Лицо одногруппника выглядит таким обиженным, что я даже ощущаю лёгкий укол совести. Будто у ребёнка отобрали конфетку.

– Так я тебя жду, а ты меня отшиваешь всё время. Я, между прочим, ни за одной девчонкой столько не бегал, как за тобой. А ты у нас сама неприступность.

Смешно.

– Серёженька, у нас ничего не получится, девочки говорят, что ты козёл, а я не хочу сесть за зоофилию. Брысь.

Вижу, как его глаза наливаются кровью. Всё же порой стоит следить за языком, но если меня несёт, то это уже не остановить.

– Ну и шлюха же ты, Баженова, – поднимается, взирая на меня с высоты своего роста. – Радоваться должна, что я заговорил с такой нищебродкой.

Да уж, что правда, то правда. В сравнении с ним моя семья нищая со знаком минус.

– У тебя крутой папа, мы все в курсе, – парирую, зная, что мои слова взбесят его ещё сильнее. Но смотреть, как он краснеет, уже неинтересно.

У меня другие проблемы, и мальчик с симпатичной физиономией, но плохой репутацией, не поможет их решить. Лишь прибавит проблем, растрезвонив всем, что я позволила ему делать с собой всякие непристойности.

Уверена, распускать грязные слухи – это всё, на что у него хватит воображения. И если вчера меня подобное бы задело, то сейчас… Сейчас я думаю, какие есть способы заработать большие деньги и можно ли не продавать своё тело.

– Ты жжёшь, Лило, – заявляет подруга, проспавшая первую пару и наблюдавшая всю сцену неподалёку. – Зря ты разозлила Бартеньева. Он же тебе жить не даст после такого.

Я судорожно выдыхаю, читая СМС-сообщение от мамы, которая заверяет, что она в порядке. И её скоро выпишут. А я чую, что она врёт, чтобы меня успокоить. И если выпишут, то куда? Умирать без лечения?

– Крис, где деньги взять? – Откладываю телефон. – Очень надо.

– Что стряслось? Опять папаша?

Закрываю лицо руками, кивая.

– Если бы только папаша, то я могла бы с мамой и братом сбежать. Но да, он снова задолжал. Бандиты к нам домой приходили, представляешь? Перепугали Артёмку и меня. Но хуже всего, что у мамы рецидив. Она снова в больнице. А врачи только разводят руками. Дескать, ничем не можем помочь.

Подруга серьёзно задумалась.

– Да, ну и дела. Хоть почку продавай.

– Крис, – придвигаюсь к ней ближе, – может, мне в эскорт податься?

Подруга поднимает на меня ошарашенный взгляд.

– От кого, от кого, но от тебя я подобных слов не ожидала услышать. Ты что, серьёзно?

– А у тебя есть ещё варианты? Бандитам деньги нужны до конца недели. Они мне угрожали, понимаешь?

Кусает губы.

– Слушай, ну есть у нас девчонки, которые сели на шею папикам, и это не производное слово от «папа». Общая кровная связь у них только с банковским счётом. Они по ресторанам ходят. По клубам. Там состоятельных мужиков ищут.

– Крис, мне пятьсот тысяч рублей нужно до конца недели. Это же космос. Кто мне их даст просто за секс? Я же ничего не умею. От слова вообще. Кто за ночь со мной заплатит такие деньги?

– Да любой, ты красотка, – излишне уверенно заверяет подружка. – Вон к тебе Бартеньев подкатывает, а от него девчонки кипятком писают. Думаешь, он у тебя конспект хотел списать? Ты, кстати, зря его так отшила. Он же тоже богатенький.

– Шикарная идея – переспать за деньги с одногруппником. Сейчас прямо найду его и сообщу свои расценки, – огрызаюсь на подругу.

– Ладно-ладно, согласна. Я не стратег, как ты. Надо попасть в клуб, где богатые тусуются.

Знала, что подруга хочет помочь, сделать как лучше. Но я отлично понимаю, что, если буду потягивать воду из-под крана через соломинку, найти того, кто согласится купить ночь со мной за пол-лимона, не получится.

– Никто не пустит меня в такое заведение, Крис. У меня из приличной одежды только джинсы, пропахшие кофе и булочками.

– Ну я побуду твоей феей-крестной, так и быть. У меня мамка же администратор в дорогом бутике. Может, удастся её уломать красиво тебя нарядить. А я, так уж и быть, обойдусь своими старыми шмотками.

Смотрю на подругу огромными глазами. Мне отлично известно, какие у неё напряжённые отношения с мамой. И что она лишний раз к ней не обращается.

Порывисто обнимаю подругу, понимая, на какую жертву она готова пойти ради меня.

– Я подумаю. Может, всё само рассосётся, – прикрываю на мгновение веки, мечтая о том, чтобы все события последних дней оказались просто страшным сном.

А я вскоре проснусь от запаха блинчиков, которые жарит мама на кухне. Здоровая. И если с долгом отца я ещё могу как-то разобраться, то с болезнью мамы – нет.

– Женщина, – обращается ко мне заведующая отделением, хотя перед ней стоит растерянная, перепуганная девчонка, не так давно снявшая белые банты выпускницы школы, – мы не можем провести вашей матери операцию. Слышите? Нет. Всё, что мы можем сделать, – это облегчить её состояние.

Горячая ярость разгорается в груди. Я держусь от того, чтобы не высказать всё, что у меня на уме, лишь потому, что опасаюсь, что врачиха сделает маме гадость.

Короткие ногти впиваются в ладонь до самой крови. Меня колотит от тех рыданий, которые подступают к горлу. От безысходности и отчаяния.

– Вы ставите маме какие-то капельницы с физраствором, вы думаете, это облегчает боль? – глухим, севшим голосом переспрашиваю, уже понимая, что мои слёзы её не разжалобят.

– Покиньте мой кабинет, – жёстким тоном приказывает. И я знаю, что за этими словами последует вызов охранника.

Не то чтобы тот уставший тощий мужичок меня пугал, но смысла оставаться здесь уже не осталось.

Умылась в уборной ледяной водой. Красные капилляры сеткой изрезали белки глаз. От злости и напряжения. Не хотела возвращаться к маме в таком состоянии. Прислонилась лбом к холодной плитке. Показывать страх маме – лишний повод её расстроить. Ей и так сложно. Она держится ради меня, я держусь ради неё.

Вдох-выдох, Лиля. Ты справишься.

Нацепила на свою физиономию улыбку и зашла в палату, держа в руке любимую мамой сирень, надеясь, что никто не страдает аллергией.

– Мамуль, привет, – голос всё же дрогнул, я прикусила губу, чтобы уголки не поползли вниз.

– Лилечка, – мама привстаёт, опираясь на подушку, с явным трудом. Бледная, измождённая, в той же степени не желающая показывать мне свою слабость, как я – свой страх. – Дочка, да зачем ты пришла? У тебя учёба, а ты тут время тратишь.

До крови кусаю щёку. Едва сдерживаюсь от того, чтобы не разреветься, но я не имею права на подобную слабость.

– Хотела узнать, как тебя лечат, мам, – кладу пальцы на её прохладную руку, радуясь возможности её касаться.

Как бы я хотела иметь деньги и власть, чтобы ей помочь. Владей я ими, врачи бы не отворачивались. Не смотрели бы на меня, как на нищую с протянутой рукой.

– Да всё нормально, лечат как надо, не переживай, – слабо улыбается, отводя глаза.

– Да… – судорожно вздыхаю, тоже опуская взгляд.

– Мам, я что-нибудь придумаю. Тебе сделают эту операцию, – упёрто, вкладывая в слова весь свой юношеский максимализм, заявляю.

На лице мамы мелькает испуг. Но тут же проходит. Будто она понимает, что ничего из рода вон выходящего я совершить не могу. Я ведь её умница и отличница. Дочка, которая всегда поступает правильно, потому что у мамы и так много проблем.

Отец и старшая дочка.

Только я готова убить, лишь бы ей сделали операцию. И в эту минуту пойти на панель, продать тело или почку уже не кажется дурной идеей.

– Иди, дочь, не сиди тут. Не место это для юных девушек. Тебе веселиться надо, отдыхать, а ты тут…

Закатываю глаза, улыбаясь. Узнавая свою маму, ругавшую меня за то, что я горбачусь над учебниками, но гордящуюся моими пятёрками.

– Ладно, мамуль, – целую в щёку, – ты только не грусти, пожалуйста. Я завтра тоже постараюсь прийти.

Солнце нещадно жалит, пока я сижу на скамейке в сквере, пытаясь собрать расползающиеся, как тараканы от света, мысли.

Наверное, это самый безрассудный поступок в моей жизни, но я не нахожу идеи лучше, чем пойти прямо в Министерство здравоохранения. В голове пусто. Перед глазами белое лицо мамы и её исхудавшее за несколько дней тело. А в жилах – горячая ярость и боль.