Г р у я (сухо). Достаточно. Хватит об этом.

К э л и н (с сожалением). А говорили — не будете торопить.

Г р у я. Я и не тороплю. Просто сказал, что достаточно. Все ясно.

К э л и н. Да как вам может быть все ясно, когда вы не знаете, из-за чего мы с ним сцепились? Можно, я доскажу уж до конца?

Г р у я (присев за своим рабочим столом и что-то записав). Только покороче.

К э л и н. Коротко я не могу. Это не из тех историй, которые можно длинно, но можно и коротко, в двух словах. Это можно рассказать только так, как оно рассказывается, и никак не иначе. Продолжить, что ли?

Г р у я. Продолжай.

К э л и н. Возвращаюсь в деревню, думаю, где бы мне этого молодчика заполучить, а тут как раз кидается под колеса мотоцикла Антон Тунару, он теперь у нас бригадир. Глуши, говорит, у меня новоселье. Я ему говорю — переодеться, умыться бы с дороги, а он говорит — вон кран и мыло под вишней, а полотенце я тебе счас вынесу. Переодеваться, говорит, некогда, мы уже по второй наливаем. Затаскиваю мотоцикл во двор, умываюсь, вхожу. Усадили они меня на хорошем месте, но как-то так получилось, что сел как раз напротив того свистуна. Вот так сижу я, а вот так, прямо напротив, они с Марией сидят. Ну, выпили, закусили. Сижу и скрежещу зубами. Внутренности клокочут, а драться нельзя: у человека новоселье. Люди вон строились, старались, готовились — это же понимать надо…

Г р у я (иронически). Ты, конечно, взял себя в руки.

К э л и н. А вот представьте, взял себя в руки — и никаких. Весь вечер разглядывал то тарелки, то стаканы, чтобы не упустить контроля над собой, а он, гад, все сверлит меня своими наглыми глазенками, все шуточки подпускает. Потом все это показалось ему мало — пихает меня под столом коленями и спрашивает: «Чего сидишь как кипятком ошпаренный?» Я бы и это проглотил, но за столом рассмеялись. Понравилась им, видишь ли, острота. Даже Мария улыбнулась. И тогда я подумал: ах вы сукины сыны! Я терплю из последних сил, а вы еще смеетесь надо мной?!

Г р у я. Ну, теперь-то уж наверняка понятно. К сожалению, я сегодня очень занят.

К э л и н. Нет, я все-таки доскажу. Недолго осталось. Если вы заняты, если вам куда-то нужно идти, то прикажите секретарше, пусть придет и дослушает — я уже не могу остановиться…

Г р у я. Ладно, дослушаю я, только покороче.

К э л и н. Тут и растягивать-то особенно нечего. Я ему говорю: что же ты, говорю, сволочь такая, осеменил коров, намеченных на мясо? А он нагло так улыбается и говорит: чтобы мяса было больше. Колхозу, говорит, это в карман пойдет, да и ты, говорит, лишнюю премию получишь. Я ему говорю: ты понимаешь, говорю, подонок ты этакий, что ты пред материнством совершил преступление?! А он говорит: материнство бывает только у женщин. У коров это называется отел. Я ему говорю: у кого и как бы оно ни называлось, размножение живых существ в природе есть святая святых. И тут он ухмыляется и говорит: ты бы, говорит, вместо того чтобы рассуждать о материнстве, нашел бы какую-нибудь теху и сам бы стал отцом, а то рассуждаешь о вещах тебе недоступных. Тут за столом опять прыснули, но кто больше всего меня поразил, так это Мария. Она, знаешь, тоже как-то ухмыльнулась. И тут я не выдержал. Выплеснул стакан вина в его поганую рожу и, пока он вытирался, схватил быстро за грудки. Опрокинули мы стол, и драка началась.

Г р у я. Большая была драка?

К э л и н. Да месяца полтора ездили вместе в район на перевязки. Потом комиссия проверила факты. Мне дали выговор, а его лишили права быть ветеринаром. Он разобиделся и уехал.

Г р у я. С фермы тебя не уволили, и то хорошо.

К э л и н. Нет, мне дали только выговор. Но с фермы я все же ушел.

Г р у я. Зачем тебе было уходить с фермы?

К э л и н. Как же — скандал произошел! Имел ли я после этого моральное право заведовать дальше фермой? Вон газеты пишут — чуть что, так во всем мире, во всех странах ответственные лица сразу подают в отставку. Вон в Австралии, жутко посмотреть, как далеко от нас та Австралия, и то на днях весь кабинет ушел…

Г р у я. А ты думаешь, уход со своего поста — это признак большого ума, большого мужества? И потом, ты что же, приравниваешь себя к ним?

К э л и н. Нет, конечно. Я простой человек, а может, и того меньше, просто былинка в поле, но и у меня есть чувство святости перед землей, на которой живу. И если эта святость была нарушена и я хотя бы косвенно, но все же замешан в этом, то должен непременно бросить службу и уйти на менее ответственную работу.

Г р у я. Ну и что теперь ждет тебя после такого гордого ухода?

К э л и н. А, как-нибудь да проживу. Вон овец предлагают — у нас их мало, штук двести осталось. Пасти стало негде, все склоны перепахали и засадили виноградниками. Теперь правление решило — попробуем на лето вывозить их в Карпаты, если не получится — сдадим на мясо. А мне не хотелось бы, чтоб деревня осталась совсем без овец, и вот подумываю податься с овечками в горы.

Г р у я. Ты с кем живешь? У тебя там есть кто в деревне?

К э л и н. Есть одна, но мы с ней живем как кошка с собакой — то сходимся, то опять расходимся.

Г р у я. Теперь у вас с ней какие отношения?

К э л и н. Полный разрыв.

Г р у я. Твои вещи тут, при тебе?

К э л и н. У солдата всегда самое лучшее находится при нем.

Г р у я (поразмыслив). Понимаешь, мы тут планируем создать несколько механизированных птицефабрик. На днях открываем школу для операторов автоматического управления фабриками. Ты вот все жалуешься, что не повезло, когда направляли на хорошие курсы. Давай, дуй. Жилье и пищу дадут, остальное как-нибудь сам усвоишь.

К э л и н. А документ?

Г р у я. Что — документ?

К э л и н. Дадут и документ, что я действительно окончил, что мне присваивается и так далее…

Г р у я. Дадут, конечно… Только, понимаешь ты… Там принимают со средним образованием, так что в графе «образование» ты просто пиши — не окончил. При разговорах старайся не касаться этой темы.

К э л и н. А если припрут?

Г р у я. Если припрут, скажи: «Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь…»

К э л и н. Это что же — стихи?

Г р у я. Стихи.

К э л и н. Стало быть, поэтам, бедным, тоже доставалось… А с сыном Марии как быть?

Г р у я. Возьми и его с собой. Специальность эта редчайшая, она даже больше, чем техникум. Вы с ним одолеете ее, он по части грамоты будет сильнее, ты — по части житейского опыта…

К э л и н (подумав). Пожалуй, я чай этот допью. Та девушка бросила в стакан два кусочка сахара, а чтобы получить два кусочка сахара, знаешь какой корнеплод надо вырастить и сколько вокруг него надо ползать на коленях!

Ива на берегу речки.

Г о л о с  Г р у и. Странный ты человек, Кэлин… Такая хорошая была в тот раз у нас встреча — откуда ты высчитал тот удар в спину?

Г о л о с  К э л и н а. Удар тот нанесла мне Мария. Она ухмыльнулась, когда тот поганец высмеивал мое отцовство…

Г о л о с  Г р у и. Но ты на Марию не должен обижаться. Мы же с тобой договорились не обижаться на нее. Она и без этого настрадалась довольно, не зря же ее все еще зовут в деревне Святой…

Г о л о с  К э л и н а. А я и не обижаюсь. Просто, коротали время с тем мальчиком, зашел разговор о военных операциях, и правда, есть такая операция — удар в спину. А обижаться на Марию я и не думал.

Овчарня в Карпатах. Костер потух, очертания гор растаяли в ночи. Одни звезды ярко мигают, да темень ночи то скатывается, то снова оседает на крутых склонах гор.

К э л и н  притих в глубокой задумчивости, а  С а н д у, борясь со сном, отдает последние распоряжения.

С а н д у. Рота, слушай мою команду… Унести раненых в укрытие, запастись патронами и приготовиться к последнему штурму…

К э л и н. Ну, положим, командир тоже не может знать, последний ли это штурм или придется еще раз штурмовать.