смотрят. Тут бригадир и скажи громко, в полной тишине: «Шея у него такая длинная, что если рюмку водки пропустит, год идти будет».
Дружный хохот.
Б а р у з д и н (от смеха вытирая слезы). Вспоминаешь?
О з о л и н. Жираф спровоцировал. Пошли в душевую!
Все уходят. На сцене остаются В а р я, Н а д я, Б а р у з д и н и Е в г е н и й.
Н а д я. Прежде всего — поздравляю!
Б а р у з д и н. С чем?
Н а д я. Сами знаете. А теперь… Догадываетесь, зачем пришла?
Б а р у з д и н. Понятия не имею. На митинг?
В а р я и Е в г е н и й переглянулись, на их лицах улыбка.
Н а д я (старается быть суровой). Вы, товарищ Баруздин…
Б а р у з д и н. Прошу. (Передает ей букет.) За чуткую заботу… и… Помогите, ребята.
Н а д я (улыбнулась). С вами — нельзя…
Б а р у з д и н. А с вами — можно? Идемте, а то прозеваем. Без нас выскочит.
Идут. Навстречу им Х в о с т о в.
Х в о с т о в. Максим к тебе… В общежитии ждет. Очень просил…
Пауза.
Суровым стало лицо Баруздина.
Б а р у з д и н (тихо). Очень, говоришь?..
Х в о с т о в. Очень.
Подошел к окну, распахнул его. В комнату ворвался шум тысячной толпы и звуки духового оркестра.
Г о л о с. К нам иди, Фомич!
Г о л о с. К народу спускайся!
Б а р у з д и н (ребятам). Я скоро. (Хвостову.) Идем.
Пауза.
Е в г е н и й. Надо что-то сделать… Не знаю. Варя?
В а р я (словно завороженная). А?
Н а д я. За ним надо. Нельзя ему.
В а р я выбегает первая. Быстро уходят Е в г е н и й с Н а д е й. Вошли Л ы с ы й и У с а т ы й.
У с а т ы й (причесывая усы). С Фомичом все оговорено. По перволедку на окуня пойдем. Прошлой зимой вытащил одного, снял с крючка и бросил на лед, а лед тонкий, в два пальца, и прозрачный. Окунишка прыгает, а его собратья с внутренней стороны мордочками тыкаются. Завидуют, что ли? Смех!..
Л ы с ы й. Я в Ерзовку лет пятнадцать ездию. Там яма. С берега зацепы.
Входит Е л и з а в е т а.
Свят, свят… Елизавета?!.
Е л и з а в е т а. Она. Начальства не видели? С этим трактором и не найдешь. Все ноженьки истоптала.
У с а т ы й. На митинг?
Е л и з а в е т а. Какое там! Что мне на митингах делать? На всех одно и то же.
Вошел О з о л и н.
Всё деньги в школы бухаем, бухаем. А кому работать, если все в ученые лезут?!
О з о л и н. Тебе.
Е л и з а в е т а. Здрасте, товарищ дружинник. (Усатому.) Старая. Мне на пензию скоро.
У с а т ы й. Годков через пятнадцать.
Л ы с ы й. Спекулировать легче?
Е л и з а в е т а (в сердцах). Не скажи… (Опомнилась, улыбаясь, сладким голосом.) И какая это спекуляция! Разве наше государство торгует жареными семечками? Нет. А раз государство не торгует, а публика их любит, так кто-то должен взять на себя эту обузу? Вот я добровольно и пошла навстречу запросам. Не всем же тракторы строить. Хорошо Фомичу, его обеспечили. А обо мне и подумать некому.
