Катерина выдыхает. Хорошо, что её фантазия промахнулась.

— Тогда о чём? — спрашивает она, настороженно глядя на него.

Идан скидывает обувь, садится на кровать напротив неё и скрещивает ноги. Руки ложатся на колени раскрытыми ладонями вверх — молчаливое приглашение. Катерина колеблется, но любопытство пересиливает. Она садится также, подражая его позе, и осторожно кладёт свои ладони на его. Ей кажется это странным, но не пугающим. Она доверяет ему — больше, чем ожидала.

Пока они молчат, Катерина обращает внимание на незначительные мелочи. Кожа рук Идана чуть шершавая, и от его рук исходит приятное тепло.

— Закрой глаза и слушай мой голос, — произносит он тихо.

Она подчиняется. Мир сужается до темноты под веками и ощущений его пальцев под её. Но раз их руки вместе, волноваться нечего, он ничем не навредит.

— Представь место, где ты чувствуешь себя в безопасности.

Катерина возвращается в детство — задний двор дома родителей. Высокий деревянный забор отрезал от мира, но старый дуб был её убежищем. Она забиралась на толстые ветки, прячась в листве, и шептала прохожим глупости, наблюдая, как те озираются в поисках источника звука. Зимой, когда листья опадали, игра прекращалась, но летом двор становился её крепостью. Там она была неуязвима.

— А теперь представь, что вдалеке видишь яркий свет.

В своём воображении она сидит на дереве, и сквозь листву пробивается белое сияние — мягкое, манящее, неясное. Оно зовёт её, тянет.

— Ты идёшь к нему.

Маленькая Катерина перебирается по ветке, повисает на ней и спрыгивает на другую сторону забора. Ноги касаются асфальта, она идёт по улице мимо соседских домов, приближаясь к свету.

— Ты входишь туда.

Рука тянется к сиянию — оно тёплое, мягкое, как облако. Катерина делает шаг, и всё меняется. Вокруг белое пространство — бесконечное, но не давящее. Она стоит там, а рядом Идан. Их фигуры — единственное, что нарушает пустоту.

— Ты внутри моего сознания, — говорит она, глядя на него.

Катерина протягивает руку, он берёт её, и они идут вперёд.

— Не приходилось бывать в таких местах у других, — замечает Идан, оглядываясь.

Катерина чувствует его эмоции — лёгкое удивление, любопытство. Здесь, в её сознании, они связаны, и она знает, что он ощущает то же.

— Я осознаю больше, чем позволяю себе знать, и больше, чем могу сказать тебе, — начинает она. — Так нужно. Мир пока закрыт. Сознание каждого запечатано даже от него самого. Войти в чужое нельзя просто так — нужно разрешение, которое мало кто умеет давать. Но ты это знаешь, иначе не предложил бы мне это. И ты здесь не случайно.

Катерина замолкает, давая ему осмыслить. Идан слушает, и она чувствует его понимание — глубокое, без слов. Здесь, в своём сознании, она чувствует всё, что чувствует он, и наоборот.

— При первой встрече ты сбил мне некоторые настройки, — продолжает она. — Восстановить их стоило труда. Но также ты запустил определённую программу. В этой жизни я не могу полностью воплотить своё сознание — тело не готово, а перестраивать его десятилетиями я не хочу. С телом проще начать заново. Я могла бы стать вампиром при этом воплощении, но часть моего потенциала осталась бы закрыта.

Тишина. Идан молчит, но его грусть — тонкая, почти незаметная — касается её. Он знает, к чему она клонит.

— У тебя свои дела на годы вперёд, у меня — свои, — добавляет она, ведя его за руку по белому пространству. — Но даже в другом воплощении я не сразу раскрою истинную себя — на это потребуется время. И я не буду помнить этого разговора ни сейчас, ни потом. До тех пор, пока не стану полностью собой.

Куда они идут — неясно, но это не имеет значения. Катерина останавливается, поворачивается к Идану и берёт его вторую руку.

— Спасибо за это время. Это не конец. Нас ждёт большая история, и это только начало, — говорит она, глядя ему в глаза, и тепло улыбается.

Идан сжимает её руки чуть сильнее.

— Сейчас тебе пора, — продолжает она. — До завтра моё тело будет без сознания. Оставь записку, как будешь уходить. Не нужно долгих прощаний — мы ещё встретимся. Просто я буду выглядеть иначе.

Катерина делает шаг ближе, встаёт на цыпочки и целует его — нежно, осторожно. Его губы мягкие, он отвечает, сжимая её руки ещё сильнее. Она чувствует лёгкую грусть, не только его, но и свою.

И всё исчезает.

***

Катерина вздрагивает от звука — писк нескольких будильников и стук телефона о тарелку. Она открывает глаза, моргая от света. Телефон трезвонит рядом, вибрируя так, что чуть не соскальзывает с тумбочки. Похоже, она уснула сразу после того, как Идан сел напротив и взял её руки.

Она выключает будильники, потирает виски. Пора на работу. Надо предупредить Идана. Катерина берёт тарелку с недоеденным рисом и идёт к двери. На комоде замечает сложенный листок — его там вчера не было. Ставит тарелку, разворачивает бумагу.

Записка от Идана.

«Как ты уже знаешь, самолёт до Грани летает дважды в неделю. Четверга я ждать не мог, а в понедельник вылет ранний, будить не стал. Так что.

Спасибо и до скорого».

Он улетел. Катерина сжимает листок, сердце ёкает. Номера телефона он не оставил. Может, в его комнате? Она идёт туда, но находит лишь ключ на тумбочке. Больше ничего. Дом пуст, как будто Идана здесь и не было.

Она проверяет остальные комнаты, но следов нет. Только записка в её руке подтверждает, что он существовал. Катерина вздыхает, на автомате подготавливается — даже не ест, нет аппетита — и выходит на улицу.

Осенний ветер встречает её шорохом листьев и прохладой. Деревья вдоль дороги пестрят красками, и это почему-то успокаивает. Внутри разливается тепло — лёгкое, необъяснимое.

Она думает о том, что всё рано или поздно заканчивается. Нельзя повторить момент, вернуть его в точности. Каждое мгновение уникально. Время с Иданом было болезненным, странным, но лучшим в её жизни. Оно ушло, но что-то подсказывает: это не конец.

Катерина поправляет шарфик и осматривает дорогу. Телефон в кармане вибрирует. Она достаёт его — босс.

— Алло?

— Привет, ну ты где? Я письмо тебе вчера отправил, а ты не ответила, — голос мужчины сдержанный, но встревоженный.

Катерина напрягается.

— Письмо? Не видела, рано уснула.

— В общем, срочно дуй в офис!

Она кивает и смотрит на одну сторону дороги, начиная переходить. Гудок машины — резкий, истошный — заставляет её обернуться. Скрип тормозов, запах жжёной резины. Она дёргается, телефон падает из рук, экран разбивается о асфальт. Из динамика доносится крик босса:

— Ты меня слышишь? Кать! Что случилось? Кать, ответь!

Старый грузовик с облупленной краской несётся прямо на неё, водитель отчаянно крутит руль, но машина не слушается, скользит на мокром асфальте. И тогда время словно замедляется. Катерина замирает, сердце колотится в горле, и вдруг белый свет заливает всё вокруг.

Она моргает — дорога исчезла. Вокруг бесконечное белое пространство, мягкое и тёплое. Но сейчас здесь не пусто. Перед ней разворачивается сцена, как на невидимом экране.

Светлое помещение, просторное, с множеством комнат. На стенах в рамках — фотографии новорождённых: пухлые щёчки, закрытые глазки, первые улыбки. Девушки в белых халатах снуют туда-сюда, их движения быстрые, отлаженные. По коридору неспешно ходят женщины с огромными животами, их бесформенные сарафаны не скрывают выпуклых животов.

— Началось! В третьей палате! — кричит одна из женщин в халате, обращаясь к молоденькой помощнице.

Девушка кивает и торопливо убегает. Женщина возвращается в третью палату.

— Дышите! — командует она, врываясь в комнату.

На кушетке лежит полноватая черноволосая женщина, её лицо искажено болью. Женщина в халате склоняется над ней, отдаёт короткие, чёткие указания. Начинается процесс — естественный, мучительный, полный криков и напряжения.

Тогда картинка сменяется, крики стихают, а воздух наполняется облегчённым дыханием, роженице подают свёрток. Она берёт его дрожащими руками, отодвигает простынь от лица младенца. Это девочка — крохотная, с ярко-серыми глазами, такими ясными, что кажется, они видят больше, чем могут.