СЕКРЕТ ВЕЧНОЙ ЮНОСТИ
В порядке вступления я должен дать отчет в нескольких премудростях.
Одно дело — секрет долгой жизни, и другое — вечной молодости.
Среди долгожителей почетное место принадлежит уроженцу Караншебеша Яношу Ровину и его жене Шаре. Муж прожил 172 года, жена 164, из этой массы лет 147 они провели подле друг друга в довольном и счастливом супружестве[180].
Секрет долголетия этой пары стариков объясняется в одной написанной про них статье так:
"Пропитание их обоих составляло молоко да печеные в золе кукурузные пампушки. Кто, значит, долгую жизнь желает прожить, учится пусть по примеру ихнему скудно и умеренно, хлебом и молоком, а за отсутствием оного водою пробавляться".
Какою бы заманчивой не казалась перспектива провести 147 лет при одной и той же супруге, прилежно употребляя молоко и мамалыгу, зажиточное человечество все же выбирает краткую жизнь, а разницу уравновешивает радостями накрытого стола.
Хотя уже школа в Салерно в своем тройственном правиле сформулировала секрет долгой жизни:
Haec tria: mens bilaris, requies, moderata diaeta (три пункта: ясность души, покой и умеренное питание).
Медицинская наука с тех самых пор не перестает долбить в уши это тройственное питание и бедному, и богатому. Ректор падуанского университета Рамаззини составил для царствующих особ в отдельности указания, как сохранить здоровье[181] . Он советует царственным особам не есть и не пить слишком много, воздерживаться пламенных страстей, а развлечения их должны быть достойными их сана. А если где-то вспыхнет эпидемия, — так завершает свои медицинские советы профессор, — властитель немедленно должен покинуть свой город и перенести резиденцию в другое место.
Вполне понятно, что именно в падуанском университете умеренность имела таких авторитетных знаменосцев. Все-таки здесь жил и умер мировой рекордсмен в умеренности — Лодовико Корнаро.
Этот венецианский дворянин до сорока лет жил совершенно противоположно тому, что провозглашала школа Салерно. Когда излишества привели его почти на край могилы, он вдруг круто свернул с широкого пути светских радостей на узкую тропу умеренности. По этой тропе он ушел далеко. Ему было восемьдесят три года, когда он обобщил свой опыт в диссертации. Через три года он развил ее еще в одном исследовании, через пять лет еще в одном. И он полагал, что не мешало бы и дальше копить опыт в интересах дела. Тогда он подождал еще семь лет, и наконец в девяноста восьмилетнем возрасте он собрался и выступил перед общественностью с итоговым исследованием, получившим большую известность "Discorsi della vita sobria" ("Беседы о трезвой жизни", Падуя, 1558). Еще шесть лет наслаждался он безболезненно скромными радостями старческого возраста и в 104 года, в 1556-ом, апреля 26 дня, сидя в своем кресле, тихо заснул навеки.
Книга эта — гимн умеренности, которая по его мнению есть дочь разума, мать добродетелей, опора в жизни; богатого учит разумно наслаждаться изобилием, бедного — безропотно сносить нужду. Очищает чувства, укрепляет тело, ослабляет оковы, привязывающие к земле, поднимает нас над самими собой и т. д.
Только известной книгу сделали не эти, без сомнения, мудрые и прекрасные заявления. Описанию диеты, на протяжении десятилетий выдержанной с железной волей, обязана она тем, что намного пережила вековую жизнь самого автора. Даже сто пятьдесят лет спустя она значилась в списке лекций падуанского университета; именно упоминавшийся выше Рамаззини написал к ней реферат-комментарий.
Секретом системы питания Корнаро было то, что он ел-пил именно столько, сколько было совершенно необходимо для поддержания жизни. Он сконструировал точные весы и измерял на них свой дневной порцион: двенадцать унций пищи и четырнадцать унций питья. Одну итальянскую унцию надо считать по 29-30 граммов. На этом тюремном рационе он достиг своего восьмидесятилетия, когда его семья начала опасаться, что такая великая умеренность все же пойдет ему во вред. Старый синьор уступил соблазнам и увеличил свой порцион на две унции. Но этим скромным излишком он так перегрузил свой желудок, что слег, и уже думали, совсем погибнет от навязанной ему неумеренности. С большим трудом он выкарабкался из этого расширения желудка и тогда заявил, что с этих пор желает жить только своей головой и просит оставить его в покое.
Упрямый старец продолжал мучить дочь разума и мать добродетелей до тех пор, пока ему не удалось настолько ослабить оковы, привязывающие его к земле, что опора его жизни скукожилась до двух яичных желтков в день. Вкушал он их в два приема: один на обед, другой на ужин.
Совет, соответственно, прозвучал так:
"Кто, стало быть, хочет прожить долгую жизнь, пусть научится по примеру синьора Корнаро жить двумя яичными желтками в день…"
ИСТОЧНИК ЮНОСТИ
До сих пор я писал о вещах мудрых. Продолжение уже просится под заголовок моей книги.
Апостолы умеренности смогли сколотить лишь кое-какой маленький лагерь. Человечество не претендовало на такую долгую жизнь, которую надо было влачить на мамалыге и яичнице.
Вместо такой серой действительности перед ним сияла радужная мечта: сон вечной юности. Начиная еще с мифологических источников юности до современных экспериментов с пересаживанием человеку обезьяньих желез, снова и снова вспыхивала дразнящая воображение мысль о том, что должно же быть какое-то чудо-средство, которое без долгого и горького самомучительства, в краткий срок, может вернуть юность дряхлеющему организму.
Согласно греческим мифам секретом вечной красоты Геры было то, что богиня время от времени приходила к источнику юности и купалась в нем. Эта сказка зрела в тысячелетней традиции античных понятий о мире; сгустившийся до реальности сказочный туман перекинулся даже в средние века. Хотя омолаживающей силе источника противоречил поистине нескончаемый список любовных приключений Зевса, составленный и записанный все той же греческой мифологией…
Скандинавские мифы помещают чудесный источник Юнгбруннент в замке Идуны. Лука Кранах с сотоварищами многажды писали излюбленный сюжет: с одной стороны в воду вползают уродливые и хилые старухи, а с другой стороны они же выскакивают юными феями.
Рыцарские романы тоже до тех пор поминали источник вечной юности, что, когда началось открытие новых, неизвестных доселе земель, к сокровищам южного полушария был причислен и чудо-источник. Поначалу о нем только гадали, где же он может быть. Может быть, в Индии, где его уже искал Александр Великий? Или в чудесной стране священника Иоанна, которую воображение рисовало то в Азии, то в Абиссинии? После открытия Америки идея обрела плоть, и один предприимчивый конквистадор снарядил два корабля (!) специально с целью отыскать пресловутый источник.
Понс де Леон — так звали испанца, Бимини был тот предполагаемый остров, где бьет ключ, преображающий старцев в юношей. Твердо, готовые на все, закаленные в битвах завоеватели ринулись через неизвестное море, к неизвестному острову. Не компас науки вел слепое предприятие, а расчудесным образом глупая болтовня полудиких туземцев! Ничто так не характерно для сотканной из мужской решимости и детской доверчивости авантюрной души, как умение превратить мыльные пузыри хвастовства рыцарских романов и индейских врак в путеводную звезду. Очень вероятно, что ненавидящее завоевателей туземное население точно так же разыграло их сказками про волшебный источник на Бимини, как манило золотом Эльдорадо, только бы ушли с их шеи подальше.
Достаточно о том, что Понсе де Леон нигде не нашел Бимини, зато, пройдя под парусами на север, пристал у прекрасной, покрытой цветущими лугами местности. Потому он и окрестил ее по удивительно красивым цветам Флоридой. Немного огляделся здесь в поисках источника, потом ему все это надоело, и он уплыл домой, еще больнее и старее, чем когда отправлялся в путь.