Время — странная штука, с этим согласны даже мастера хрономантии. Оно вечно течет вперед, и, хотя его скорость никогда по-настоящему не меняется, в нашем восприятии секунда может длиться час, а день пролететь в мгновение ока. Я не знаю, сколько времени я провела, прижавшись к Джозефу, знаю только, что из этого странного транса меня вывел Изен.

Хардт уже проснулся, в его руке была миска с водой, а у Изена был маленький глиняный горшочек. Это был целебный бальзам, приготовленный из мха, который растет глубоко под землей. Тем, кто сражался на арене, после каждого боя давали по одному такому горшочку, если они выживали в бою. И Изен предлагал бальзам мне. Я не горжусь тем, что воспользовалась им, и, наверное, я проделала хорошую работу. Мои раны были довольно серьезными, и ни одна из них не была обработана.

Изен никогда не говорил о своей вспышке гнева, случившейся ранее в тот день. Он назвал меня глупой маленькой девочкой, и в тот момент он не шутил. Но как бы быстро Изен ни приходил в ярость, он также быстро забывал об этом, особенно когда Хардт был рядом и вразумлял его словами. Или вбивал в него разум, если не хватало слов. Думаю, я завидовала Изену. Я никогда не могла забыть свой гнев, который только разжигал пламя, пока оно не выжигало все остальное дотла и не делало меня слишком обугленной и израненной, чтобы о чем-то заботиться. Возможно, если бы я была немного больше похожа на Изена, у меня было бы больше друзей и меньше врагов. Но я та, кто я есть, и к черту попытки притворяться, что это не так.

— Ты сильно хрипишь, — сказал Хардт, когда Джозеф отстранился от меня и взял миску с водой.

Я кивнула:

— Больно дышать.

— Звучит так, будто вы оба сломали ребро, — сказал Хардт.

— Приг был так любезен, что сломал его для меня, — сказала я, улыбаясь им, несмотря на то что левая сторона моего лица распухла и горела от боли. — Он больше так не поступит, этот засранец.

— С какой стороны? — Джозеф намочил в воде кусок ткани и начал протирать рану на моем лице. Ткань стала коричнево-красной. Я думаю, что, если бы мне зашили рану раньше, она не оставила бы такого заметного шрама. Теперь это неровная линия сморщенной кожи, идущая от уголка моего рта почти до уха. Напоминание об аде, который превратил меня в ту, кто я есть. Я ношу его с дикой гордостью. Этот шрам часть меня, символ того, через что я прошла. Он показывает, что ни один ублюдок не сможет сломить меня, как бы сильно ни старался.

— Справа, — сказала я.

Джозеф усмехнулся, поморщился и постучал себя по левому боку.

Хардт покачал головой.

— Этот слизняк нанес вам симметричные повреждения, — сказал он. — Как любезно. Подними рубашку. Мне нужно перевязать твое тело.

Было очень больно поднимать мои лохмотья, но я справилась, остановившись на сиськах. Я знаю, что было бы проще просто снять покрытую грязью рубашку, но я не хотела, чтобы Изен видел мою грудь, не тогда, когда она была покрыта пылью, потом и копотью. Я покраснела от этой мысли, не важно, насколько это было чертовски глупо. Никто, казалось, не обратил на это внимание, или, может быть, они были слишком вежливы, чтобы что-то сказать. Хардт принялся обматывать мою грудь бинтами, и я закрыла глаза от боли.

Джозеф и Хардт продолжали обрабатывать мои раны, пока Изен расхаживал по пещере. Остальные изо всех сил старались не смотреть, но я была почти полуголой, и некоторые из них, вероятно, не видели сисек много лет.

— Ты ударила его осколком в шею, — сказал Изен, расхаживая по комнате. — Это не остановит Прига. Скорее всего, он станет только хуже. Он убьет тебя, Эска.

— Я заключила сделку с Деко, — прохрипела я распухшими губами. — Наш жирный бригадир не тронет меня, пока я буду полезна Деко.

— Полезна в чем? — В голосе Джозефа послышалось раздражение.

— Ни в чем подобном. — Я ударила его по руке, но у меня не хватило сил, и я промахнулась. — Информацией о…

Хардт и Изен наблюдали и слушали. Они все еще не знали, что я была Хранителем Источников, и я поняла, что меня это больше не волнует.

…о любых существах из Другого Мира, которых они здесь найдут.

— Ты сказала ему? — спросил Джозеф. Я остро осознавала, что он все еще промывает открытую рану на моем лице.

— Он уже, черт возьми, знал, — сказала я со вздохом.

— Знал что? — спросил Изен.

Хранить секреты — утомительная работа, и я уже была измотана. Деко и его капитаны знали. Приг знал. Я больше не видела причин скрывать это, особенно от моих союзников.

— Мы не просто солдаты, — сказала я, игнорируя попытку Джозефа заставить меня замолчать. — Мы были… Хранителями Источников и работали на империю Орран.

— Козлиное дерьмо, — выругался Изен. — Полагаю, я должен тебе свою следующую порцию хлеба. — Хардт только усмехнулся.

— Ты знал? — Я почувствовала облегчение, рассказав им об этом. Секреты не просто утомляют, они тяжелым грузом ложатся на душу человека. Может быть, у меня и не было секретов от Джозефа, но вместе у нас их было так много, что я поражалась, как мы еще не провалились сквозь землю. Или, возможно, все-таки провалились. Возможно, Яма была местом для тех, у кого было слишком много секретов.

— Я подозревал, — сказал Хардт, закончив перевязывать мои ребра и взяв бальзам у Изена. — Солдат не отправляют в Яму. Нужно совершить настоящее преступление, чтобы оказаться здесь.

— Ты заключила сделку с Джиннами, — сказал Джозеф угрюмым голосом, которой я не слышала с тех пор, как чуть не убила нас обоих в академии.

— Деко не так уж плох, — возразил Изен. — При условии, что ты будешь с ним в ладах и не будешь опрокидывать тележку. Но тебе следует остерегаться его капитанов.

Я потерла шею. Мой голос все еще был хриплым, а на коже виднелись синяки в том месте, где Хорралейн душил меня. Я хотела отплатить за это ублюдку. К сожалению, это был только первый раз, когда гигантский слизняк чуть не убил меня.

— Я слышал об этом, — сказал Хардт, отводя мою руку от шеи, чтобы взглянуть на синяк. По тому, как он прикусил губу, я догадалась, что синяк выглядит не очень хорошо. — Все только и говорят об этом. Как одинокий струп, молодая женщина, дошла до середины холма и вышла обратно. Я знал, что это будешь ты. Ни у кого другого не хватило бы яиц.

Мне всегда казалось странным, что люди приравнивают наличие яиц к мужеству. Грозить яйцам мужчины — самый быстрый способ заставить его сдаться.

— Это был единственный выход, который у меня оставался, — сказала я, поморщившись, когда Хардт нанес бальзам на мою щеку. Довольно трудно говорить, когда твое лицо горит, и мне, конечно, казалось, что оно чертовски сильно горит в тот момент. — Я должна была как-то избавиться от этого жополиза, Прига.

— Тебе следовало прийти ко мне, — сказал Джозеф. — Мы могли бы придумать что-нибудь еще. Вместе. Какой-нибудь способ, чтобы не попадаться Деко на глаза.

Я хотела возразить, сказать Джозефу, что, вместе или порознь, Деко был единственным выбором, который у меня был. К сожалению, Хардт выбрал этот момент, чтобы надавить на рану на моем лице, пытаясь сблизить рассеченную кожу. Я сжала челюсти, и из моих распухших губ вырвался стон.

— Будет больно, — сказал Хардт.

Мои глаза уже были зажмурены от боли, и я чувствовала, как на них снова наворачиваются слезы. Когда наяву накладывают швы на разъяренную плоть, это настоящая пытка. Я хотела бы сказать, что перенесла это с яростным стоицизмом, во всяком случае я так помню. Однако Хардт уверенно сообщил мне, что у меня дерьмовая память. По-видимому, я угрожала убить всю его семью. А когда он сказал мне, что Изен — единственная семья, которая у него осталась, я пригрозила, что подарю ему щенка, подожду, пока у него установится связь, а затем утоплю его к чертовой матери. Я думаю, что предпочитаю свои собственные воспоминания.

Когда все было сделано, Хардт протянул мне миску с чистой водой и велел пить. Я не осознавала, насколько сильно хочу пить, пока не начала, и тогда ему пришлось остановить меня, чтобы я не осушила миску за один раз. Очевидно, важно пить маленькими глотками, хотя я изо всех сил старалась набраться терпения. Но терпение никогда не входило в число моих достоинств. Я тип человека, который идет напролом и справляется с любыми последствиями, которые осмелятся поднять голову.