Не хотелось давить на жалость даже в таком состоянии, но у меня ничего больше не оставалось. Мне нужна помощь именно сейчас, потом будет поздно. Но за всё это я расплачусь втройне, если эта система ещё со мной останется.

– Хорошо, Жень. Я тебе тут соков взял, водичку. Пить хочешь?

– Нет, спасибо.

– Хорошо. Ладно, я сейчас буду, подожди меня.

– Конечно.

Тёма закопошился по столу, что-то взял и вышел. А я принялся ждать.

Миллион – почти половина суммы. Больше просить меня совесть замучила бы. И я сомневаюсь, что он нашел бы больше. Значит, надо искать ещё способы получить деньги.

Есть вариант с моими родственниками. У меня есть дядя, тётя и мать. Я могу попросить их приехать ко мне. В идеале попросить денег дистанционно скинуть, но они начнуть задаваться лишними вопросами. А, объяснив ситуацию, придут на меня смотреть. Я не хочу, чтобы слишком много людей видели в каком я сейчас состоянии. Если я вылечусь, будет слишком много вопросов.

Может, ИВЛ? Его ещё не убрали, он стоит рядом. Господи, сколько же эта махина стоит, если только одна плата управления обошлась в сто сорок тысяч? Система готова дать мне подсказки названий запчастей. Но семь тысяч за ответы – это слишком много.

Или можно рискнуть, вложить деньги в информацию, а потом получить с этого доход. А вдруг все остальные дорогие запчасти хорошо проглядываются со стороны? Я даже одним глазом этот аппарат не видел.

В нём точно есть блок питания, как и практически в любой электронике, точно есть сигнализация, я её слышал.

– Счет, – вдруг произношу я.

[НА ВАШЕМ СЧЕТУ 1.966 РУБЛЕЙ]

Мало, на вопросы не хватит. Ладно, давай думать. Логично, что, если вдруг не будет электричества в аппарате, не будет и сигнализации. Стоит ли рисковать? Может, сразу динамики продать, чтобы звука не было? А вдруг они располагаются прямо на корпусе как у музыкального центра? Глупо, но всё может быть. Тогда пропажа будет слишком заметна.

Продавать весь блок питания смысла нет, потому что к нему подключен тот самый провод, который идет к розетке. Если вдруг врач заметит, что этот шнур сам по себе лежит с одной стороны подключенный, а с другой оторванный от аппарата – вопросы сами собой возникнут.

А аккумулятор? Если у этого аппарата плата управления стоит под сто сорок тысяч, значит у него и аккумуляторы запасные быть должны. Может, стоит начать с них?

Я медленно поднял дрожащую ладонь и вновь прикоснулся к ИВЛ.

У меня есть время узнать.

– Продать аккумулятор ИВЛ.

[АККУМУЛЯТОР АППАРАТА ИСКУССТВЕННОЙ ВЕНТИЛЯЦИИ ЛЁГКИХ. 9.300 РУБЛЕЙ]

И тут внезапно заорала сирена.

– Нет! Стоп, нет! Почему? Продать блок питания!

[БЛОК ПИТАНИЯ АППАРАТА ИСКУССТВЕННОЙ ВЕНТИЛЯЦИИ ЛЁГКИХ. 12.750 РУБЛЕЙ]

Сигнализация не прекращалась никак. От страха в глазах заблестели искры.

– Пожалуйста, продать сигнализацию!

Ничего! Абсолютно ничего не происходит! Я ошибся, господи, я сделал ошибку. Я умру.

Со стороны коридора послышались шаги.

– Продать, – голос предательски сорвался, связки стали каменными.

Зачем я это сделал!? Какой я идиот! Эта же медицинская электроника, она создана для того, чтобы постоянно быть в сети.

Я пытаюсь выговорить через силу слова, рука уже не дрожит, её сильно трясёт. Холодные пальцы срываются с поверхности аппарата, соскальзывая.

– Продать ИВЛ! – кричу я сквозь боль.

[НЕРАБОЧИЙ АППАРАТ ИСКУССТВЕННОЙ ВЕНТИЛЯЦИИ ЛЁГКИХ. 159.500 РУБЛЕЙ]

Шаги рядом, я нащупываю рукой край койки с противоположной стороны, тяну себя изо всех сил, но у меня ничего не выходит. Протягиваю руку сильнее, цепляясь пальцами за какие-то трубки, видимо, от моей капельницы, срываю их.

Сила появляется из неоткуда, но её всё равно слишком мало, её просто не хватает для того, чтобы я мог сбросить себя с кровати.

Всё, это конец. Шагов много, ко мне бегут, хоть аппарат уже и не пищит. Он исчез, пропал, и теперь все точно узнают, что это сделал я.

А у меня не хватает даже сил для того, чтобы скинуться с койки. Если бы я мог починить шею, может, у меня получилось бы хоть что-то сделать. Но, увы, это всё. Мне больше нечего продавать. Самое ценное, что у меня было, я отдал. Теперь осталась только кровать, и я – больное тело на ней.

И я… Моё тело.

Я прикасаюсь рукой к животу.

– Продать мою почку.

Секунда затишья. Миг перед моей вероятной кончиной.

[ПОЧКА ЧЕЛОВЕКА. 257.000 РУБЛЕЙ]

Я лежал на полу, вокруг меня суетились люди, меня аккуратно переложили на простыню, три женщины взялись по краям одеяла и положили меня на кушетку обратно.

Я почувствовал каждым участком своего тела этот твёрдый медицинский матрас. Но вовсе не был опечален, даже не так, мне пришлось силой скрыть свою улыбку. Я снова чувствовал своё тело. Боль практически в каждом его уголке. Яркий свет, бьющий мне в глаза, и стреляющие по лёгким рёбра.

Меня пытались закрепить на кушетке, затягивали ремень, но всё никак не могли найти кольцо, за которое этот ремень надо прицепить. До меня не сразу дошло, что я его продал ещё тогда, когда искал обручальное кольцо.

– Что случилось!? – кричал хирург, войдя в палату, – Что ты сделал?

– Я упал, – прохрипел я.

– Ты же умрёшь, дурак.

Хирург отодвинул медсестёр, глянул на меня, потрогал мою грудь, прокрутил шею, открыл в удивлении глаза.

– Вроде ничего не сломал, здоровый весь. Даже кожа порозовела.

Никто не обращал внимания на то, что возле моей кушетки больше не было аппарата ИВЛ. Я краем глаза глянул в ту сторону, где он должен был стоять. Не осталось ничего – даже шнура питания. Рядом со мной находился другой аппарат, который через маску накачивал меня кислородом. Эта маска слетела, когда я упал, и медсестра старательно надевала её обратно.

Другая медсестра, не найдя кольцо для ремня, воспользовалась металлической трубкой, которая шла вдоль моей кушетки сбоку – что-то вроде оградительной стенки – она скрутила ремень вокруг трубки и завязала в узел.

– Мне плохо, – прошептал я. Надо отвлечь их от ИВЛ.

– Потерпи до завтра, Евгений, – сказал хирург, – Мы тебя прокапаем, а потом уже будем думать. Сейчас уже поздно для операций. И у тебя нет ничего такого срочного, чтобы пришлось экстренную делать. Дождись завтра, отоспись.

– Х… Хорошо.

– Не снимай маску только, слышишь? Ты сейчас только благодаря ей и дышишь. Кстати, – он оглянулся. – А где ИВЛ?

– Светлана утащила, скорее всего, – произнесла медсестра, которая стояла раньше у моей двери.

Теперь я мог её увидеть. Она была молодая, худая, в розовом чепчике и с зеленой медицинской маской. На груди был бейджик “Жанна”. Не знаю почему, но я ей благодарен. Как минимум за то, что она, вроде как, переживала за меня.

– Не жмет? – спросила другая медсестра, которая завязала ремень.

– Нет, всё в порядке.

– Ладно, проспись сейчас, если в туалет надо будет – скажи. Пить и есть пока давать тебе не будем, потерпи немного, надо ещё твой желудок проверить, есть страх, что ты его повредил. А в остальном – только ждать.

– Хорошо, я понял. Мне, вроде, чуть-чуть легче.

Врач ещё поговорил с медсестрами на какие-то отстраненные темы, напрямую ко мне не касающиеся. Я даже успел прошептать “Счет”, чтобы узнать, сколько у меня осталось денег после того, как я вылечил свою шею. Сто девяносто тысяч.

Мне повезло, что я решился продать свою почку. Денег едва хватило. После того, как я попросил вылечить шейные позвонки, паралич почти полностью исчез, остался только в ногах. В тот момент я быстро переполз через кушетку и повалился на пол, чтобы привлечь внимание к себе, а не к сигналу аппарата ИВЛ. К счастью, медики решили, что кто-то перетащил его, хотя, как по мне, это было нелогично. Возможно, это просто эффект того, что люди в первую очередь верят глазам, а потом уже своей памяти.