'Прекрасно, Билл! Наконец свершилось! Да поможет нам Бог! " — вскричал Франклин. До этого президент так же радовался взрыву немецкого броненосца в Данциге.

— Страшные и славные годы. Война началась. Пусть она идет на наших линиях и на наших условиях. Так у нас будет меньше затрат и меньше жертв.

Гарри Гопкинс согласно кивнул. У русского царя гемофилия. У Франклина полиомиелит. Оба умны, оба сильные бойцы, волевые лидеры. Интересный получается расклад, на этом ринге в финале сошлись человек не способный шаг ступить без врачей, живущий на донорской крови и паралитик в кресле-каталке. За мир дерутся два инвалида. Все остальные грызутся только за подачки великих и свои маленькие зоны интересов.

12 марта 1941. Иван Дмитриевич.

Лязг сцепок, свистки, состав дернулся и застыл у перрона Варшавского вокзала. Штабс-капитан Никифоров задумчиво смотрел в окно на вокзал, гражданских на перроне, носильщиков и таксистов. Все тоже самое, как и год назад. Год? Нет, больше. С того дня, когда новоиспеченный офицер сел в вагон на Николаевском вокзале прошла целая эпоха.

Что ж, началась деловая командировка, а на самом деле неофициальный отпуск. Неделю назад в Мидлсборо подполковник Чистяков прямо так и заявил:

— Иван Дмитриевич, есть негласное распоряжение отправлять всех офицеров в отпуска. Унтеров и отличившихся солдат тоже. Увы, по сроку службы, отпуск тебе не положен, посему едешь по делам батальона. Семья в Санкт-Петербурге?

— В столице, конечно. Лесной участок.

— Вот и добро. Виталия Павловича отправляю в техническое управление заявки на новые машины пробивать, а тебя по инженерной части.

— Спасибо тебе, Алексей Сергеевич. Роту оставляю на Аристова. Андрей Иванович справится и не чихнет.

— Документы подготовит и передаст Гакен. Две недели хватит? Заедешь еще в Кексгольм, пошевелишь запасную роту с отправкой маршевого пополнения.

— Будут люди? — подскочил Иван Дмитриевич.

Вопрос животрепещущий, некомплект личного состава достиг критических величин, а пополнение задерживается. Дескать, командование само не знает куда бросит Отдельный Кексгольмский. Следовательно, непонятно куда людей присылать.

— Все у нас будет. Стоим на квартирах, нагуливаем жирок, пополняемся, комплектуемся, приводим технику в порядок.

— Значит, из Англии не уйдем.

В ответ комбат глубоко вздохнул, возвел очи горе и постучал по столу.

Из задумчивости Никифорова вывел вопрос батальонного начальствующего над транспортно-механической частью.

— Идемте, Иван Дмитриевич. У меня через четыре часа поезд с Финляндского отходит.

— Время есть, Виталий Павлович. Успеем на метро ко мне в Сосновку заскочить. Угощу, напою с дороги.

— Рад бы, но домой спешу. В Кексгольме дети заждались.

Сам Никифоров еще раздумывал, идти к метро, или взять мотор? Домашним он отбил телеграмму еще с Берлинского вокзала, предупредил, чтоб не беспокоились.

Ага! Так точно! Первым что бросилось в глаза на перроне, так это фигура и милое личико Лены. А затем супруга метнулась и повисла на шее штабс-капитана.

— Живой! Приехал. Ваня. Дорогой ты мой, родимый, Ванечка.

— Тише, тише. Вернулся пока в командировку, — тихо молвил, успокаивая супругу, Иван. — Ты знаешь, я всегда возвращаюсь.

— Не знаю. Только верю. Кожины у нас гостили. Твой племянник Кирилл приезжал. Только тебя все заждались, — по щекам Елены Николаевны стекали слезы, глаза блестели, светились счастьем.

— Спасибо тебе. Ты одна?

— Нет, одна. Дети и родители дома ждут.

На вокзальной площади близ автобусной остановки стоял надежный семейный «Лебедь-32». Елена Николаевна как заправский шофер элегантно ступила в салон, завела мотор, ткнула в кнопку электрических дворников. Хоть и весна, но на улице сыро, в зимнем обмундировании совсем не жарко.

Только в машине Иван Дмитриевич вспомнил о капитане Соколове. Могли бы добросить до Финляндского, а то и уговорить заглянуть на часок. Увы, Виталий Павлович отстал, а искать его по всему вокзалу безнадежное дело.

Не стоит рассказывать, как встретили главу семьи в особняке на Михайловской улице. Невозможно понять, кто больше обрадовался: дети или родители. Папа сразу после торжественного обеда потащил Ивана в кабинет. К мужчинам присоединилась Елена Николаевна.

— Как понимаю, у тебя срок службы затягивается.

— Увы, сам понимаешь, пап, батальон стоит в Англии, на постоянное место базирования вернемся не скоро.

— Что ж, раз Бог велел, а царь позвал, служи спокойно. Видишь, дома молитвами и попечением полный порядок, за внуками приглядываю Лену вот жалко, — Дмитрий Федорович кивнул снохе.

— Дождусь. Все дождемся. Возвращайся скорее насовсем, Ваня. Если так приспичит, я с тобой хоть в Сибирь на новые стройки, хоть в Монголию или Уйгурский каганат в экспедицию.

Иван мягко улыбнулся супруге. Никуда ему не хотелось, ни на большие заказы за Уралом, ни за золотом в колонии. Атмосфера своего дома действовала умиротворяюще, сами стены, старая добротная мебель, книги в шкафу настраивали на соответствующий лад.

— У меня из трех сыновей двое путевые, — продолжил старик, — ты да Тимоха.

— Мы все трое нормальные русские, — набычился Иван. — С Алексеем не так все просто. Вернется еще. Закончится эта катавасия с бедламом и Содомом, успокоится, вернется. Примешь старшего блудного сына?

— Куда деваться, сын у Лешки нашей породы. Вернется, выпорю, да приму. Ты лучше его последнее письмо прочитай. На днях пришло. Наш стервец в Америке учителем работает. Не совсем пропащий, раз правильным делом занялся. Остепенится, мозги из седалища в голову поднимутся, человеком станет.

— Надеюсь.

Иван Дмитриевич тряхнул головой, посмотрел на часы и пошел вниз к телефону. Пока в городе, стоит позвонить партнеру, поинтересоваться делами компании. Нет, отчеты хорошие, Евстигней Капитонович взял хороший выгодный заказ на расширении «Авиабалта», два новых цеха и заводская больница. Прибыль от партнера если и утаивает, то самую чуточку. Однако, обязательно надо позвонить, заехать, в глаза посмотреть, документы глянуть своими глазами. Жизнь такая штука — если хочешь сделать хорошо и надежно, сделай сам.

Следующий день преподнес сюрприз. Утром Иван ездил по делам батальона, отметил прибытие в документах, договорился о поездке на полигон в Красном Селе, поинтересовался новинками в саперном деле. А после обеда по телефону позвонил тот, от кого Иван и не ждал вестей в этом году.

— Здравствуй, Иван Антипович!

— Рад слышать! Здравствуй, Иван Дмитриевич, — в трубке звучал уверенный бас старого друга геолога.

— Ты в городе? Поверить не могу. Как помню, ты готовил экспедицию на два-три года.

— Все верно. Экспедицию готовил. Отправил. Сам прошел по Тунгуске, да только пришлось людей дальше отправить, а самому вернуться.

— Так ты давно в Петербурге!

— С осени.

— Тогда почему не звонил?

— Звонил, мне сказали, ты на фронте. Сейчас набрал номер чтоб выяснить, нет ли от тебя вестей.

— Приезжай, сам расскажу, и ты поделишься успехами в твоих изысканиях.

— Принимается. Только учти, я легок на подъем.

— Ты не угрожай, — хохотнул Никифоров. — Ты давай мотор лови.

Угрозу Иван Антипович Ефремов исполнил в точности. Иного и не ожидалось. Ровно в шесть вечера в дверь позвонили. Старого друга на пороге встретил сам глава семьи. Ефремов совсем не изменился, такой же массивный, широкоплечий, с живыми глазами. Вот только заметно прихрамывал и пришел с тростью.

— Проходи, не стой. Дай тебя обниму!

— Благослови тебя Господи, и твой дом, и всех родных твоих, — Иван Антипович размашисто перекрестился на икону.

— Как добрался? Что с ногой?

— Все расскажу!

— Гость в дом — добро в дом! — прозвучали слова матушки.