– Как можно стрелять длинно или коротко? – не сообразил Блинков-младший.

– Просто делай паузы длиннее или короче.

Во взгляде Измятого майора ясно читалось: «Кому я доверил серьёзное дело? Он же простых вещей не понимает!»

Блинков-младший почувствовал, что у него пылают уши. Он торопливо цапнул револьвер и сунул его в карман. Дали бы хоть газовый, а то что это за оружие?

– А ты думал, я тебе дам автомат, рацию и наручники? – уловил его настроение Измятый майор. – Я и так доверил тебе непростительно много. Сам удивляюсь: «С ума ты сошёл, Саня, – служебную тайну раскрывать мальчишке?!» Но брат мне рассказывал, как ты разгадал Гутенберга, как он тебе не верил, а ты настоял на своём и оказался прав… – Измятый майор скорчил такую болезненную гримасу, как будто сам себе тупой пилой отпиливал палец, и признался: – Меня ведь отстранили от этого дела. Айвазовский написал жалобу, будто бы я кулаками выбивал у него ложные показания. На Гутенберге хоть пистолет висит, а он, Айвазовский, вообще получается чистенький. Не обвиняемый, а пострадавший от полицейского произвола. Если мы не найдём клише, то преступники меня отдадут под суд, а не я – преступников. Вся надежда на тебя, Блинков. Не проворонь «гостя»!

Блинков-младший молча кивнул. А что тут скажешь? Не клясться же.

– И учти, – закончил Измятый майор, – Гутенберг будет где-то поблизости. Он любит организовать дело и наблюдать со стороны.

Тренькнуло разбитое стекло. Что-то гулко ударилось в дощатую стену над головой Измятого майора, отскочило и запрыгало по полу. Блинков-младший успел прихлопнуть это подошвой, поднял ногу и увидел большую ржавую гайку. Разбитое стекло не осыпалось, в нём осталась почти ровная дыра в паутине трещин.

– Как из ружья пальнули. Сильная рогатка, – заметил Измятый майор, ощупывая вмятину в доске над своей головой. – Если бы в лоб, то сотрясение мозга обеспечено.

– Палыч уже здесь, – сказал Блинков-младший.

За год и три месяца до описываемых событий, прошлой весной, мальчишки из соседнего села Большие Грязюки увлеклись стрельбой по окнам в дачном посёлке.

На окраине посёлка был длиннющий овраг, всегда заполненный грязной жижей, потому что в штормовую погоду в него попадала вода из озера. Грязюкинцы подъезжали к нему со стороны картофельного поля, нахально становились во весь рост и пуляли из рогаток. По прямой до ближайших домов посёлка было шагов пятьдесят. Пущенная из рогатки гайка на таком расстоянии пробивала тройное остекление.

Поселковые охранники не могли перелететь овраг по воздуху, как гайки. Пока они садились в машину и мчались в объезд, шпана успевала удрать на великах. Бороться с ней было невозможно. Не сажать же мальчишек в тюрьму за разбитые стёкла.

Скажете, за детей отвечают родители? В общем, да. Отвечают, как могут. Но в Больших Грязюках жили самые обычные люди, а в дачном посёлке – банкиры и бизнесмены. Одно шведское окно в их особняках стоило не меньше тысячи долларов. Если сельский житель зарабатывает столько за полгода, соседи считают, что он живёт хорошо. Взрослым грязюкинцам не хватило бы жизни, чтоб расплатиться за меткую стрельбу своих детей. Самое большое, что они могли сделать, – это выдрать своего Петьку или Ваську ремнём. После такой воспитательной работы разозлённый Петька или Васька натягивал штаны, садился на велик и ехал мстить буржуям.

Он и не подозревал, что войной против посёлка тайно командует матёрый уголовник.

Фальшивомонетчик, которого Блинков-младший знал как Палыча, в уголовном мире носил кличку «Гутенберг», по фамилии немецкого первопечатника.

С тех пор как Гутенберг стал подделывать деньги, он провёл двадцать шесть лет за решёткой и только три – на свободе. Выйдя из колонии в последний раз, он обнаружил, что жизнь прошла. Приближалась старость, а пенсию он себе не заработал, квартиру не нажил и не знал другого ремесла, кроме преступного.

Никто не хотел брать на работу старого уголовника. Гутенберг еле устроился дворником, собирал утиль и бутылки и откладывал каждый лишний рубль. Он собирался рискнуть в последний раз. А для того чтобы печатать фальшивые деньги, надо сначала потратить много настоящих.

Пока он сидел, на свободе всё изменилось. Клише старых купюр, которые Гутенберг сумел скрыть от полиции, уже никуда не годились. Теперь он решил заняться долларами, потому что они ходят во всем мире.

Днём дворник Гутенберг махал метлой или лопатой для снега, а по вечерам готовил преступление. На первое клише у него ушло полгода. Гутенберг давно не держал в руках штихеля – основного инструмента гравёра. Несколько раз он проводил неверную линию, и тогда приходилось выбрасывать почти готовое клише и начинать всё сначала. Потом к рукам вернулась прежняя твёрдость, и за следующие полгода он сделал остальные три клише. Ещё восемь месяцев ушло на опыты с бумагой и краской.

Каждое государство делает всё, чтобы никто не мог подделать его деньги. Их печатают на специальной бумаге специальными красками. На них наносят мельчайшие узоры и надписи, которые не может повторить ни один ксерокс. Всем этим занимаются инженеры-бумажники и печатники, химики, художники и гравёры. Никто из них толком не знает работу другого. Фальшивомонетчик должен сам, без учителей и учебников, научиться всем профессиям.

Надо признать, что Гутенберг был по-своему талантливым человеком, раз ему это удалось. Другое дело, что талант – как оружие. Его можно применить и на пользу людям, и во вред. Гутенберг со своим талантом грабил людей, как бандит с пистолетом.

Чтобы не попасться и на этот раз, преступник ещё в колонии придумал план. Во-первых, печатать деньги там, где живут богачи, потому что полиции не придёт в голову искать среди них фальшивомонетчика. Во-вторых, сбывать фальшивки подальше от своего логова. Дачный посёлок на берегу Псковского озера подходил для этого как нельзя лучше. Место тихое. Но, имея катер и машину, можно за сутки сгонять хоть в Петербург, хоть в Москву или даже в Эстонию, сбыть фальшивки и вернуться обратно.

Но какой богач поселит у себя уголовника, да ещё и даст ему катер с машиной? Гутенберг подделал документы. Теперь он был Павлом Павловичем Светловым, или просто Палычем, капитаном первого ранга в отставке. У многих в посёлке были катера, и Гутенберг, назвавшись моряком, надеялся сблизиться с их владельцами.

Оставалось устроиться на работу в посёлок. Палыч решил, что ему подойдёт должность охранника. Он знал, как поставлена эта служба в местах заключения. Но в посёлке «капитану первого ранга» сказали: «Мы, конечно, уважаем ваши заслуги. Но у всех, кому нужно, уже есть личные телохранители, а у ворот в будке сидит сторож. Нам хватает этой охраны, и другая не нужна».

«Будет нужна», – про себя ответил Палыч. И развязал Грязюкинскую войну.

У вожака грязюкинской шпаны Петьки старший брат отсидел три года за хулиганство. Палыч познакомился с этим братцем легко и быстро. Увидел на улице парня с наколотыми на пальцах перстнями и по рисунку на них уже знал всю его уголовную биографию. А потом шепнул несколько слов, и хулиган понял, что перед ним матёрый рецидивист, проживший за колючей проволокой дольше, чем на свободе.

Мелкие уголовники предпочитают слушаться крупных и не задавать лишних вопросов. Палыч объяснил, что ему нужно. В тот же день старший братец сделал младшему дальнобойную рогатку со специальной рогаточной резиной, купленной в охотничьем магазине. Проверить Петькину меткость решили на буржуйских стёклах…

Теперь вам ясна тайная сторона этой истории?!

Грязюкинцы увлечённо бьют окна в посёлке и с нежностью вспоминают день, когда их вожак Петька придумал это замечательное развлечение. Петька, само собой, никому не говорит, что столь блестящую идею подсказал ему брат. А брат, сам не зная зачем, выполнял приказ Палыча.