Франко дал ей на подпись массу расписок и доверенностей, и это погружение в бюрократическую волокиту еще больше накалило атмосферу в адвокатском офисе. Наконец формальности, ставшие теперь непременным атрибутом ее жизни, были выполнены. Морин встала с кресла и подошла к окну. Внизу по улице сновали машины, предвещая наступление суматошного римского вечера. В глубине улицы мелькнула курчавая шевелюра Коннора, приближавшаяся к зданию в ритме его шагов.

Он подошел и поднял голову, чтобы посмотреть на номер дома. И впервые за все время, что провела в этом кабинете, Морин улыбнулась.

Франко подошел и проследил за направлением ее взгляда.

– Судя по всему, этот молодой человек пришел за тобой.

– Думаю, да.

– Тон, каким ты произнесла это «думаю, да», не поддается определению, но ясно показывает, что пришло время отпустить тебя на свободу.

Морин повернулась к нему и клюнула в щеку.

– Спасибо, Франко. Спасибо за все.

– Ступай. Никто на этом свете не заслужил такой кары, как ждать тебя.

Она с таким облегчением вышла из его кабинета, что лишь потом, уже спускаясь по лестнице, поняла всю деликатность и весь тайный смысл его последней фразы. Но не дала себе труда задуматься об этом. От перемывания мучительных фактов, а также из-за разлуки с Коннором, хотя и краткой, внутри воцарилась щемящая тоска.

С ним можно все забыть. Почувствовать прежнюю уверенность. С недоверчивостью всех влюбленных Морин улыбнулась этому странному ощущению. Он принимает жизнь легко и безоружно, а она чувствует себя с ним такой защищенной. Вновь обретя уверенность оттого, что знала, кого увидит за этой дверью, Морин распахнула ее и вышла на улицу. Дальнейшее запомнилось ей на всю жизнь в ритмической последовательности смены кадров на диапозитиве.

Деревянный стук закрывающейся двери.

Лицо Коннора, который ждал ее, прислонившись к дереву, на другой стороне улицы.

То, как он улыбнулся ей в ответ, шагнув на проезжую часть.

Сияние его глаз – как давно она мечтала, чтобы кто-то так на нее глядел.

Один шаг, разделявший их.

Визг покрышек «вояджера» с затененными стеклами – он на большой скорости подкатил к тротуару и остановился возле них.

Людей, появившихся из машины.

Четыре человека выскочили на улицу в тот вечер, который обещал стать волшебным, молниеносно натянули им обоим на голову черные колпаки, затолкали в автомобиль и увезли в никуда.

Темнота.

Запах пыли и плесени, пропитавший ткань колпака. Тряска машины на мостовых Рима, усилившаяся с переездом в район, мощенный булыжником. Ей туго стянули запястья клейкой лентой, предупредили попытку кричать, заткнув рот скомканным, грубым краем колпака. А затем применили еще более надежное средство сломить ее сопротивление. Голос с легким иностранным акцентом прошептал ей на ухо:

– Не дергайся, иначе он умрет.

В подтверждение угрозы острие ножа кольнуло в чувствительную ямку на горле, и она поняла, что тем же самым пригрозили Коннору. Страх за него сдавил ей виски и бросил в бездну тьмы, еще более мрачной, чем темнота в глазах.

Она не шевельнулась и не проронила ни звука за все время пути. Видимо, успокоенный ее послушанием, человек, сидевший сбоку, немного ослабил нажим острия. Сперва Морин пыталась нащупать в обступавших ее звуках какие-то ориентиры, но ехали они так долго, что она в конце концов оставила это бесплодное занятие.

По увеличению расстояний между остановками на светофорах Морин поняла, что они удаляются от центра. Наконец остановки совсем прекратились – значит, выехали за черту города.

Дальнейший путь показался ей нескончаемым, однако настал момент, когда «Вояджер» притормозил и куда-то резко свернул. Она почувствовала, как отворяются дверцы, и чьи-то руки с силой оторвали ее от сиденья. Те же грубые руки, чуть приподнимая ее над землей, помогли сделать несколько шагов. Изо рта вытащили кляп, потом сняли колпак, и она, как благословение Божье, вдохнула свежий вечерний воздух. После долгой тьмы первым, что резануло ее по глазам, были краски: рыжая земля, зеленая листва. Три выстроившиеся друг за другом машины озарили голубоватым светом фар нечто вроде пещеры, вырытой в глинистой почве, с двумя входами, прикрытыми пыльным кустарником. Почти точно в центре свода было проделано отверстие, сквозь которое в темноту, куда не достигал свет фар, проникало тусклое мерцание звезд.

Напротив нее стоял на коленях Коннор в грязной рубашке и с таким же грязным лицом. Морин догадалась, что стоявший за ним верзила толкнул его на эту импровизированную сцену, видимо, испытывая удовольствие от унижения беспомощного человека.

На площадке, отделявшей ее от Коннора, стоял спиной к ней еще один верзила.

Высокий и мускулистый, но не грузный. Обращенный к ней затылок был выбрит под ноль. Из-под ворота кожаной куртки выползала и вилась до правого уха, точно плющ по стене, татуировка. Он закурил, и дым от его сигареты повис в воздухе, подсвеченный фарами.

Верзила постоял так еще немного, потом, как будто вспомнив что-то, повернулся к ней. Морин разглядела резкие черты, бороду, шишковатый череп.

Холодные, глубоко запавшие глаза и жестко очерченный рот. В левом ухе болталась серьга в форме креста, и в самом центре его был утоплен небольшой брильянт, покачивающийся в такт движениям головы, отражая и преломляя свет. Бритый смотрел на Морин, чуть покачивая головой, как будто соглашаясь с ему одному ведомыми мыслями. Когда он подал голос, Морин расслышала в нем тот же легкий иностранный акцент, как у человека, что пригрозил ей в машине, приставив к горлу нож.

– Ну вот, комиссар. Надеюсь, вас не утомила столь долгая дорога.

– Ты кто?

– Всему свое время, комиссар Мартини. Или позволишь называть тебя Морин?

– Кто ты и чего тебе надо?

Пропустив ее вопрос мимо ушей, он задал свой:

– Знаешь, где мы?

– Нет.

– Странно. По-моему, эти места тебе знакомы.

Он указал на выход из пещеры.

– Вон там, совсем близко отсюда, ты недавно застрелила человека.

В пещере воцарилось минутное молчание сродни эпитафии. Человек с серьгой наклонил голову и мыском ботинка отбросил ком земли, как будто под ним был погребен убитый.

– Вспомнила? Мы в лесу Манциана. Странные шутки играет с нами жизнь, заставляя возвращаться в одни и те же места, не так ли?

Он вскинул голову, видимо, чтобы придать побольше драматичности своему высказыванию.

– Меня зовут Арбен Галани. Ты убийца моего брата, Авенира Галани.

– Я не убийца. Ты ведь не знаешь, как было дело.

Арбен щелчком зашвырнул окурок за полосу света, протянувшуюся от фар, и выпустил из рта дым от последней затяжки, точно приговор.

– Ну почему же, знаю. Я там был.

Он сунул руку за ремень, извлек оттуда пистолет и на раскрытой ладони поднес прямо к лицу Морин.

– Смотри. Узнаешь?

– Первый раз вижу.

– Не скажи, ты его уже видела, правда, всего лишь миг. Именно эта штука была в руке Авенира, когда ты выстрелила в него.

Рука упала, словно пистолет стал вдруг для Арбена слишком тяжел.

– Мы приехали сюда вместе в ту ночь. Я был против той операции. Авенир знал это и все же заставил меня поехать с ним. Я не смог отказаться. У нас никогда не хватает духу отказывать людям, которых мы любим, верно, Морин?

Он как бы невзначай покосился на Коннора, и Морин, пожалуй, впервые в жизни постигла истинный смысл слова «страх».

– Я ждал его в машине, вышел в лес отлить. Потом услышал крики, понял, что это облава, и почел за лучшее спрятаться. И тут появились вы.

Арбен достал из кармана пачку сигарет и закурил. Говорил он спокойно, будто все это касалось не его, а кого-то постороннего.

– Авенир был уж слишком горяч. Быть может, в этом есть и доля моей вины: надо было держать его в ежовых рукавицах, не давать ему свободы, удерживать от глупостей.

Он помолчал. Глаза его были устремлены на нее, но Морин понимала, что он ее не видит, поскольку вновь переживает события той ночи, точно так же, как она десятки раз прокручивала их в памяти.