Без даты: «Сон видел, тогда как в Померанию вошли: что был на галиоте, на котором мачты с парусы были не по препорции; на котором поехали и обрат (то есть бортом. — М. С.) его оборотило на бок и воды захлебнулось, с которого [галиота] попадали и поплыли к другому борту и обратно к дому и поле… (полегоньку? — М. С.) поехали и у себя приказал воду выливать».

Попадись выписанные нами сны Петра I велеречивому Крёкшину^{171}, трудолюбивому Голикову или красноглаголивому Н. А. Полевому^{172} — и мы бы по поводу этих снов имели удовольствие прочитать не одну дюжину громких фраз с восклицательными знаками: «Воззрите, о благосклонный читатель, на ироя нашего! Великий дух отца отечества бодрствует и во сне!.. И во сне, в те немногие часы, когда преславный монарх предавался отдохновению от неизреченных, громадных трудов, гений его сражался с турками, брал крепости, витал над морями, казнил крамольников[70]. Великий преобразователь, но что я говорю — бессмертный возродитель, создатель ныне преславной монархии российской, о монарх приснопамятный — и со вне входит на недосягаемые вершины! Державный работник — он сам делает лыжи, наставляя и подвизая тем своих верноподданнах, боготворящих его россиян, на труд непрестанный!» И т. п.

Но если в нынешнее время не совсем ловко разразиться столь велелепными речами, то что же вместо них можно сказать о снах Петра I? То, что и в сонных, бессвязных видениях — видениях, находивших, может быть, после хмельно законченного дня какой-нибудь попойкой-вечеринкой, — мы узнаем характер деятельности и постоянных дум Петра: катанья по воде… корабли… прилаживание на них парусов по пропорции… строгость наказания какого-то… война… осада крепости… (эти каланчи напоминают его Азовские походы)… пленение визиря, столь досадившего ему на берегах Прута, и проч. Все эти обстоятельства, помимо их фантастической обстановки, как бы выхвачены спящим Петром из дум и стремлений Петра бодрствующего…

Совсем другие, но опять-таки небезынтересные видения являются во сне его супруге Екатерине Алексеевне.

«1719 г. января с 13-го на 14-е число, — так писал комнатный секретарь Екатерины, — ее величество государыня царица, перед светом на 14-е число, изволила видеть сон, что яко бы в огороде-каком[71] у палат был прикован один зверь, бел шерстью, наподобие льва и зело сердит; на всех бросался и переел зубами у цуковой ея величества соловой лошади ногу.

Между тем же были в огороде министры и множество людей.

И у женщин юбки или Самары ветром подымало на головы; и были белыя знамена, о которых говорили, что [то] мирные знаки.

И кричал тот сердитый зверь часто: салдореф! салдореф! А другой такой же ходил на воле на каком[— то] будто дворе; только сей последний оной ходил за его величеством и ласков к нему был».

«1719 же года, января с 14-го на 15-е число перед утром, — как значится в другой записи секретаря, — государыня царица во сне слышала, что кричали вышеописанное слово: салдореф!» Весьма вероятно, что странное видение зверей, «белых шерстью, бродящих в каком-то огороде», приснилось Екатерине при воспоминаниях о белых медведях, стражей московского двора князя-кесаря Ф. Ю. Ромодановского. Екатерине не раз случалось видеть, как медведи Ромодановского подносили гостям на золотом блюде большой кубок водки; если кто отказывался от нее, медведь вцеплялся в парик или в волосы гостя, раздирал платье и вообще трепал нещадно, «своим обычаем». Этих медведей после смерти Ф. Ю. Ромодановского их царские величества вытребовали к себе в Петербург.

«Алексей Васильевич, государь… — писал по этому случаю к кабинет-секретарю Макарову обер-фискал Нестеров^{173}, — по письму вашему к ближнему стольнику, князю И. Ф. Ромодановскому, о присыпке медведей с учительми их… два медведя со учительми их двумя человеками, которые обретались в Москве при дворе его сиятельства, отправлены с Мельгуновым 8-го февраля, и на их корм, и на подводы, прогоны даны из Преображенскаго приказу…»

Говоря о снах их царских величеств, вообще любопытно бы было проследить, какие обстоятельства предшествовали им в ближайшие дни, так как зачастую содержание снов составляется под влиянием недавних происшествий, разговоров, понятий и размышлений; но мы оставляем другим толковать об этом интересном предмете.

Печатается по:

Исторические рассказы

из жизни Петра

По материалам

русских исторических журналов

20 августа [1711 года] царь Петр I, будучи в Карлсбаде с лечебною целью, пожаловал для стрелкового праздника, который происходил на лугу за аллеей, бочку ренвейна в 12 ведер, присланную ему в подарок от императора Карла VI^{174} (сам царь, по совету врачей, не мог в это время пить вина). Благодаря лучшему выстрелу царь самолично выиграл бочку и соизволил снова предназначить ее для той же цели, после чего она была выиграна Стрелковым обществом в лице карлсбадского горожанина Франца Врейтенфель-дера. Стрелковое общество продавало по высокой цене это вино под названием «Царского», а вырученные деньги клало на проценты в городскую сохранную кассу. Проценты (29 флоринов 10 крейцеров) поныне служат для Стрелкового общества воспоминанием о его величестве Петре I.

Когда Петр I был в Персии, князь Кантемир, служивший ему переводчиком и писавший для него бумаги на персидском языке, поздравляя царя с новыми победами, между прочим сказал, что он вскоре прибавит к своему и без того долгому титулу еще титул шаха Персидского. На это Петр отвечал, что Кантемир не проникает в его намерения и плохо уясняет себе его цели. «Я не ищу приобретения новых земель, — прибавил Петр, — их у меня и без того, может быть, слишком много; я ищу только воды».

В начале Шведской войны один из капитанов, Синявин^{175}, написал Петру I, что взял два шведских фрегата. Царь несколько раз восторженно поцеловал подпись Синявина на этом письме, потом отправился к жене его, стал перед нею на колени, поцеловал ее и сказал: «Я в восхищении от вашего мужа; он выдержал жестокую битву, в которой овладел двумя шведскими фрегатами». По возвращении Синявина с его призом Петр вышел к нему навстречу, тогда же произвел его в контр-адмиралы и подарил 10 тысяч рублей.

Один иностранец, долго служивший в войсках Петра I в чине полковника, тщетно испытал всевозможные пути, чтобы добиться чина бригадира. Кто-то посоветовал ему принять православие и попросить в крестные отцы самого Петра. Он воспользовался этим советом. Петр охотно согласился. После церемонии отречения и крещения, полковник попросил милости у крестного отца. Вот ответ Петра: «Ты мне верно служил протестантом-полковником; боюсь, чтобы не стал служить иначе, сделавшись русским полковником, ибо совершил отступничество. Чтобы избавить себя от неприятности быть когда-нибудь в необходимости наказать за неверность русского полковника, я увольняю тебя в отставку». В своих путешествиях Петр I не пренебрегал ничем, чтобы составить себе коллекцию редкостей из всех царств природы. Посетив кабинет натуральной истории в Копенгагене, он заметил там между прочим мумию необыкновенной величины. Осмотрев ее, Петр стал просить ее себе. Хранитель кабинета отвечал, что он ничем не может располагать без дозволения своего государя, которому о выраженном желании будет доложено. Король, зная цену мумии и то, что подобной по величине не было во всей Германии, велел отказать Петру, но с подобающею вежливостью. Царь разгневался и решился отомстить. За несколько дней до своего отъезда из Копенгагена он ходил на башню вблизи упомянутого кабинета и послал сказать хранителю, что не осмотрел еще некоторых редкостей. Притворившись, что действительно занят осмотром разных вещей, Петр дошел до мумии и спросил: «Я все-таки не могу получить ее?» Хранитель рассыпался в извинениях и выразил сожаление о невозможности располагать мумией. Тогда взбешенный царь оторвал у мумии нос, уничтожил его и, уходя, сказал: «Храните ее теперь безносою; в моих глазах она уже не имеет прежней цены».