Правда, что касается перевозки тяжестей, все мы тащим на себе груз нашей жизни и наших грехов. Гашпар Мишкольци в своей цитируемой книге ("Прекрасный дикий сад", 1769) ссылается на предрождественскую проповедь германского придворного проповедника, согласно которой:

"Ее слушатели представляют собой Ослов, приученных к тяжестям, как те, кто несет на себе багаж различного зла. Высшие сословия — еще большие Ослы, так как на них лежит намного больший и весомый груз заботы об обществе, чем на простонародье. Но наш Милосердный Владыка Господь Бог — Осел больше всех иных, ибо вынужден нести на себе груз всех нас".

Но только чтобы эти несущие груз лидеры не вели себя так, как знаменитый осел из Паннонхалмы. Это действительный случай; в его достоверности ручается Ференц Казинци, который сам был свидетелем случившегося. Каждый осел нес два бурдюка, которые заполнялись водой внизу — в деревне, у колодца. Караван ослов выстраивался в длинную очередь за водой; тех ослов, бурдюки у которых заполнялись, погонщики отгоняли в отдельную группу. Мудрый осел после долгого наблюдения сделал нужные выводы и, прежде чем очередь доходила до него, переходил в группу с полными бурдюками. Таким образом, когда остальные рвали жилы под тяжелым грузом, он легко, как пушинка поднимался в гору. Да, но наверху, где воду выливали из бурдюков, его мошенничество должно было выявиться. Осел и на этот случай разработал стратегический план. Он обратил внимание, что здесь в отдельную группу отгоняли ослов с уже опустевшими бурдюками. Поэтому он дожидался, пока общество не разобьется на две примерно равные группы, и потихонечку перебирался к тем, кто остался без ноши. Но разум есть не только у ослов. Погонщики разоблачили хитроумного длинноухого. Но наказывать его не стали, монахи заступились за него и каждый день от души веселились, наблюдая, как хитрое животное точно осуществляет свой стратегический план. Случай этот стал общеизвестен, многие приезжали туда только для того, чтобы увидеть чудо. Когда Казинци был в гостях в Паннонхалме, он тоже был свидетелем этого.

Притча о буридановом осле, по справедливости, была бы хороша для того, чтобы ударить по тому, кто ее придумал. Господин ректор парижского университета Буридан в XIV веке мог бы придумать для своей аллегории более пригодную личность, чем осел. Известно, что тогдашняя схоластика ломала голову над многими тезисами. Одним из них был вопрос о свободной воле. "Если осла хорошо помучить голодом и жаждой, а потом поместить на равном расстоянии от него стожок сена и ведро воды, осел должен решить, утолить ли ему голод или жажду. Как он поступит?" Возможны два ответа:

1. Осел не сможет принять решение и останется на месте. "И тогда он сдохнет", — отвечал Буридан. 2. Осел примет решение и направится или к стожку, или к ведру. "Но тогда, значит, свободная воля существует", — победно звучала реплика. Поучительный смысл этой остроумной притчи с веками забылся, и в наши дни ее используют только для того, чтобы охарактеризовать человека, который не может принять решение Это несправедливо, потому что настоящий осел наверняка нашел бы более разумное третье решение, отличающееся от схоластических размышлений.

По ассоциации мне вспоминается эпизод университетской жизни давних времен.

Это произошло в Авиньоне в последний день масленицы 1647 года. По улицам города прошла странная процессия. Шесть ослов тянули украшенную коляску, в которой сидел седьмой. Не маска, не символ, как буриданов осел, а настоящий четырехногий длинноухий осел. Его морду украшали огромные очки, перед ним стояла подставка для книг с крупным научным томом на ней. По обеим сторонам от животного сидели два студента; один из них изображал Платона, другой Аристотеля. За упряжкой следовала тысячная толпа. На центральной площади осел был торжественно возведен в докторскую степень, при этом были соблюдены все нюансы принятой церемонии. На празднике присутствовали отцы города, многочисленная знать, герцоги и графы.

В чем смысл сыгранной на масленицу комедии? Было ли ее целью высмеять возведенных по милости князя в докторскую степень людей, освобожденных от экзаменов doctores bullati? Или шумиха была направлена против безграмотных студентов? То, что организовали церемонию сами студенты, сомнений не вызывает. Но хохочущий хор, звучащий во время праздника, был, наверное, не слишком приятен для слуха преподавателей. Как бы ни воспринимали они дурачившийся парад, он был резкой сатирой на хозяев университета.

Вопрос: студентов в старину кормили питательным хлебом науки или им бросали колючий репейник? Мы отдаем должное людям исключительного разума, но средний преподаватель не мог излучать свет из темноты своего мозга. В своей книге, представляющей достопримечательности Вены, Й. Б. Кюхельбеккер подробно рассказывает и об университете[196]. Этот древний предшественник бедекеровских путеводителей рисовал грустную картину того, как изучают в Вене науки. Филология поклонялась "Святому Аристотелю" и ни на шаг не отходила от него. На факультете права тянули свою давно устаревшую песню никчемные правоведы, не терпевшие никаких нововведений. На медицинском факультете преподавались такие невероятные истории и теории, что каждый здравомыслящий человек должен был бы стыдиться этого. В этом причина того, что более состоятельные студенты уезжали в Лейденский университет и там пополняли запас своих знаний.

Доказательством тому, что "Святой Аристотель" из Вены заехал и в Пешт, служат те бесплодные мелочные проблемы, которыми старательно занимались на филологическом факультете Пештского университета[197]. Например:

Предпочтительнее ли для философа жить на своей родине или за ее пределами?

Благородный человек может лучше послужить своей родине воинскими доблестями или знанием права?

Что полезнее для человечества: воздух или огонь?

Волк больше радуется при виде овцы, или овца пугается больше при виде волка?

Формализм Аристотеля подобным же образом пропитал и германскую теологию. Не удивительно, что Вайслингер, знаменитый автор "Friss Vogel oder stirb" ("Жри, птица, или умри") в раздражении задал каверзный вопрос:

Если старуха родит майского жука, и тот после четырехдневной лихорадки сдохнет, можно ли произносить над ним надгробную речь?

Не только философ Аристотель препятствовал прогрессу науки. Для таких же подножек использовали свой авторитет отцы медицинской науки того времени. Здесь, в истории медицинской кафедры, мы встречаемся с чудеснейшими проявлениями человеческого разума: из запертой на семь засовов тюрьмы человеческой глупости разум был способен не только вырваться, но и подняться до высот современной медицинской науки.

Старые профессора старого университета объясняли старые труды старых авторитетов. Позже из этих объяснений делались выдержки — так называемые суммы, к суммам добавлялись глоссы, глоссы сопровождались комментариями. Случалось, что не делалось и это, и все преподавание сводилось к чтению текстов. Великий анатом Весалий (1514-1564) так вспоминает свои университетские годы: