Этот красавчик, ни на кого не взглянув, прямо прошел в сарай.
— Ведь это баба, — заметил вполголоса один из податаманов.
Остальные не могли не согласиться: больно красив был этот молодец, а высокая грудь и широкие бедра красноречиво обнаруживали, что это мужчина только по одежде.
— Это, братцы, любовница Вицаро, — пояснял говоривший ранее. — Родители ее дворяне, богачи были. Вицаро у них на конюшне служил; она слюбилась с парнем. Барин узнал, парня избили; девку тоже мучили, в подвале держали. Они оба умудрились сбежать, с тех пор Вицаро и бандитом стал. Ловок он. И пощады от него не жди. Они со своей возлюбленной отца ее родного не пожалели. Замок его сожгли и отца, и мать, и прежнего жениха этой девки, барона какого-то, на тот свет отправили. Вицаро из-за нее целые реки крови человеческой пролил... Любит крепко. А она за ним везде как тень.
— Боже ты мой! Какая важная девка!.. И еще дворянская дочка!.. Богатая!.. Видно, и в овечьем стаде волчица может народиться, — восклицали кругом.
— Красива-то красива, да чего она тут делать будет? На кой она нам черт на войне нужна?
— Э, брат! — отвечал тот, кто, видимо, был более товарищей осведомлен о Вицаро, — она с десятком наших потягается, не уступит. Увидите ужо, какова эта волчица в бою. Перед ней сам Вицаро иной раз пасует. А уж он ли не командир...
Тем временем в сарае продолжали беседовать сами атаманы. Многие — на случай выбора в главные генералы — старались расположить к себе подходящих товарищей. Вицаро сидел в сторонке, молчал и высокомерно глядел на остальных. Остальные же не без вожделения исподтишка поглядывали на его подругу Викторию, женские формы тела которой соблазнительно ясно обрисовывались под мужским одеянием.
Парафанте, Бенинказа, Франкатрипа, имевшие наибольшие шансы быть выбранными, несколько смутились при появлении Вицаро. Подвиги его за последние годы гремели по всей Южной Италии. Но все-таки они не считали его серьезно опасным соперником: он только разбойничал за свой счет и в рядах кардинальского отряда за короля и родину не дрался, как они.
Каждому из них, да и многим другим, приходила мысль, что, затеяв с ним добрую свалку, и Викторию можно бы отбить у него.
— Да какого черта мы тут еще ждем? — воскликнул наконец Бенинказа.
— Говорят, какой-то важный барин собирался сюда приехать... Не то князь, не то герцог...
— А я так слышал, что сама ее величество королева прибудет на наше собрание.
Вне сарая послышалось особенное оживление. В одной из групп, на которые стало было распадаться скопище атаманов, воскликнули:
— Да это Рикардо!
— Вырядился как барин какой...
Вошел Рикардо. Он был действительно не в национальном костюме, а в бархатных кафтане и жилете голубого цвета, высоких до колен сапогах. Зато оружие, которым он был обвешан, превосходило все, о чем могли мечтать остальные горцы. С ним вместе вошли Пиетро Торо, Магаро и Гиро.
Он обвел спокойным взором собрание, подошел к какому-то свободному ларю, встал на него, чтобы все могли его видеть, и сказал, обращаясь к атаманам:
— Простите, друзья и товарищи, что я запоздал, хлопоты были. Дурную новость я привез. Несколько французских полков уже вступили в Калабрию. Их главная квартира в Монтелеоне. Они имеют приказание идти к нам в горы. И я знаю, что значительная часть их уже двинулась. Нам надо поспешить. Только прежде необходимо сговориться, чтобы действовать сообща.
— Это что же такое? — послышались восклицания в толпе атаманов. — Мы, значит, в ловушку попались. Ловко вы нас обработали.
— Нет, — спокойно возражал на эти слова молодой человек. — Вы вовсе не в ловушке. Кто желает, может отселе спокойно вернуться домой. О французах же я вам поведал, чтобы вы времени не теряли. Нам нужно немедленно взяться за оружие и начать действовать прежде, чем французы осмотрятся, укрепятся, разузнают о нашем положении и добудут себе проводников.
— Проводников они никаких не найдут! — вскричал Парафанте. — Хотел бы я посмотреть, как хоть один из наших земляков вздумал бы услужить нашим врагам. Вы, молодой человек, клевещете на своих земляков.
— Верно, верно это! — заорали те, кого начинала разбирать зависть при виде богатого платья, а пуще всего отменного оружия Рикардо.
— Я, товарищи, ни на кого не клевещу, — отвечал последний. — Вы забываете, что между нашими земляками осталось еще немало республиканцев. Главари их, правда, были казнены шесть лет тому назад, но не все же республиканцы исчезли. Да и после тех, кто исчез, остались или выросли сыновья, племянники, внучата. Все они помнят прошлое, жаждут отомстить нам. И, конечно, не будут дремать, когда страна будет замята хотя бы иноземным, но сочувствующим раздавленной нами республике войском.
— Ну, так и всех этих щенков мы перережем!
— А французское войско? — продолжал Рикардо, — с ним надо считаться. Наши головы и теперь, наверно, уже оценены на вес золота.
— И на все это нам наплевать! — кричали атаманы старых санфедистских шаек. — Мы готовы опять душить эту мразь. Надоела нам наша бабья жизнь. Шесть лет сложа руки сидели! Шутка!
Рикардо напрасно пытался еще и еще убеждать в необходимости воевать с врагом, вторгшимся на родину, отстаивать независимость, не раздражая своих земляков, напрасно доказывал он, что таким способом атаманы скорей достигнут главной цели — восстановления законной власти короля, без междоусобицы.
Его почти не слушали. Речи молодого человека были для них по малой мере непонятны.
— Чего он нам проповеди вздумал читать? — орали одни.
— Какие еще там «независимости»? Какие такие «статьи»! Воевать мы будем со всеми теми, кто нам враг. Не станем разбирать — кто француз, кто земляк, — кричали другие.
Неудовольствие возрастало, и шум тоже рос. Слышались грубые ругательства; грубейшие слова, бесцеремонные оскорбления. Даже из тех троих, которые вместе с Рикардо приехали из Неаполя, т. е. Пиетро Торо, Гиро и Магаро, Пиетро, по-видимому, оставался одного с Рикардо мнения, остальные двое хотя и молчали, но уже сочувственно переглядывались с протестующими.
Рикардо, стараясь сохранять спокойствие, продолжал стоять на возвышении и выжидал удобного момента, чтоб заговорить. Но едва он опять произнес два слова, как крики усилились.
— Да чего он нам толкует! Какое право имеет он так разговаривать с нами!..
— А вот мы ему заткнем глотку-то, — резко выкрикнул франкатрипа, которому показалось, что выскочка, вспоминая жестокое обращение атаманов с республиканцами во время кардинальской кампании, намекает именно на него.
— Нет, постойте, — возгласил доселе молчавший Вицаро, — я его проучу.
И, пробившись сквозь толпу к ларю, на котором стоял Рикардо, крикнул ему:
— Слезай! Убирайся!.. Надоел ты нам!
Рикардо оставался на своем месте.
— Меня зовут Вицаро, — продолжал бандит. — Понимаешь? Я Вицаро! И никто в мире еще не осмеливался не исполнять приказаний Вицаро...
— А меня зовут капитан Рикардо. Я эмиссар короля. Да если бы меня звали просто Рикардо, и тогда бы я не обратил внимания на приказания такого бездельника, как ты.
— Я бездельник! — как зверь, зарычал Вицаро и вскочил на ларь. Но Рикардо, проворно обхватив его за туловище и руки, столкнул вниз.
Над толпой атаманов сверкнули кинжалы сторонников Вицаро, ринувшись на защиту своего главаря. Но между передними выросла массивная приземистая фигура Торо, который спокойно обратился к ним со словами:
— Дорогие мои, я не вмешивался, покуда эти два молодца были один на один, хотя и знаю, что капитан... то бишь полковник Рикардо может с целым десятком справиться... Но когда вас набралось несколько человек против одного — так уже не прогневайтесь: и со мной вам придется помериться...
— Ну, полно там, полно! Собрались мы за делом, а кончим резней, что ли, — закричало несколько голосов, между тем как наиболее влиятельные атаманы поспешили окружить рассвирепевшего Вицаро, чтоб не допускать его до драки.
