Опрокинул стакан. Мутными глазами обвел зал. С пылу-морозу в столовую ввалился нефтяник. Отряхнул снег.

— Глашка! Спирту стакан! Задолбало это полярное сияние, глаз режет!

— Подсаживайся, Петруха! — гаркнул Валька. — Что ставишь на кон?

— Ползарплаты. Только, чур — преферанс.

Закипела игра.

Вадим встал, покачиваясь. Хлопнул деньгами по столу. Баба Маша учтиво проводила к двери.

— Сам дойдешь, Андреич? — спохватился молодой Валька.

— Не ребенок, — буркнул бригадир. — До общаги по морозу — как раз просвежусь.

Обернулся. Слеза скатилась из глаз. Лучшие ребята в его бурильной смене. Сколько пережил с ними — сколько работал! И теперь расставаться. Возможно, надолго. Гриша, парень из Тулы, накопив полярных надбавок, вернется к семье. Семена ждет заграница — он лучший бурильщик. Валька скоро женится — ждет в Уренгое невеста. И Петруха парень, что надо. Хоть без семьи, холостяк, но строит дом в Подмосковье.

А что он? Что бригадир? Уже без угла, без детей, без любимой жены.

— Завтра всем быть гото… — икнул. — Готовыми к вылету. Вещи собраны, вахта сдана. В десять утра на взлет… на взлетной площадке.

И вышел в снежный мороз. В зал ворвались клубы пара. Дохнуло вечными льдами.

— Пулька! — заорал в восторге Петруха. — Гони сумму, проходимец.

Валька напыжился.

Игра шла по-крупному. В столовую завалилась ночная смена. На ужин. Восемь полярников шумно приветствовали игравших отпускников.

Назавтра команде Строева предстоял вылет. Покинуть мерзлую тундру. Домой! Только домой!

***

…И вот ЭТО случилось.

Вертолет с бортовым номером «84» падал уже восемь секунд. Его несло к земле, крутя в вихрях турбулентности. Корпус трещал по швам. Рвались лопасти винтов. Ломалась хвостовая балка. Ветер свистел, врываясь в пробоины. Машина разваливалась на части.

— О, мать твою в душу! — орал Поздняков. Он же Степан. Примкнул к сменной вахте за час до вылета. Тело его кувыркалось сейчас в углу между сиденьями. Несло мощным потоком к рваной дыре фюзеляжа.

Кроме Вадима Строева, Гриши, Петрухи, Семена и Вальки, он был единственным не из их смены. Командир экипажа был мертв уже на третьей секунде крушения. Два смежных пилота рвали на себе летные куртки, пытаясь отцепиться от кресел, запутавшись в ремнях безопасности.

Ревело! Свистело! Гудело! Стонало!

Борт вертолета бросало в стороны. Огромные зигзаги полыхающих струй пробивали насквозь обшивку корпуса. Один, особенно сильный разряд, взорвавшись пламенным шаром разделил надвое салон. Теперь к земле неслись две половины винтокрылой машины.

Секунда…

УДАР!

Еще УДАР!

Вадима накрыла волна оглушительного взрыва: БА-ААМ! — где-то в соседних сугробах взорвались топливные баки. Потом полыхнуло сиянием. Огненный смерч пронесся среди чахлой растительности. Полярная ночь озарилась как днем. Треск и грохот сменился рокотавшим в агонии мотором. Кабина уткнулась носом в снег. Двое пилотов сгорели заживо. Командир экипажа превратился в один сплошной пылающий факел.

— А-а-а… — орал в дикости Валька.

Еще шесть с половиной минут все горело, трещало, корежилось, плавилось. Шасси вертолета источали удушающий дым. Сугробы вечной мерзлоты в зоне падения потекли от жара ручьями. Попадая под исковерканный хлам фюзеляжа, они шипели.

Шесть с половиной минут длился полыхающий ад. Шесть с половиной минут утихали разряды, носились шаровидные молнии, гремели взрывами остатки горючего. На пять сотен метров в диаметре были выжжены все деревца. В снегу обугливались тушки сонных леммингов. Запах горелого мяса достигал дальних сугробов. К нему примешивался и сладковатый смрад — это горели пилоты. Скручиваясь в полыхающие стручки, они постепенно опадали на пол кабины.

— Кто-нибудь… — доносился хрип ниоткуда. — Вытащите их, бедолаг. Я не могу на это… на это смотреть.

Кругом из мерзлой земли доносились стоны, сипение.

— Петруха! — закашлялся голос, — кхры-ы… Ты жив?

Взвился в небо огненный вихрь — взорвался резервный бак топлива. Пылающий протуберанец прочертил прощальным зигзагом путь к сверкающим звездам.

ГРА-ААХХХ!

…И все стихло.

Шасси продолжали крутиться, источая черные клубы едкого дыма. Слезились глаза. Удушливый кашель рвал глотки. Обожженные гортани хрипели. Это была катастрофа!

Открыв обожженные веки, Строев высвободил руку из-под остывающей развороченной балки. Саднило плечо. Разодранная в кровь нога холодела на морозе. Обвел взглядом разруху. Пожар продолжал гореть на разных участках. Фрагменты расплавленного корпуса разбросало в разные стороны. Угольки искр снопами врывались в черное полярное небо. Бескрайняя ночь в снегах тундры — вот что ожидало бурильщиков.

— Кто жив… откликнитесь! — попытался крикнуть Вадим. Из гортани вырвался удушающий кашель. Подкатила волной тошнота. В руках и ногах, онемевших после удара о землю, постепенно начинала циркулировать кровь. На руках заныли ожоги.

— Валька, Семен, Гриша… вы живы?

О Петрухе не вспомнил — тот корчился рядом, Строев видел его исторгавшем рвоту.

— О-о-хх, мать твою… — натужно выплевывая сгустки слизи, стонал Петруха. — Больно-то как, бригадир!

— Я распорол себе брюхо! — взвыл где-то рядом в снегу Валентин.

Раз шутит, жить будет, — пронеслось в мозгу у Вадима.

— А меня балкой придавило, — всхлипнул незнакомый Строеву голос. И тут же он вспомнил, что с его сменой к Большой земле летел незнакомец. Из тех нефтяников, что заступили на вахту раньше него. Поздняков? — так, кажется, того величали?

— Стащите с меня эту хрень! — вопил Валька, дергая ногу из-под тлеющих обломков.

Кругом светились огнями очаги пожаров. Трещал на морозе остывающий металл. Еще было жарко и шипел тающий снег. Обшивка фюзеляжа вздувалась пузырями обгоревшей краски. Было светло, но свет этот был ужасным последствием крушения.

— Рации! — взвился фальцетом Валька. Ему удалось вытащить ногу. Теперь он полз к обгоревшей кабине. — Рации наши. Они… они все расплавились, братцы!

И в свете огня извергнулся рвотой, наткнувшись на останки одного из пилотов. Два других обугленных тела представляли собой почерневшие мумии.

— О, боже…

Его вывернуло наизнанку вторично.

— Я тебе помогу, кхры-ыы… — удушливо кашляя, подполз рядом Григорий.

Но было напрасно. Не уцелело ни тел, ни приборов. Кабина, шесть с половиной минут назад охваченная пламенем, превратилась в оплавленный металлический хлам.

Спустя три минуты у тел собрались все шестеро уцелевших. Оглядели себя, ощупали раны. Осмотрели друг друга. Раненых с тяжелым исходом не было. Хоть это на первых порах не тревожило. У кого-то обожгло руки, как у Вадима. У кого-то саднило плечо, у кого-то нога, как у Вальки. Но в целом, по сути, смертельных ран избежали. Тревога была о другом. Ни раций, ни света кругом. Продуктовые пайки сгорели. С водой проблем не было — кругом по обзору одни снега и снега. До горизонта. С чахлыми карликовыми березами и соснами. С искореженным металлом. С горящими фрагментами корпуса.

—Все осмотрели друг друга? — принял командование Вадим. На правах бригадира он был сейчас старшим не только по возрасту. Следом числился помощник Семен, сорока лет. За ним по возрасту шел Григорий, тридцати пяти лет. Потом Петруха, старше Вальки на три года. И замыкал смену Валентин — рубаха-парень, двадцати трех лет. Отважный полярник, превосходный бурильщик, но вечно встревающий своими бестолковыми шутками.

— Оглядели раны? Тяжелых нет?

— У меня нога будет тащиться за мной по пятам, — жалобно чертыхнулся Валька. — До аптеки донесете, товарищи?

— Перебьешься, — отмахнулся Семен, привыкший осаждать младшего друга. Все в команде любили юного нефтяника, но иногда он был попросту невыносим.

— Тогда так, — решительно скомандовал Строев. — Летчиков похоронить здесь же… — он запнулся. — Точнее, то, что от них осталось. — Скорбно бросил горестный взгляд на сморщенный комок мумий. — Этим займутся Григорий с Петрухой.