Было много причин, по которым война требовалась германским лидерам. Внутренние состояли в том, что им постоянно угрожал подъем социалистов, самой крупной партии рейхстага, которые теперь принялись атаковать трехступенчатую систему голосования, благодаря которой помещики-юнкеры удерживали власть в Пруссии, а это значило, что и в рейхе. Землевладельцы считали, что в стране сложилась предреволюционная ситуация, но, как это сформулировал Август Бебель, не были пока готовы реформировать свое «юнкерское государство» — они, наоборот, были намерены держаться того, что современный немецкий ученый, Фолькер Бергхан, назвал «непригодной для обороны позицией в быстро меняющемся индустриальном обществе». Кроме того, они не были готовы приносить дальнейшие финансовые «жертвоприношения» для обеспечения гигантских запросов Тирпица на строительство флота, которых требовало казначейство.
Финансово-промышленные группы, которые богатели благодаря новому курсу 1897 года, тоже в нем изрядно разочаровались. Во внешних делах «мировая политика» заставила Великобританию присоединиться к враждебному Германии континентальному альянсу, окружив страну и блокируя все движения финансистов и промышленников. Министерство иностранных дел особенно постаралось в этом направлении. В 1911-м и снова в 1912 году (по поводу Балканского кризиса) Великобритания давала Германии весьма обдуманные предупреждения, которые только разъярили немецких дипломатов. Это они привели британцев к тем дверям, за которыми их ждал Тирпиц. Даже Вильгельм II мог подчас осознавать, куда ведет реализация плана по строительству флота...
К концу 1912 года, таким образом, когда состоялось судьбоносное совещание во дворце Вильгельма, Тирпиц и флот были предоставлены сами себе. Армия, рейхсканцлер, МИД, юнкеры, банкиры, судовладельцы и промышленники — а порой и сам кайзер — все звенья власти Пруссии были против дальнейшей морской экспансии. «Мировая политика» была переориентирована на непосредственную, ближайшую цель. На самом деле произошедшее имело большое значение, потому что новая Германия была уже более не юнкерским государством; это была мировая промышленная держава, и новая политика предполагала «двухступенчатую» атаку на мир: сначала борьба за гегемонию на континенте, а затем в мире. Это была, конечно же, та самая политика, которую позже осуществлял Гитлер; как и все остальное, здесь его мозг только позаимствовал идеи из запасов кайзеровского рейха.
Новая политика в качестве начальной цели предполагала уничтожение военной силы Франции и такое умаление ее самой, чтобы та больше никогда не смогла представить угрозу западным границам Германии или финансировать ее восточных соседей; затем планировалось создание гигантской немецкой «Срединной Европы», включающей Голландию и Бельгию, побережье Северной Франции и государства Восточной Европы — кроме России — и Балканских стран вплоть до Средиземного моря. Такова была первая стадия, по сути своей, Объединенные Штаты Европы под прусским руководством.
Вторая стадия предполагала создание колониальной империи на базе этой огромной державы.
Таким образом, после декабрьского совещания армия стала разрабатывать свой альтернативный план удара на восток и удара на запад, по Франции через Бельгию; правительство и армия блокировали планы Тирпица по дальнейшей экспансии, а министерство иностранных дел использовало эти планы для шантажа Великобритании, пытаясь заставить ее предоставить Германии свободу торговли в Европе в обмен на свободу действий на море; между тем дипломаты искали союзов в Восточной Европе, на Балканах, в Турции и Италии.
Было совершенно ясно, что произойдет, и Франция с Россией в ответ стали разрабатывать свои собственные военные программы. Это встревожило армию рейха; к концу мая 1914 года Гельмут фон Мольтке «весьма обеспокоился» — так он сказал министру иностранных дел. Через два или три года военное превосходство их врагов будет столь велико, что он не знает, как с ними тогда можно будет справиться. По его мнению, не было никакого выбора: надо было развязать превентивную войну, пока еще остается шанс на победу. Он попросил министра «привести в движение политику, направленную на скорейшее объявление войны».
Отношения с Англией между тем улучшились, и, когда 28 июня поступила новость об убийстве в Сараеве, можно было надеяться, что это — предлог для чисто континентальной войны, в которую не станет вмешиваться Англия с ее либеральным правительством, в состав которого входило несколько завзятых пацифистов. Однако момент для подобных разумных решений был неподходящий; война стала психологической необходимостью, и настало время безумных шагов, которые ввергали нации в неизвестность; такие моменты всегда наступают в разные периоды истории...
Для самого Вильгельма, шокированного убийством и погрузившегося в свои переживания, речь шла о самом существовании Австрийской империи; настало время «выправить» сербов раз и навсегда. Когда его министры стали побуждать австрийцев исполнить это и австрийский император потребовал более точных объяснений, Вильгельм заверил его в безусловной поддержке Германии. Он играл роль военного вождя, которой давно добивался; кроме того, он хотел верить, что война останется локальной.
Тирпиц, находившийся в отпуске, получил письмо от своего осведомителя в Берлине, что Его Величество не считает, что Россия станет помогать сербам, потому что царь не желает поддерживать цареубийц и Россия еще не готова как в военном, так и в финансовом отношении; то же самое касается и Франции. «Е.В. не говорил об Англии». Какие бы планы ни лелеял кайзер, при любом здравом размышлении было очевидно, что Россия не позволит, чтобы Австрия поглотила ее верного протеже Сербию, и не уступит своих позиций на Балканах. Она очень ясно дала это понять во время предыдущего кризиса: Россия расценивает нападение на Сербию как «казус белли» — «вопрос жизни и смерти».
Так в обстановке попеременно то реалистичности, то благих намерений, оптимизма, и сомнения, и растущего нервного напряжения, как и при любом великом заговоре, продолжались в Берлине и Вене тайные приготовления за фасадом внешнего спокойствия, намеренно выстроенного, чтобы не встревожить заранее другие великие державы.
Между тем флот был переведен на военное положение. Из средиземноморских судов «Гёбен», который не был в доках уже два года и на чью скорость серьезно влияли неполадки с котлом, получил приказ двигаться к Пуле на Адриатике, а ремонтные рабочие и необходимые материалы были посланы туда наземным путем из Германии. Крейсера на иностранных базах находились в состоянии постоянного напряжения.
Дёниц, как сигнальный офицер на «Бреслау», должен был знать об этой тревоге. Однако, как и прочие немецкие морские офицеры, служившие в то время, он ни словом не упоминает об этом в своих мемуарах. На сторонний взгляд, никаких изменений в международной эскадре, стоявшей у Дураццо, не произошло; время от времени с «Бреслау» высылали на берег отряды для подавления мятежников, иногда во время, свободное от службы, команда с «Бреслау» играла в «водный мяч» с командой с корабля Его Величества «Дефенс», однако «постоянно увеличивающееся напряжение бросало свою тень». Это предложение раскрывает истинное положение дел, если только оно относится к июлю, потому что в полном соответствии с немецкой политикой — изображать спокойствие до самого момента удара!
Позиция Британии оставалась загадкой. В Берлине министр иностранных дел пытался прощупать на эту тему главу английского адмиралтейства: «Что будет, если мы пригрозим Англии, что, если она объявит нам войну, а мы захватим Голландию? Как к этому отнесется адмиралтейство?»
Вскоре после обмена письмами и нотами между странами — участницами грядущего конфликта стало ясно, что прогноз Бебеля готов исполнится и что мир вступил «в начало самой ужасной войны, которую только видели в Европе».
Британский секретарь иностранных дел намеренно пытался оттащить державы от края пропасти и созвать еще одно международное совещание, но главные действующие лица должны были действовать немедленно. 28 июля Австрия объявила Сербии войну, и тогда одно за другим — хотя и не без сопротивления Берлина — звенья альянса начали сцепляться друг с другом. Наконец, 29-го оставались нерешенными только несколько маловажных вопросов: присоединится ли Италия к центральным державам, чью сторону примет Турция и, кроме того, будет ли вообще принимать участие в войне Англия?
