За год приблизительно до созыва атаманов королевой в Неаполь Альма исчезла из замка: слышно было, что ее величество приблизила девушку к себе, назначив ее своей чтицей.

Общественное расстояние между молодыми людьми было так огромно, что Рикардо даже не приходилось бороться со страстью; он как будто не ощущал ее, а только вспоминал об Альме и дорожил редкими проявлениями ее в своем сердце, как чем-то неизмеримо отрадным, светлым, чистым, ощущением, которое нельзя было сравнить ни с какими иными элементами его существования.

На маскараде (который описан нами в первой главе) ему показалось, что голубая маска скрывает дорогое личико Альмы. В нем тогда проснулось было детское чувство. Оно охватывало его нередко и во время его лечения от раны, полученной после маскарада. Но затем жгучее, опьяняющее чувственное наслаждение, доставленное ему другой женщиной, совсем поглотило идеальное воспоминание детства.

Теперь же, когда он неожиданно увидел Альму, когда услышал ее спокойный, несколько горделивый, но все-таки приветливый голос, в сердце его опять шевельнулось что-то неописуемо чистое и теплое, влекущее к ней...

— Мне поручено просить вас подождать несколько минут в этой комнате, — обратилась к нему Альма. Капитан поклонился, девушка продолжала: — Мы с вами, кажется, знакомы... Ведь это вы много лет тому назад нашли и принесли мне цепочку, которую я потеряла в парке.

— Да, я, — смущенно отозвался Рикардо, — я счастлив нынче, что мне представляется случай оказать вам несколько большую услугу — охранять ваш замок...

— Услугу не мне, — с оттенком горделивости холодно отвечала дукессина, — не мне, а той, которая одна имеет право повелевать. Это она соблаговолила удостоить вас таким поручением.

Почти в это самое мгновение дверь за спиной Альмы растворилась, и в комнату вошла статная женщина. Девушка, приблизясь к ней, почтительно сказала:

— Если вашему величеству понадобится что-либо приказать, потрудитесь позвонить. Я явлюсь немедленно.

Смущение капитана и возросло, и странно усложнилось.

Каролина Австрийская была вся в черном: она дала обет не надевать иных цветов, покуда не возвратит мужу и себе неаполитанский престол.

Каролина пристально глядела на молодого человека, и, судя по улыбке, скользнувшей по ее глазам и устам, ей нравилось его смущение. Отпустив Альму, королева продолжала глядеть на калабрийца. Это уже начинало неприятно волновать его. Он недоумевал, что ему с собой делать. Всякие сомнения насчет тождественности красной маски с государыней окончательно было рассеялись, как вдруг она промолвила:

— Вас, полковник, мне рекомендовала одна моя большая приятельница, которая многим вам обязана. Я знаю, как раз вечером в Неаполе вы за нее рисковали своей жизнью. К тому же мне известны ваша доблесть и верность государю.

«Опять мистификации! — мыслил начинавший терять голову Рикардо. — Неужели дочь императоров может так лгать? Или в самом деле все было так, как она говорит?»

— Садитесь, полковник, — продолжала она. — Мы здесь не при дворе, а на войне. Не до церемоний. Моя приятельница никогда не переставала о вас помнить. Но обстоятельства не дозволяли ей сноситься с вами. У ней много забот и огорчений.

— Значит, ее здесь нет? — решился спросить Рикардо.

— Ее здесь нет. Здесь только королева.

И она пронзительно посмотрела в его глаза, как бы желая убедиться, понял ли он смысл ее слов.

— Да, понимаю, — сказал он, начиная несколько успокаиваться и оправляться.

— Ваша королева, — продолжала Каролина, — находится в весьма опасном положении. Война слишком долго затянулась без всякого успеха. Я решилась на месте сама удостовериться, в чем кроются причины неуспеха, и устранить их. Меня удостоверили, что, во всяком случае, мое пребывание в Калабрии не представляет для меня никакой опасности. И я приехала сюда из Сицилии. Однако оказывается, что я была слишком доверчива. Наши шпионы сегодня уведомили, что французы знают о моем прибытии; что, надеясь захватить меня, они посылают к замку Фаньяно довольно значительный отряд. Недалеко отсюда бухта св. Евфимии; там меня ждет вооруженная яхта. Я могу во всякое время отплыть на ней обратно в Сицилию. Но не уверена, что между замком и бухтой я не встречу препятствия. Я призвала вас сюда, желая узнать ваше мнение. Как вы думаете: следует ли мне поспешить обратно на корабль, или выжидать здесь неприятеля в уверенности, что созванные мною партизанские отряды отстоят замок?

— Простите, государыня, что я осмеливаюсь обратиться к вам с вопросом. Скажите, что вам известно о движении ближайших французских отрядов? Две роты командированы для атаки замка Фаньяно? Так. Но дорога от замка до залива св. Евфимии охраняется неприятелем или нет?

— Нет. Французы в данную минуту могут располагать в этой местности только тем, что сюда посылают. Все их остальные силы или далеко впереди, или заняты охраной своих позиций от англичан.

— В таком случае следует привлечь неприятеля сюда, к замку. А покуда наши отряды будут его защищать, ваше величество успеет с небольшой свитой проследовать к бухте св. Евфимии путем, свободным от неприятеля.

— И мне так кажется. А в ваших людях вы уверены, полковник?

— Как в самом себе. Только я полагаю, что вашему величеству необходимо сохранять покуда самое строгое инкогнито. Я даже предпочел бы, чтоб и для меня вы сохранили инкогнито.

— Вы предпочли бы, может статься, чтобы вместо меня тут была сама моя приятельница.

Рикардо уже успел совсем оправиться от смущения и собраться с мыслями. Близость этой женщины начинала вновь больше, чем следовало бы, действовать на него. Он с жаром воскликнул:

— О да! конечно! Я бы мог тогда говорить не стесняясь, вполне откровенно.

— Что же вы ей сказали бы? Я откровенность люблю. Говорите и со мной не стесняясь. Как бы с ней самой, — отозвалась королева.

Дотоле она старалась держать себя с достоинством, спокойно, по-королевски. Но напряженная борьба со своим пылким, неудовлетворенным чувством утомила ее. Она облокотилась обеими локтями на стоявший перед нею столик; ее лицо расцвело такой чарующей улыбкой; глаза, ласкающие собеседника, светились такой любовью, она казалась так хороша, что молодой человек чувствовал, как кровь его закипает от сладостной жажды когда-то испытанного наслаждения, не мог долее сдерживаться, заговорил с увлечением о том, что испытывал в это мгновение; о том, как часто вспоминал божественную ночь в Неаполе. Он не проговорился, однако: обращаясь к королеве, как бы высказывал свои чувства, испытываемые к другой женщине. Но он любовался ею, возбуждался ее присутствием, красноречием ее отзывчивых взглядов. Она только раз чуть слышно прошептала: «О, если бы меня прежде кто так любил!»

Наконец Рикардо смолк, как бы опомнясь.

— Продолжайте, продолжайте, — сказала она.

— Что же мне продолжать? — ответил он с горькой усмешкой... — Ведь эта женщина так далека от меня, до нее так высоко... Я могу только беззаветно преданно и верно служить ей.

Королева произнесла, нахмурив брови:

— Словом, вам кажется, что правы те, кто не советует моей приятельнице снисходить до вас?

Но юный сын вулканической Калабрии опять горячо протестовал против этого. И, по-видимому, к великому удовольствию своей собеседницы.

Меж тем уже наступало утро: свет ламп бледнел перед ярко разгоравшейся зарей. Королева встала со своего кресла и подошла к Рикардо, который стоял бледный от волнения. Его красивые глаза умоляюще глядели на королеву.

— Завтра в полночь, — сказала она поспешно вполголоса, вручая ему ключ. — Этот ключ вместе с остальными владетель замка, как надлежит верноподданному, передал мне. Он отпирает внешнюю маленькую дверь башни. За дверью лестница, которая приведет вас в комнату, где вы найдете мою приятельницу.

Он опустился на колени и жадно целовал протянутую вместе с ключом маленькую, пухлую ручку.

— Разумеется, все это возможно, только если мы можем быть уверены в нашей безопасности, — прибавила она.