— Ты… слышал, — сказала она, её голос окреп. — Свою искру. Мир. Ты становишься ключом.

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло успокаивает. Он хотел спросить, что она имеет в виду, но страх остановил его. Ключ для равновесия. Он не хотел быть ключом для Чернобога, но хотел быть светом для них — для Марфы, Ярины, Ворона. Он кивнул, не находя слов.

Ворон хмыкнул, его меч опустился.

— Старуха, — буркнул он, но его голос был мягче, чем обычно. — Ты нас чуть не угробила. Теперь вставай и вари что-нибудь, а то я с голоду подохну.

Марфа слабо улыбнулась, её глаза блестели.

— Упрямец, — прошептала она. — Жива тебя хранит… хоть ты и ворчишь.

Ярина рассмеялась тихо, и Олег почувствовал, как тепло их единства разгоняет тень страха. Они были вместе, и это было сильнее тьмы. Но затем лес зашумел — не громко, а словно выдохнул, и гул Чернобога вернулся, слабый, но острый, как лезвие. Его искра вспыхнула, не светом, а предупреждением, и оберег стал горячим.

— Он не ушёл, — сказал Олег, его голос был тихим, но твёрдым. Он шагнул к выходу, вглядываясь в тропу. Тени там были неподвижны, но он чувствовал взгляд — не горящий, не пустой, а тяжёлый, как сама судьба.

Ярина встала, её посох снова был в руке.

— Он никогда не уходит, — ответила она. — Но мы сильнее. Пока мы вместе.

Марфа медленно села, её руки дрожали, но глаза были ясными.

— Он придёт, — сказала она, её голос был как пророчество. — Чернобог. Твоя искра, Олег… она его цель. Но она и наша надежда. Ты должен быть готов.

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло сливается с искрой. Он не знал, готов ли, но знал одно — он не сдастся. Он посмотрел на Марфу, на Ярину, на Ворона. Они были его силой, его равновесием. Он кивнул, его голос был слабым, но решительным:

— Я буду.

Лес снова шевельнулся, и гул Чернобога стал громче, как далёкий гром, что обещает бурю. Тени на тропе дрогнули, и Олег почувствовал, как шёпот возвращается — не словами, а чувством, холодным и липким, как паутина: «Ты мой… ключ мой…»

Они стояли вместе, их свет был слабым, но живым, как огонь в очаге. Но Чернобог смотрел, и его терпение было как река, что точит камень. Их победа была лишь началом, и буря была близко.

Глава 18. Буря на пороге

Полдень принёс с собой серый свет, что тонул в густых кронах леса, окружавшего хижину. Небо было тяжёлым, как будто само оно чувствовало дыхание Чернобога, что становилось ближе с каждым часом. Олег стоял у входа, его посох был в руке, а взгляд обшаривал тропу, ведущую к реке. Искра внутри него тлела слабо, но упрямо, как фонарь в тумане, и оберег на запястье с синим камнем был тёплым, как напоминание — он нужен, он важен. Усталость всё ещё давила, но победа над тенью в хижине дала ему силу — не физическую, а внутреннюю, как свет, что горит, несмотря на бурю.

Внутри хижины Ярина хлопотала у очага, её посох стоял у стены, а руки готовили амулеты — нити с бусинами, травы, завёрнутые в ткань, и камни, что она собирала у реки. Её лицо было сосредоточенным, но глаза блестели решимостью, как у травницы, что знает — бой близко. Марфа сидела на скамье, её силы возвращались медленно, но она уже могла говорить, и её голос, хриплый, но твёрдый, был как маяк для них. Ворон чинил свой меч у входа, его раненая рука двигалась с трудом, но он ворчал меньше, чем обычно, как будто понимал — время шуток прошло.

Шёпот Чернобога затаился, но Олег чувствовал его — не в ушах, а в воздухе, как холод, что предвещает бурю. Его искра была слабой, но он начинал её понимать — она была не просто силой, а связью с миром, с равновесием, о котором говорила Марфа. Он вспомнил её слова: «Ты должен быть готов». Он не знал, готов ли, но знал, что не отступит.

— Он придёт скоро, — сказала Марфа, её голос прорезал тишину хижины. Она посмотрела на Олега, её глаза были как озёра, что видят глубже, чем кажется. — Чернобог. Его тень уже здесь, но он сам… он ждёт момента.

Олег сжал оберег, чувствуя, как его тепло успокаивает.

— Как его остановить? — спросил он, его голос был тихим, но твёрдым. — Моя искра… она слаба. Хватит ли её?

Марфа слабо улыбнулась, её пальцы коснулись одеяла.

— Не в силе дело, — ответила она. — В равновесии. Твоя искра — ключ, но не для него. Для мира. Ты должен найти свой путь, свой свет.

Ярина повернулась от очага, её руки сжали амулет.

— Мы будем с тобой, — сказала она, её голос был твёрдым, как сталь. — Корень Живы дал нам шанс. Теперь мы должны его использовать.

Ворон хмыкнул, его меч звякнул, возвращаясь в ножны.

— Шанс — это хорошо, — буркнул он. — Но я бы предпочёл пару крепких клинков. Или хотя бы кружку чего покрепче перед боем.

Олег улыбнулся, чувствуя, как их единство разгоняет тень страха. Они были вместе, и это было их силой. Но затем лес зашумел — не громко, а словно выдохнул, и гул Чернобога вернулся, низкий и тяжёлый, как поступь земли. Его искра вспыхнула, не светом, а тревогой, и оберег стал горячим, как предупреждение.

— Он близко, — сказал Олег, шагнув к тропе. Он вгляделся в тени, что дрожали между деревьями. Ничего. Но воздух стал плотнее, как будто кто-то сжал его в кулаке.

Ярина вышла, её посох был в руке, а глаза сузились.

— Это не он, — сказала она. — Но его воля. Она проверяет нас.

Ворон встал, его меч снова был готов.

— Пусть проверяет, — прорычал он. — Я готов рубить всё, что полезет.

Марфа медленно поднялась, опираясь на скамью. Её лицо было бледным, но глаза горели.

— Не рубить, — сказала она. — Держаться. Вместе. Его сила — в разделении. Ваша — в единстве.

Олег кивнул, чувствуя, как её слова оседают в груди. Он вспомнил Глубокий Лес, реку, хижину — каждый раз они побеждали, потому что были вместе. Его искра была слабой, но он знал — она жива, как и они. Он попытался её направить, как тогда с тенью, но она дала не свет, а образ: река, что течёт сквозь тьму, и свет, что пробивается, как звезда.

Вдруг тени на тропе дрогнули, и из них проступил звук — не гул, а шорох, как будто кто-то скользил по листве, не касаясь земли. Олег замер, его искра вспыхнула ярче, и он почувствовал взгляд — не горящий, не пустой, а холодный, как лезвие. Это была не тварь, не страж, а что-то новое, что двигалось с целью.

— Оно там, — сказал он, указывая на заросли у тропы. — Не тень. Что-то… живое.

Ярина сжала посох, её бусины засветились слабо, как звёзды в дымке. Ворон шагнул вперёд, его меч был поднят, несмотря на боль в руке.

— Покажись, — буркнул он. — Хватит прятаться.

Тени шевельнулись, и из них проступила фигура — не высокая, не сгорбленная, а тонкая, как тростник, с глазами, что горели не белым, а красным, как угли. Она не двигалась, но её присутствие было как холод, что замораживает кровь. Голос Чернобога, слабый, но острый, эхом отозвался в голове Олега: «Ты не готов… но будешь».

— Это вестник, — прошептала Марфа, её голос был как предупреждение. — Не его слуга, а его голос. Он говорит через него.

Олег сжал посох, чувствуя, как оберег жжёт кожу. Его искра была слабой, но он знал — это проверка. Он не отступит. Он посмотрел на Ярину, на Ворона, на Марфу. Они были вместе, и это было их светом.

— Что ты хочешь? — спросил он, его голос был твёрдым, несмотря на страх. — Говори.

Фигура наклонила голову, её красные глаза вспыхнули, и голос Чернобога стал яснее, как нож, что режет тишину: «Твой свет… мой. Приди, или я возьму».

Олег почувствовал, как искра сжалась, но он не ответил. Он знал — это не конец, а начало. Чернобог ждал, и его буря была близко.

Тропа перед хижиной была неподвижной, но тени в зарослях шевелились, как вода, что прячет хищника. Фигура вестника стояла у края леса, тонкая, как тростник, с красными глазами, что горели, как угли в ночи. Её присутствие было как холод, что сковывает кости, а голос Чернобога, звучащий через неё, резал воздух, как лезвие: «Твой свет… мой. Приди, или я возьму». Олег сжимал посох, его искра тлела слабо, но упрямо, как звезда в бурю. Оберег на запястье с синим камнем горел, как маяк, что не даёт потеряться. Страх был, но он не владел им — рядом были Ярина, Ворон и Марфа, и их единство было сильнее тьмы.