Дьяку Анисиму Щукину Петр I, по случаю отъезда, поручил смотрение за рощею, близ Москвы находившейся. Князь Меншиков потребовал из оной некоторое количество отличных дерев; сначала Щукин сопротивлялся; наконец, когда тот всю ответственность взял на себя, допустил его к исполнению требования. Петр по возвращении тотчас увидел нарушение порядка и, рассердясь на Щукина, согнал его с глаз, с запрещением являться к нему. Сие наказание так сильно подействовало, что по прошествии двух недель Щукин впал в жестокую болезнь; ни ежедневное присутствие государя, ни помощь лейб-медика Блюментроста не могли спасти его от смерти. Петр, присутствуя на погребении, сказал: «Жаль Анисима!»[90]

Один монах у архиерея, подавая водку Петру I, споткнулся и его облил, но не потерял рассудка и сказал: «На кого капля, а на тебя, государь, излеяся вся благодать».

Петр I спросил у шута Балакирева о народной молве насчет новой столицы С.-Петербурга.

«Царь, государь! — отвечал Балакирев. — Народ говорит: с одной стороны море, с другой — горе, с третьей мох, а с четвертой — ох!»

Петр, распаляясь гневом, закричал: «Ложись!» — и несколько раз ударил его дубиною, приговаривая сказанные им слова[91].

В царствование государя Петра князь [Яков] Долгорукий, будучи сенатором, приезжает в Сенат, где было экстраординарное собрание в день праздничный, и ему показывают подписанный указ государем императором для наложения особого налога на соль, потому что царю деньги были нужны. Князь Долгорукий, живо представя себе, как будут роптать на указ, не мог воздержать первого чувства, по любви его беспредельной к государю, взял указ, разорвал его, сел в свою повозку и поехал к обедне. Приезжает государь в Сенат и первую вещь видит разорванный свой указ; чрезвычайно рассердившись, приказал послать в церковь за Долгоруким; обедня еще не отошла, и он царским посланным отвечал: «Воздадите кесарю кесареви и Богу Богови». Ответ сей еще более разгневал царя, и, увидя чрез несколько минут, что Долгорукий подъезжает к Сенату, царь Петр с обнаженною шпагой выбежал к нему навстречу. Князь упал пред ним на колени и раскрыл свою грудь.

«Рази, государь, — сказал он ему, — вот грудь моя! Но выслушай меня прежде: тебе нужны деньги для продовольствия твоей армии, и для этого ты хотел наложить налог, что родило бы ропот на тебя; моя душа этого не вытерпела; и без налога продовольствие армии будет; у Шереметева сто тысяч четвертей муки, у меня столько же, сотоварищи наши отдадут тебе, что могут, и больше тебе ничего не нужно».

Государь поднял Долгорукого, расцеловал его и неоднократно просил у него прощение.

При Петре Великом были основаны коллегии, между прочими и военная коллегия; а прежде были различного рода приказы. По новости учреждения, из военной коллегии был послан указ в новгородский приказ, в котором было написано: «Прислать в военную коллегию старинных дел точные копии, а как сие учинить прислан притом экстракт».

Жители, получив оный указ, собрались на сход думать: что это значит военная коллегия, и что за Евстрат, и что такое точные копии? Думали несколько дней, и вот один из них, попроворнее и посмышленее, говорит: «Я знаю, что значит военная коллегия, — это, значит, князя Меншикова сестра Варвара». С этим все согласились и написали следующий ответ:

«Милостивая государыня, военная коллегия Варвара Даниловна! Изволила ты к нам, рабам своим, в Новгород писать, что послан к нам Евстрат, и мы оного Евстрата не видали и искали по всем дворам три дни, что где оный Евстрат, не пристал ли где ночлеговать, и нигде не нашли. А точеных копиев во всем городе не отыскано ж, а найден оставший от ратных людей бердыш, который вашей милости при сем посылается». Подлинное подписано выборными города. 17 марта 1701 года.

Император Петр Первый, ездивший, как известно, по всяким пустырям и темным лесам Русского царства, один раз наехал на монастырь, который был в стороне от большой дороги, в лесу, и был, как следовало монастырю, обнесен стеной или забором. Над воротами этого монастыря была надпись: «Беспечальный монастырь». Петр Первый прочитал такую надпись и удивился: «Что это значит: беспечальный монастырь? Видно, монахи живут тут и ничего не делают, и от того не знают никакой печали — беспечальны. Дай, — говорит, — задам я им печаль!»

Призвал к себе игумена этого монастыря и велел ему тотчас же решить следующие три задачи.

Первая задача: чего стоит он — Петр Первый?

Вторая задача: много ли на небе звезд?

Третья задача: о чем теперь он, Петр Первый, думает?

Игумен пошел в свой монастырь, а Петр Первый остался на коне ждать его.

Придя в монастырь, игумен тотчас же собрал на совет всю братию, чтобы общими силами решить эти задачи. Думали, думали — ничего не могли выдумать; потому что монахи беспечального монастыря давно отвыкли от всякой думы. А не решить задач — боялись Петра Первого. Весь беспечальный монастырь вдруг опечалился, и все монахи не рады были и своей жизни. А Петр Великий сидит на коне и ждет игумена с ответами.

На ту пору в монастыре был один мельник, который, когда услышал об этом горе монастырском и узнал, в чем дело, пришел к игумену и говорит: «Давай мне скорее твое платье, я оденусь игуменом и дам ответ на все задачи, а ты надень мое платье, чтобы Петр Первый не узнал тебя». Игумен с радостью согласился на это и отдал мельнику свое платье, а сам нарядился мельником.

Мельник, надевши на себя игуменскую рясу, наложивши на голову клобук, а в руки взявши монашеские четки — все, как следует игумену, явился перед Петром Первым.

«Что, отец святой, выдумался ли?» — «Выдумался», — говорит мельник. «Ну, отвечай же: дорог ли я?» — «Христос, Царь Небесный, продан был затридесять сребреников, а ты земной царь, конечно, можешь быть продан подешевле», — сказал мельник. «Много ли на небе звезд?» — «Я считал и насчитал тридцать три тысячи триллиона триллионов и сто девяносто одну звезду. Если не веришь мне, царь, то пересчитай сам», — сказал мельник, вынул из пазухи и подал Петру Первому лист бумаги, в котором было множество точек, которые означали звезды, будто бы сосчитанные. «О чем я теперь думаю?» — «Ты думаешь, что с тобой говорит игумен, а меж тем перед тобой стоит мельник, только в игуменском платье». И мельник рассказал Петру Первому всю историю с игуменом.

Этим мельник так полюбился Петру Первому, что он сделал мельника игуменом того монастыря, а игумену велел быть мельником.

С тех пор не стало беспечального монастыря[92].

В сентябре 1709 года король прусский [Фридрих I] имел свидание с царем московским Петром Великим; оно произошло в Мариенвердере, и близкое соседство соблазнило меня туда отправиться, во-первых, чтобы повидаться с моим дорогим повелителем, а во-вторых, чтобы постараться доставить свободу моему двоюродному брату, графу Д. С., который, желая оказать услугу королю Станиславу^{197}, имел несчастие попасться в руки московитов. Когда я приехал, все сидели за столом, и король, заметив меня, раздвинул толпу, которая в тот день была весьма многочисленна, приказал мне приблизиться, обласкал и представил меня царю. Тут я воспользовался временем и в полголоса все рассказал королю, умоляя его вступиться за моего родственника; этот великодушный государь с полною охотой согласился на мою просьбу и получил обещание, что мой родственник будет вскоре освобожден. Я хотел броситься к ногам царя и благодарить его; но он вежливо заметил мне, что я должен благодарить не его, а его брата Фридриха, без ходатайства которого мой двоюродный брат не так-то скоро возвратился бы в Пруссию. Затем царь прибавил, что не худо будет с моей стороны, если я дружески посоветую моему родственнику впредь не мешаться в подобные дела, чтобы с ним не приключилось чего хуже, если он снова попадется в его руки. «Государь, — отвечал я, — если он вновь попадется к вам, то прошу наше величество приказать его высечь кнутом». Так как государь не совсем хорошо расслышал, что я ему сказал, то велел повторить и, узнав в чем дело, возразил, что это уж слишком сильно сказано, так как наказание кнутом — самое суровое, строже которого только смертная казнь…