В т о р о й ш о ф е р. Тут нары есть, прогоним одного-двух, уложим тебя с нею. А может, и нас кого не отпихнет! (Захохотал.)
М и р о н о в. Как бы тебе этими шуточками не подавиться.
Мария прошла вперед, в угол, сняла полушубок и села на пол. Когда свет падает на ее лицо, оно, полузакрытое шапкой-ушанкой и воротником жакета, усталое, бледное, с потрескавшимися на морозе губами, кажется грубоватым.
Л ю б и м. Источник всех бед человечества — женщина. В самый неподходящий момент она напоминает нам, что мы — мужчины. И разражаются мировые катастрофы. (Уходит с первым шофером в затемненную часть барака, откуда доносится тихий голос гитары.)
Второй шофер устраивается на полу.
М и р о н о в (присел рядом с Марией). Эх, Сибирь-матушка, резкая страна… Это ж вообразить, а? Я коченею под пургой, а Полинка моя ужинает с детишками, телевизор смотрит… Маруся, а у тебя семья есть?
М а р и я (закуривает). Есть. Мать и сестра…
М и р о н о в. Сколько ж тебе лет?
М а р и я. Двадцать восемь.
М и р о н о в. Ты что ж, начальника возишь?
М а р и я. Ну.
М и р о н о в. Большого?
М а р и я. Так себе, районного масштаба. Как заработок?
М и р о н о в. Рублей триста наматываю. Теперь-то хорошо… Жена при деле, детишки учатся. Мы — из Архангельской области. А когда ГЭС построим? Куда податься? Прижился я тут. А работы не будет.
М а р и я. Будет.
М и р о н о в. Тебе-то будет. Начальник твой, однако, останется.
М а р и я. Неизвестно.
М и р о н о в. Другого будешь возить. Ладно, спи.
Затихает барак. Притих и Миронов. В полутьме громче зазвенела гитара. Мужской голос поет:
«Мальчишка бежал, руками махал.
— Я летучий, я летучий! —
Он победно кричал.
Его сердце рвалось в голубые
края…
Отзовись, мое детство,
Это я, это я!
Это я пролетаю
над хмурой тайгой,
Ухватился за беличий
хвост голубой.
Это я комаром над
болотом пищу:
— Я летучий, я летучий,
Я счастье ищу…
Вертолет, не кружи,
не шуми надо мной,
Над моею могилой
в траве голубой,
Я устал, я упал,
нету сил у меня,
Чтоб взметнуть над
тайгой
Красный парус огня.
Мама, мама, бессмертная совесть моя…
— Я летучий, я летучий!
Прости, это — я…»
М а р и я (встает, прислушивается). Егор? (Проходит в полутьму, возвращается в освещенную часть барака, ведя за руку бородатого парня с гитарой, в потрепанном ватнике.)
Это — Е г о р Д о б р о т и н.
Егор!.. Ох, бородища… Прямо-таки допетровский боярин. Идем-ка вот, ну! Сядем, пошушукаемся.
Е г о р (держится с подчеркнутой независимостью, даже высокомерно). Я могу разговаривать громко. Мне нечего скрывать.
М а р и я. Спят люди.
Они садятся на полу.
Где ж ты скитался полтора года?
Е г о р. Дальний Север. Таймыр, Диксон. Заполярье.
М а р и я (вынимает из кармана своего полушубка пакет, разворачивает). Есть хочешь?
Е г о р (берет, разламывает хлеб и колбасу, половину прячет в карман, а то, что оставил для себя, ест). Благодарю. Правда, Север снабжается неплохо.
Входит Л ю б и м.
М а р и я. Домой, в Излучинск, путь держишь?
Е г о р. Домой не собираюсь. Излучинска на моей карте нет.
М а р и я. Ай-ай, какого большого масштаба карта у тебя!
Е г о р (отдает Любиму припрятанные хлеб и колбасу). Мой друг, Любим Зуйков.
Л ю б и м (жует, с улыбкой кивает). Можете при мне говорить с ним о чем угодно.
М а р и я. Вы что же, вроде цензора при нем?
Л ю б и м. Слово сильней закона, оно имеет обратную силу.
М а р и я (парируя). А иногда — никакой не имеет. Егор, отсюда совсем близко до Излучинска! Быть в тридцати километрах — и не навестить родных?
Е г о р. Родственные чувства — это манная каша для детей.
Заслужил одобрительный взгляд Любима.
М а р и я. Зачем же ты в песне сейчас вспоминал маму?..
Е г о р. Не я сочинил эти слова. Песня, не больше.
М а р и я. Хорош!
Е г о р. Ослабнешь в родном тепле — и, чего доброго, останешься дома.
М а р и я. И оставайся!
Е г о р. Я — не один.
М а р и я. Приятеля устроим тоже.
Е г о р. Не захочет он…
Л ю б и м. Не захочет.
Е г о р. За эти полтора года я кое от чего отрешился. (Встает.) Извините, я пойду спать.
Л ю б и м. Вот так, благородно и с достоинством. (Тоже встает.)
М а р и я. Но мы не поговорили!
Л ю б и м. Вы начали дискуссию. Это не для нас.
М а р и я. Я хочу его понять.
Л ю б и м. Когда люди начинают понимать друг друга, они связывают себя. Человек свободен лишь в одиночестве.
М а р и я (иронически). Тот, кто понял, что горе происходит от привязанности, удаляется в пустыню, как носорог?.. Живете по канонам древних мудрецов? Егор! А что сказать Василисе? Или ничего ей не говорить?
Е г о р (долго стоит спиной к Марии, думает). Вы ее увидите завтра с утра? Передайте ей вот это. (Складывает пальцы правой руки так, что указательный и средний торчат, растопыренные.)
М а р и я. Что это значит?
Любим обеспокоен.
Е г о р. Римская цифра пять.
М а р и я. Ну?
Е г о р. Василиса поймет.
Е г о р и вслед за ним Л ю б и м уходят.
Тихо. Спит уже весь барак. Устраивается на полу, положив локоть под голову, и Мария. Справа от нее — шорох. Шевельнулся второй шофер, пододвинулся.
В т о р о й ш о ф е р. Будем знакомы: Вася Атаманчик.
М а р и я (с присущим ей любопытством). Прозвище твое?
В т о р о й ш о ф е р. Фамилие! Известный человек. А тут, видишь… Бичи. И этот. (Указывает на спящего Миронова.) В случае чего толкни мене. Я буду спать на страже твоих интересов… (Обхватил Марию, но тут же получил хорошую затрещину. Обиженно трет физиономию.) Я думал, ты чуткая женщина.
Еще в ту минуту, когда второй шофер навязывает свое «внимание» Марии, на правой стороне сцены, представляющей сейчас коридор управления строительства Излучинской ГЭС, появляется Б е з в е р х а я, изящная женщина.
