Гитлера волновало не только то, что Тунис вот-вот будет потерян и противникам откроется путь в любую точку южного побережья континента, но и что сама Италия может пасть и быть захвачена. Он верил в Муссолини, но ощущал предательство среди высших итальянских офицеров и гражданских. Подобные отчеты ложились на стол Дёница от его людей в Италии, они говорили о распространении пораженчества среди населения и неверии в Германию.

 Именно при этих обстоятельствах Гитлер послал его в Италию во второй раз.

 Он выехал из Берлина рано утром 12 мая и прибыл в Рим в час дня. Его встретили Руге с немецким морским атташе и командующим немецкими морскими силами в Италии, и за завтраком в отеле «Эксельсиор» они кратко обрисовали ему, насколько неэффективно действует двойная немецко-итальянская система. Положение было настолько серьезным, что Руге считал единственным решением перевод всего немецкого морского штаба в Италию.

 После полудня он встретился с адмиралом Риккарди и его штабом и услышал об их планах воспрепятствовать вторжению союзников, которое они ожидали в Сардинии, а затем и на Сицилии как перевалочных пунктах на пути к континентальной Италии. Потом он представил им свои соображения: державы Оси слишком слабы, чтобы помешать вторжению на море, и вся проблема упирается в оборону на суше. Задачей флота должна быть поддержка сражений на суше благодаря обеспечению морских маршрутов поставок; ситуация в Северной Африке, где войска были разбиты просто из-за недостатка поставок, не должна повториться, и все доступные средства должны быть немедленно переброшены на острова, для чего нужно использовать все — крейсеры, малый флот, даже подлодки.

 «В качестве транспорта?» — перебил его Риккарди.

 «Да, потому что в этой битве подлодки не окажут решающего действия».

 Обсуждая слабые места воздушных операций и то, что сейчас уже прошло удобное время, Дёниц сделал замечание, что лучше было бы, если б итальянский флот принесли в жертву раньше!

 Отношения между двумя сторонами и до этого были прохладными... Это было не слишком тактичное замечание, и переводчик явно обратил его в прямое посягательство на честь итальянского флота. Риккарди вспыхнул; Дёниц в ответ ощетинился, и встреча закончилась в напряженной атмосфере, которая и оставалась таковой все время его пребывания в Риме.

 На следующий день он встретился с начальником Большого Генштаба итальянской армии генералом армии Витторио Амброзио и повторил свои прежние ошарашивающие идеи по использованию морских сил, а позже тем же утром выразил такое же убеждение на аудиенции у Муссолини. «Когда важность транспортировки совпадает с боевыми задачами, то первая перевешивает».

 Дуче выказал к этим взглядам больше симпатии, чем его старшие офицеры. По щекотливому вопросу о взаимодействии между итальянским Адмиралтейством и немецким морским командованием в Италии Муссолини согласился на слияние немецкого оперативного штаба с маленьким штабом по связи под началом Руге.

 Последний акт североафриканской кампании был сыгран в тот день, когда 250 000 закаленных в боях немцев и итальянцев сдались союзникам, однако диктатор еще произвел впечатление на Дёница своим дружелюбием, уверенностью и спокойствием. Он даже нашел некоторую пользу в бомбардировках континентальной Италии союзниками, так как полагал, что это научит итальянцев ненавидеть англичан. Потому что если сейчас и есть итальянцы, которые ненавидят англичан, так это только он сам, один...

 «Я счастлив, что мой народ теперь учится ненавидеть», — заявил дуче.

 В тот же день Дёниц поехал на озеро Неми, чтобы посмотреть на древнеримские корабли, которые там обнаружили, а затем, вернувшись и пообедав с немецким послом Гансом Георгом фон Макензеном, провел вечером совещание с Кессельрингом. Фельдмаршал считал Сицилию более вероятной целью для вторжения союзников, нежели Сардинию, однако, как он сказал, приготовления к обороне еще далеки от завершения, и итальянские военно-морские силы слишком слабы, чтобы играть какую-либо роль, кроме разведывательной. Была отчаянная нужда в самолетах, но он полагал, что лучшим способом исправить ситуацию будет нападение на Иберийский полуостров!

 С этой идеей Дёниц тоже одно время носился, думая получить базы для своих подводных лодок вне опасных вод Бискайского залива. То, что он сказал на это Кессельрингу, не сохранилось в записях, но, как всегда, указал, как он это сделал и итальянскому высшему командованию, на то, что ключевой проблемой являются поставки. Достаточные запасы должны быть переправлены на те острова, которым угрожает вторжение, так чтобы битва, которую нельзя выиграть на море, не была проиграна на суше. А проблему здесь, добавил он, конечно, представляет та расслабленная манера, с которой итальянцы привыкли все делать...

 На следующее утро, 14 мая, он побывал на ранней аудиенции у короля Италии, а затем полетел из Рима в «Вольфшанце», куда уже вернулся Гитлер. Выслушав его отчет обо всех беседах, Гитлер задал ему самый главный вопрос: думает ли он, что дуче пойдет до конца? Дёниц ответил, что безусловно так думает, но, конечно, не может быть уверен. На это Гитлер, который тоже верил в это, начал перечислять все то, за что он не любит итальянский высший класс: «Такой человек, как Амброзио, будет счастлив, если Италия станет британским доминионом!»

 Пытаясь направить русло беседы в более практические области, которые открылись во время его беседы с Кессельрингом, Дёниц сказал, что он думает о планах защиты итальянских островов, и пришел к выводу, что все они могут вылиться в очень дорогие и чисто оборонительные операции, которые не сделают ничего для того, чтобы державы Оси хоть где-нибудь отошли от обороны. Кроме того, англосаксы, очистив Средиземное море и тем самым вернув себе прямое судоходство через Суэц на восток и с востока, в результате получили возможность для перевозки двух миллионов тонн грузов на своих кораблях.

 «Которые и будут топить наши надежные подлодки», — вмешался Гитлер.

 Дёниц был вынужден ответить, что они столкнулись с серьезным кризисом подводной войны: «Новые локаторы противника впервые делают подводную войну невозможной и вызывают тяжелые потери — от 15 до 17 лодок в месяц...»

 «Эти потери слишком высоки, — отрезал Гитлер. — Так не должно продолжаться».

 Дёниц решил воспользоваться возможностью или просто свернуть разговор о потерях, насчет которых он солгал: на тот момент они были вдвое больше, чем он сказал.

 «В настоящее время, — сказал он, — единственное место выхода в море для подлодок — это Бискайский залив, узкая полоса, представляющая большую сложность, и транзит занимает десять дней. Ввиду этого лучшим стратегическим решением кажется оккупация Испании, включая Гибралтар. Таким образом можно добиться атаки с фланга на англосаксов, возвращения инициативы и радикальной смены ситуации в Средиземноморье, и это даст подводной войне более широкую основу».

 Тема Испании и Гибралтара обсуждалась в ставке Гитлера много раз, и Канарис дважды ездил в Мадрид предлагать Франко присоединиться к державам Оси; но оба раза предложение было отклонено, и Гитлеру пришлось, хоть и нехотя, согласиться, что сделать тут ничего нельзя.

 «Мы не способны на такую операцию, — сказал он Дёницу, — потому что это потребует первоклассных войск. Оккупация против воли испанцев не пройдет. Они единственные крепкие люди из романских народов и будут вести герилью в нашем тылу».

 Дёниц покинул «Вольфшанце» сразу после беседы и вернулся в Берлин; его самолет приземлился на аэродроме Темпельхоф в четверть одиннадцатого вечера. Неизвестно, зашел ли он тогда в штаб-квартиру подводного флота, чтобы узнать последние новости; вероятно, он направился прямиком домой, так как нет никаких сомнений в том, что его слова Гитлеру, будто локатор противника делает подводную войну невозможной, были основаны на свежей информации от Годта, возможно полученной по телефону из ставки Гитлера перед тем, как он отправился к нему на доклад.