Подобным образом как раз и поступил вожак стаи, что преследовала путников на всем протяжении маршрута после крушения борта 84. Отделив бригадира от его младшего друга, альфа-самец позволил тому уйти, а самого Строева оставил в живых. Волки отступили в темноту, не тронув человека с ружьем. Три раненых самца были тотчас разорваны на куски — видимо, эти неведомые твари не гнушались и каннибализмом.

— Валька-а… — бессильно свалился на снег начальник бригады, которой уже теоретически не существовало. Боль от утраченного друга — теперь, очевидно, последнего — вывернула наизнанку все его чувства. Строев в этот миг не думал о покинувшей его жене. Не думал и о смерти Петрухи, Григория, Семёна. Все мысли были только о Вальке. Куда он пошел? Кто манил его в темноту, чей разум? Чей могущественный интеллект, мог еще заставить так слепо подчиняться себе? Ведь парень в определенном смысле превратился в настоящий манекен.

И тут Вадима Андреевича осенило:

— Точно! — почти вскричал он, не заметив, что разговаривает вслух. — Вожак стаи!

Поднялся на ноги. Осмотрел поляну в снегу, растоптанную лапами хищников. И продолжил, беседуя сам с собой, как Робинзон на необитаемом острове. А ведь, по сути, так сейчас и было — он один во всей тундре.

— Вожак! — исступленно поразился он своей мысли. Только этот огромный зверь мог обладать интеллектом! Это его шелестящий звук, похожий на шорох листвы, они слышали, когда им мерещилось. Только этот мутант мог так просто подчинить себе Вальку.

— Так что ж получается? — спросил он себя, подбирая фонарь. — Я столкнулся с неизвестным видом волков, обладающих интеллектом? А еще телепатией?

Он ясно сознал, что его оставили в живых не просто по прихоти. Он нужен волкам для какой-то цели. Вот только какой?

— Эх… Валик, сынок мой! — печально и трогательно простонал он, теряя последние остатки сил. Повалился в снег вторично, поджал ноги и замер — в двух шагах от костра. Доползти к навесу уже не представлялось возможным. Так и остался лежать у догорающих углей. Через пару часов его начало укрывать снегом. И уснул бы так отважный полярник среди вековой мерзлоты, убаюканный холодом, если бы вдруг в онемевшем теле не шевельнулся остаток разума: «Ты замерзаешь! Проснись! Поднимись! Разомни руки и ноги! Иди туда, где пропал твой друг! Иди к стае волков — по их следу!»

И совсем уж нелепо прозвучал голос Вальки, искаженный, будто, помехами. Далекий и прорывающийся сквозь отмирающие ткани мозга, голос позвал:

Спаси меня! Найди! Я здесь! Освободи меня от волков!

Каким-то огромным усилием воли, Строев разлепил опухшие глаза. Шевельнул почти онемевшей рукой. Стряхнул снег. Бросил взгляд на потухший костер.

— Нет! Так не годится! — погрозил кулаком нависшему черному небу. — Я иду к тебе, Валик, сынок! Я спасу тебя! Я услышал твой голос!

Ружье валялось рядом, уже под тонким слоем снега. Пошарил рукой в карманах. Извлек два патрона — один тут же загнал в ствол. Клацнул затвором. Проверил фонарик. Тот выдал уходящий вдаль луч света. Галеты и банку тушенки — последнюю — запихнул под куртку. Бинокль повесил поверх капюшона. Что еще? — осмотрел последний ночлег их вдвоем. Веревка из строп повязана узлом на поясе. Фляга с крохами спирта выпита — и теперь бесполезно лежала в сугробе. Спички при нем. Блокнот с картой маршрута тоже. Нож, два спальных мешка — на случай, если Валька все же отыщется.

Вот.

— Вот, пожалуй, и все! — оглянувшись, сказал на прощанье.

И двинулся в путь. В путь туда, куда уводили следы его друга. Туда, где находилось самое главное.

А именно — логово стаи. Логово альфа-самца. Их вожака. Теперь предстояла самая важная цель его жизни:

Встретиться с ним.

***

Неотвратимо приближалась развязка. Неумолимо бежало время. Он шел по следам второй день. Они уводили вглубь тундры. Делал ночевку. Снова шел. Спотыкался, падал, но шел. Замерзал. Окоченевшее тело согревал у скудного костра. Банка тушенки закончилась — остались четыре галеты. Берег два патрона. В стороне шмыгали по снегам песцы. Однажды услышал далекий рокот винтов. Но даже не стал стрелять последней ракетницей. Гул исчез за горизонтом. Призрачная мечта, что летчик увидит его одинокую точку сверху, оставила окончательно, когда он подумал, какой бескрайней пустыней белых снегов кажутся пилотам просторы вечной мерзлоты с высоты их кабины.

Снова падал и шел. Следы лап уводили все дальше и дальше.

— Валик, сынок мой… — повторял уже почти что в бреду. Заледенел капюшон. Куртка стояла комом. Когда последний раз разводил огонь, скрюченными омертвевшими пальцами не смог зажечь три спички — они обломались в непослушных руках. Четвертой кое-как распалил. Рухнул рядом с огнем и застыл до утра. В бреду звал жалобным голосом Валик:

Спаси меня! Ты близко! Мы завтра встретимся! Только не засни навечно в снегах! Я жду тебя!

— А-а-аа… — заорал он, мечась от жара в бреду. Его лихорадило. Усилием воли заставил себя подняться. Разжевал ледышку галеты. Запил кипятком. Проверил затвор. Глянул в бинокль. Следы упирались в снежный сугроб, за которым виднелась долина. И — о, чудо! Там росли деревца. Много сосновых деревьев!

Ему померещилось? Или он, наконец, полумертвый - полуживой, добрался до логова?

Сделал три шага.

— Иду к тебе, Валик! — вырвался обмороженный хрип.

Упал. Протащил ружье. Последним усилием воли поднялся. Подобно замерзшему увальню в колом стоящей одежде, переваливаясь на онемевших ногах, побрел наугад — лишь бы вперед и вперед.

— Я близко, сынок!

Слезы катились, превращаясь в ледышки. Тело налилось свинцом. Озноб бил крупной дрожью. Пальцы едва держали винтовку. Выпустив клубы пара, он грузно осел. Перевел дух, но поднялся. Шел еще два часа, теряя последние силы. До логова с деревьями оставались какие-то метры, когда в сумраке блеснули два кровавых зрачка. Сначала с одной стороны, потом еще и еще — по бокам.

Его встречала охрана.

Он шел, отдаваясь полностью случаю. Если пропустили здесь, пропустят и дальше. Четыре крупных самца, подчиняясь чьей-то незримой команде, проводили, словно эскортом, незваного гостя, отступив в темноту. Бредя наугад, теряя волю и разум, Вадим Андреевич вошел, наконец, в их полярное логово.

Перед воспаленным взором предстала обширная долина, окруженная горами снега. Внутри долины зеленел лишайник, высились деревья. Журчал не замерзший ручей. Строев узрел настоящий оазис в стране вечных льдов. Здесь было намного теплее. Теряя последние капли энергии, он стал заваливаться набок. Ружье выпало из рук. Фонарик погас. Светила в небе луна, и лишайник блестел влажной росой. Здесь не было снега, поэтому его безвольное тело рухнуло в приятную влажную зелень ягеля.

Дальше наступил глубокий обморок.

Но главное, он-то пришел!

***

Из бездны пустоты вывел до боли знакомый голос:

— Андреич! Ты здесь! Очнись! Как ты нашел это место?

Строев разлепил опухшие веки. Над ним склонилось лицо исхудавшего парня с клочками отросшей щетины. Фантом? Галлюцинация?

Глаза ожившего призрака с душевной тревогой смотрели на Строева — почти что с любовью.

— Валик, сынок… — едва выдохнул воздух. — Я… я пришел по следам.

Юный полярник, давно превратившийся в мужчину, осторожно усадил начальника, подложив под онемевшие ноги свою шапку-ушанку. Только тут Строев почувствовал, как здесь тепло. Легкий шлейф ветерка ласково щекотал набухшие отмороженные щеки. Все лицо пылало. Обжигающая боль терзала все конечности — организм оттаивал.

— Где… где мы? — прохрипел бригадир, протягивая изувеченные холодом руки. Валька перехватил, обнимая.

— Мы в их логове, Вадим Андреевич.

— В каком логове? — еще не пришел в себя Строев. Потом вдруг навалилось все сразу. Валькин уход под странным гипнозом. Глаза в темноте. Два дня перехода по нескончаемой тундре. Гул вертолетных винтов вдалеке. Обмороженные ноги с руками. Долина, волчий эскорт и вот этот оазис.

— Тебе сохранили жизнь? — обнял он в порыве чувств Валентина. — Не разорвали на части?