Л е н и н. Ошибся. Сегодня это — самое срочное, самое главное дело, самое, самое…

Н а т а ш а. Будете выступать?

Л е н и н. Обязательно. Я правда, сегодня уже произнес эту речь… ну что ж… тем лучше… (Внезапно замолкает.)

Н а т а ш а. О чем вы, Владимир Ильич?

Л е н и н. Действительно: невежество — это демоническая сила, и оно послужит причиной еще многих трагедий… (Идет к столу.) Да, Наташенька, я просил вас утром…

Н а т а ш а. Я узнала, Владимир Ильич. Я просто не хотела вас огорчать.

Л е н и н. Умер?

Н а т а ш а. Да. Неделю назад.

Л е н и н. А картина?

Н а т а ш а. «Синие кони на красной траве»?

Л е н и н. Да.

Н а т а ш а. Он не успел.

Л е н и н (после долгого молчания). Позвоните комсомольцам. Я жду их. (Выходит на авансцену, в зал.) Третий съезд комсомола проходил в здании, где теперь работает Театр имени Ленинского комсомола… Над столом президиума висело огромное, как небо, красное знамя. Везде, куда ни кинешь взгляд, висели лозунги.

На наших глазах трансформируется сцена, превращаясь в президиум Третьего съезда РКСМ.

Самые предприимчивые делегаты пробрались на сцену, и было непонятно, каким образом здесь мог поместиться еще и докладчик. Время от времени кто-то из президиума просил «очистить помещение сцены», но все делали вид, что это относится не к нему, а к соседу. Вправо от сцены все первые ряды занимала питерская делегация, влево — москвичи, за ними — украинцы, туляки, уральцы. Когда Владимир Ильич сказал, что будет говорить о задачах Союза молодежи, все делегаты переглянулись: уж что-что, а эти задачи каждый из них знал назубок. Били Краснова, били Деникина, Колчака, панов. Кого еще надо бить? А он вдруг заговорил о том, что надо учиться, учиться коммунизму, заговорил о морали, о нравственности, о культуре. Чего греха таить, не все делегаты тогда сразу поняли его, только чуть позже, особенно в страшный январь двадцать четвертого года, стал многим из них открываться истинный смысл его речи. Ведь по сути, это было его завещанием молодежи, да, пожалуй, это самое верное слово — завещание. И в самой речи ведь вырвалась же у него мысль, что его поколение, сделав изумительную по своей исторической значительности работу, скоро уйдет, а самое трудное ляжет на плечи следующих поколений — в том числе и на наши с вами плечи… самое трудное! Но все это будет потом… А сейчас, второго октября тысяча девятьсот двадцатого года, вот здесь, никем не замеченный, появится Владимир Ильич Ленин. Извиняясь, стараясь ни на кого не наступить, снимая на ходу пальто, он пройдет к столу президиума… (Извиняясь, стараясь ни на кого не наступить, снимая на ходу пальто, Ленин проходит к столу президиума. Его уже узнали. Он стоит — простой, скромный, — улыбается.) Здравствуйте. Мне хотелось бы сегодня побеседовать с вами о задачах Союза молодежи…

З а н а в е с.

1977

МАРИЯ ОДИНЦОВА.

ЛИДИЯ САМОЙЛОВНА — ее мать.

ВАСИЛИСА — ее сестра.

АЛЕКСЕЙ БОКАРЕВ.

АНАТОЛИЙ ДОБРОТИН.

ЕГОР — его сын.

ВИКТОР МАТЮШЕВ.

ЕЛЕНА ФЕДОТОВНА — его жена.

КОНСТАНТИН АВДОНИН.

ТАМАРА — его жена.

ГУРЬЯНОВНА — его теща.

ТАРХОВ.

ЛЮБИМ ЗУЙКОВ.

МИРОНОВ.

ГАЛЬКА — его дочь.

БЕЗВЕРХАЯ.

ЯБЛОКОВ.

ФИЛИМОНОВ.

ЛОПАРЕВА.

ТОМБАСОВ.

КЛАВДИЯ НИКОЛАЕВНА.

МАКСИМ ПЕТРОВИЧ.

ПЕТЮНЯ.

РАБОЧИЕ СТРОИТЕЛЬСТВА ГИДРОСТАНЦИИ.

Действие происходит в Сибири.

Когда в зале еще темно, волнами накатывается музыка. В ней слышится жизнь Марии Одинцовой: ее тревога за счастье человеческое, спор с самой собой, битва за все лучшее в людях, которых она щедро одарила своей любовью.

Из летнего времени этой пьесы появляется  Г а л ь к а, смуглая, черноглазая девчонка.

Г а л ь к а (поет).

Нарастающая волна музыки как бы смывает со сцены  Г а л ь к у.

Появляется  М и р о н о в.

М и р о н о в. Знаете вы, что такое сибирская дорога в феврале? Как ревела пурга в ту ночь! Снежное море без берега. Вот-вот перевернется мой двадцатипятитонный самосвал, «четвертак». Мотор отказал. Бился я и так и этак — молчит, не заводится. Загораю… Был я одет, конечно, по-зимнему, да что там!.. (Надевает шапку-ушанку, полушубок.) Мороз кости пересчитывал. Все, замерзаю… Здесь и могилка моя — в оледеневшей кабине. Смотрю — фары. Прет через снежные завалы газик-вездеход. А за рулем — женщина. Однако повозилась минут десять — и запустила мотор, ожил мой «четвертак»!..

Музыка сибирской пурги заглушила голос Миронова.

Затем на левую половину сцены выходят те, кто будет играть случайных обитателей дорожного шоферского барака. А р т и с т ы  выносят стол, табуретки, железную печку. Ставят на стол бутылку с водкой, стаканы, закуску. В тот момент, когда музыка пурги, стихает, слышится гитара.

За столом  д в а  ш о ф е р а  и  Л ю б и м  З у й к о в. Он бледнолиц, строен, волосы с проседью.

П е р в ы й  ш о ф е р. Из дома ой давно… Жена соскучится!

В т о р о й  ш о ф е р. Какая соскучится, а какая…

П е р в ы й  ш о ф е р. И наш брат — не ангел.

Л ю б и м (слушает гитару). Тише! Сейчас Егор петь будет. Обрушит на нас лавину своей души.

В т о р о й  ш о ф е р. Да ну там!

Л ю б и м. Молчи, дитя цивилизации.

Входят  М а р и я  О д и н ц о в а  и  М и р о н о в. Последний громко откашливается, сбивая снег с валенок. Любим с неприязнью оглядывает вошедших.

М а р и я. Привет.

В т о р о й  ш о ф е р. Хо-хо! Обратный пол!

П е р в ы й  ш о ф е р. Давай, красотуля, к нашему столу, погрей душу.

В т о р о й  ш о ф е р. Где подцепил такую, Миронов?

М и р о н о в. Выручила она меня. Спасла, можно сказать. (Легонько подтолкнул вперед Марию.) Маруся, ты проходи, вон там в уголочке вроде бы свободней.