– Не общим, – напомнил Гафуров. – Они только собирались объединить свои компании.
Турецкий нетерпеливо дернул плечом:
– Не важно. У нас есть убийца и жертва, связанные бизнесом. Известно также, что на убийцу уже было заведено уголовное дело по факту экономических преступлений. Как ни крути, а это единственная зацепка во всей этой темной истории. Поэтому мне очень важно знать – уверен ли ты в виновности Боровского. Ведь ты говорил с ним лично, беседовал с его коллегами и так далее.
Гафуров посмотрел на Турецкого с «восточной» печалью во взгляде и вздохнул:
– Ох, Турецкий, вечно ты задаешь лишние вопросы. Пойми же ты, дурья башка, Боровский – акула. А что касается твоих подозрений… – Гафуров нахмурил брови. – Ну вот смотри: допустим, ты загораешь на пляже, так? И вдруг слышишь душераздирающий крик. Ты вскакиваешь, бежишь к морю, но… все уже кончено. На поверхности моря – пятно крови, а все, что ты успел заметить, это мелькнувший в волнах плавник.
– Красиво излагаешь, – с легкой усмешкой заметил Турецкий.
– То есть ты понимаешь, что человека сожрала акула, – продолжил Гафуров, не обращая внимания на сарказм Турецкого. – Но в морду той акуле ты не заглядывал. Ты видел только ее плавник. Проходит время. Ты забрасываешь сеть в том месте, где был съеден человек, и через некоторое время в сеть попадается зубастая тварь. Что ты с ней сделаешь? – И, не дожидаясь ответа Турецкого, Гафуров ответил на свой вопрос сам: – Ты ее прикончишь. При этом ты будешь уверен, что именно эта акула – та, которую ты поймал, – съела человека. Но ты не видел ее морду, ты видел только плавник. Понимаешь, куда я клоню?
– Вполне, – кивнул Турецкий. – Ты хочешь сказать, что не важно, какая акула попалась в твои сети. Важно убить акулу и показать ее труп испуганным и возмущенным туристам. Так?
– Не совсем, – миролюбиво сказал Гафуров. – Но суть ты уловил. Акул много. И благодари Бога, что хотя бы одна из них попалась в твои сети. Твоя задача – не упустить ее, вот и все. А все остальные рассуждения не имеют никакого значения.
Гафуров вновь взялся за свой шашлык. Турецкий подозвал официанта и попросил счет. Гафуров по-прежнему был занят шашлыком. Ел он аппетитно, получая явное и громадное удовольствие от каждого съеденного кусочка. «Прямо как пещерный человек», – подумал Турецкий, с едва заметной усмешкой глядя на Гафурова. Потом произнес сухим, неприязненным голосом:
– Твои рассуждения, Гафуров, хороши с точки зрения рыбака. Но не с точки зрения туристов. Для них, я думаю, главное, чтобы это была Та Самая Акула. Все остальное чушь и демагогия.
– Это твое мнение, – пожал плечами Гафуров. – И, как говорится, мне на него… Ну, ты сам знаешь что.
Официант принес счет. Турецкий бросил на стол несколько измятых купюр, поднялся и сказал:
– Приятного аппетита, рыбачок. И смотри, чтобы твоя акула не сожрала тебя самого.
Затем повернулся и двинулся к выходу. Гафуров проводил его насмешливым, презрительным взглядом.
Глава вторая
«У солдата тяжелая служба…»
1. Проводы восьмидесятых годов
– …Нет, Геня, ты не прав. Любой мужик должен отслужить в армии. Иначе он не мужик, а не пойми что!
Алик Риневич, худой белобрысый парень со стриженными под машинку волосами и пылающими от воодушевления и выпитой водки щеками, говорил громко и взволнованно. Сидящие за столом парни согласно закивали. Все уже были изрядно навеселе. Однако Геня Боровский, высокий и ладный молодой человек с симпатичным лицом и черными, бархатистыми, как у девушки, глазами, был с другом не согласен.
– Почему должен? – с вежливым, сдержанным упрямством спросил он. – Кому должен?
Алик уставился на друга серыми веселыми глазами, затем поскреб рукой в затылке и сказал:
– Ну ты как-то странно ставишь вопрос. Что значит – кому должен? Должен, и все! Наши отцы служили, деды служили. Чем мы хуже?
– Точно! Верно! В натуре, правду говорит! – загудели парни.
Но Геня и на этот раз не согласился.
– А может, мы не хуже, а как раз лучше? – с прежней спокойной невозмутимостью спросил он.
Алик вздохнул:
– Ну ты и зануда, Боровский. Все, не могу больше с тобой спорить. Эй, Жора, давай там, наливай!
Кудрявый, широколицый Жора кивнул и взялся за бутылку. Пока он разливал водку по стаканам, парни вновь весело загалдели. На этот раз они обсуждали двух стройных девчонок в белых платьях, которые прошли мимо кафе «Ягодка», в котором, собственно, и проходило торжество, связанное с проводами Гени и Алика в армию.
Напрягшись от повышенного внимания, которое обратили на них подвыпившие парни, девушки пугливо прибавили шаг. Кто-то засвистел им вслед, кто-то захохотал, кто-то крикнул что-то скабрезное – короче говоря, все были довольны и возбуждены. Один лишь Геня Боровский не разделял всеобщего веселья. Он облокотился об железный облупленный стол, положил щеку на ладонь и задумчиво смотрел вслед девчонкам.
Алик Риневич, заметив, что его друг не веселится, как все, хлопнул его по плечу и весело сказал:
– Не грусти, Горыныч, прорвемся! Вернемся через два года – все телки наши будут!
– До этого еще дожить надо, – равнодушно отозвался Боровский.
– А ты че, помирать, что ли, собрался? Во дает! Слыхали, пацаны, Горыныч помирать собрался! Ну-ка, Жорик, раздай пацанам оружие!
Парни разобрали стаканы с водкой. Алик взял свой стакан, обвел взглядом присутствующих и произнес торжественным, проникновенным голосом:
– Давайте, пацаны, выпьем за дружбу. Все-таки на два года расстаемся, это вам не хухры-мухры.
– Вы там, главное, не ссыте! – посоветовал будущим бойцам кудрявый Жора. – От дедушек не бегайте. А будут обижать – бейте в бубен, и все. Держитесь друг за друга, короче.
– Только особо не борзейте, – присоединился к Жоре еще один советчик. – Дедушки тоже уважения требуют. Жопы, главное, не лижите, и все будет путем.
Алик усмехнулся и поднял стакан:
– Ладно, пацаны, давайте. Спасибо за советы. Не забывайте, короче!
Парни чокнулись и выпили. Закусывали килькой в томатном соусе, квашеной капустой из стеклянной банки и перловым «Завтраком туриста».
– Ну-ка, Геня, сбацай нам че-нибудь душевное, – попросил Алик.
Боровский кивнул, достал из-под стола маленькую желтую гитару, облепленную гэдээровскими наклейками с белокурыми красотками, пристроил ее на коленях, вдарил пальцами по струнам – ритмично и жестко – и запел порывистым, хрипловатым баритоном, подражая Высоцкому:
Я вспоминаю утренний Кабул,
Его разрывы и его контрасты.
Сквозь дым пожаров говорю я: «Здравствуй!
Прости, что на покой твой посягнул!»
Афганистан болит в моей душе.
Мне слышатся бессонными ночами
Стихи поэтов в скорби и печали
И выстрелы на дальнем рубеже!
Парни слушали песню, сурово сдвинув брови. В этот момент каждый из них видел себя бегущим по афганским пескам с автоматом в руках и секущим душманов короткими, рявкающими очередями.
Наконец Боровский ударил по струнам в последний раз, и песня закончилась.
Некоторое время парни молчали. Потом Алик взъерошил ладонью светлый ежик волос и сказал:
– Давайте, пацаны, выпьем за тех, кто не вернулся из Афгана!
– Давайте! Точняк! Это святое! – загалдели парни, пододвигая Жоре пустые стаканы.
Выпили. Алик вдруг сказал:
– А прикольно было бы в Афган попасть, да, Геня?
Но Боровского, похоже, эта идея не вдохновляла. Он пожал плечами и ответил:
– Не вижу ничего прикольного.
– Да ладно тебе, – весело сказал подвыпивший Алик. – Ты че, не пацан, что ли? Душманов бы мочили!
– За что? – спросил вдруг Генрих.
Риневич удивленно заморгал.
