— Ну, а вы сами?
— Я-то? — маг улыбнулся. — В моём случае никакого героического отечества. Всего лишь Бурмарк.
— Бурмарк? — я удивился. — А по фамилии и не скажешь.
— Мои предки были родом из Альбии. Занимались шерстью. Целая династия была, как говорят: отары овец, городские лавки, прядильни. А когда король Карл решил прибрать к рукам всё производство шерсти в стране, мой прадед поставил не на ту партию. Его раскрыли вместе с остальными участниками. Остатки семьи, кто умудрился ускользнуть от королевских палачей, бежали на юг. Но что делать разорившимся шерстяным дельцам в краю виноделов и пороховых мануфакторий? К тому же, тамошний рынок был поделен давно и прочно, новичков туда никто не собирался пускать. Семья рассеялась кто куда, попыталась приспособиться, выжить, а спустя поколение от единой династии не осталось и следа. Так что моему папеньке не пришлось жалеть о том, что наследник не сможет взять в руки дела. Дел-то нет.
Я кивнул. Эту историю я слышал краем уха. Про Шерстяной заговор и резню, которую Карл Альбиец учинил после. А про то, что магам запрещалось иметь в собственности землю, надел или управлять семейными делами не слышали разве что маленькие дети.
— А она? — я кивнул на девушку, вновь протягивая рюмку.
Кэт лежала чуть поодаль от нас, спиной к костру. Кажется, её совершенно не смущал наш тихий ночной разговор. Она замоталась в одеяло почти с головой, только светленькая макушка торчала.
— Она? — переспросил маг с нежностью в голосе. — О, pauvre enfant, если бы я только знал, мастер Летт. Я купил её на невольничьем рынке в Гунгарии. Как вы знаете, там до сих пор осталась эта мерзкая традиция, продавать живых людей в рабство. Наследие сарийского владычества. Девочку ждала скорая и бесславная смерть в банде каких-нибудь гайдуков или чуть менее ужасная судьба наложницы. Смотрите сами, светленькая. На юге таких любят. Даже не хочется думать, что с ней стало, если бы я не проходил мимо и не почувствовал в ней дара.
— Выгодное приобретение.
— Не то слово. Помимо того, что я выполнил свой долг перед Создателем, спас ни в чём неповинное дитя, я ещё получил и невероятно способного ученика. Я бывает ругаюсь на неё, но поймите меня правильно, возраст. К старости мы все становимся ворчливыми. Но Кэтрин действительно обладает большим потенциалом. Я буду счастлив, если доживу до того момента, когда она примерит мантию магистра.
— Вы так уверены в её способностях?
— Более чем, — твёрдо ответил Эдвин. — Она же росла у меня на руках. Я прекрасно знаю, на что она способна. Она мне почти как дочь.
Маг тяжело вздохнул.
— Кстати говоря, мастер Летт. Я всё ждал удобного момента, и раз уж он представился, не могу не спросить…
Его тон немедленно переменился. От расслабленного благодушия верующего человека, празднующего самый важный праздник в году, не осталось и следа. Передо мной вновь был тот самый маг, что хитрил, шёл обходными путями и плёл паутину интриг, сути и целей которой я не понимал.
Я сглотнул, вновь покосившись на Кэт. Она спала крепко, очень крепко. И Эдвин не мог не замечать этого.
Что это за тайны такие, которые маг хранит даже от названной дочери?
— … знаете о Бенедикте XIV? — донеслось до меня окончание вопроса.
Я встрепенулся, напрягая память.
— Бенедикт XIV? — переспросил я. Сумбурные обрывки знаний об истории никак не хотели складываться в общую картину. — Это, вроде, Антипапа? Где-то сто лет назад в Ризе сидел. Его ещё утопили вроде? А, нет, сожгли…
— Это всё мелочи, — махнул рукой маг. — А про саму суть его правления, почему он стал Антипапой?
— Не… нет, не могу вспомнить, — я искренне напряг память, но на ум ничего не шло. — Впрочем, историк из меня аховый. А с какой целью вы?..
Эдвин потряс своей книжечкой, которую весь разговор держал на коленях.
— Лживая слава Септимия Флавия с его Октавианополем никак не даёт мне покоя. Я, видите ли, в целях исключительно досуга, историей увлекаюсь. А особенно — периодом прошлого века и Бенедиктом в частности. Не знаю, чем он меня так привлёк, за тем разве, что сволочью был редкостной. Вот и пытаюсь узнать у простых людей, насколько им будут интересны мои изыскания.
— Навряд ли во мне найдёте преданного читателя, — я покачал головой. — Лезть в папские дрязги — себе дороже. Sanctum Officium не просто так имеет свою грозную славу. Любопытные языки и длинные носы Псы Господни умеют отсекать с поразительным мастерством.
Маг рассмеялся.
— Ну, времена уже не те, сами днём говорили. Но всё же, неужели и про Орден Крови Создателя не слышали ничего?
— Не-а, — зевнул я.
То ли вино с родины моего знакомого мага наконец успокоило расшатанные кошмаром нервы, то ли долгая дорога брала-таки своё, но я почувствовал, как веки сами собой налились свинцом. Ноги под одеялом тихо млели от верблюжьего тепла, а организм никак не мог взять в толк, на кой хрен я морожу уши, если мог бы давным-давно укутаться в тёплую шерсть.
— Ну, и ладно. Правильно, — произнёс вновь благодушным тоном Эдвин, заметив моё состояние, — пора и честь знать. Даст Создатель, следующую ночь проведём уже на перевале.
— Ага, — сонно хохотнул я. — На границе заночевать — три шкуры сдерут.
— С вашим кошельком вы этого даже не заметите.
Натянув одеяло по самые уши, я в последний раз взглянул на тёмный лес. Он оставался всё также недвижим, тихо поскрипывая о чём-то своём. То ли обсуждая записи мага, в которые он заглянул через плечо еловой веткой, то ли шушукаясь о Лесном Царе, летящем на своём чёрном коне сквозь чащу. А может и не то, и не другое. Может, еловый бор, стоящий в стране раскольников и бунтарей, славил Жертвенность ангела, как и полагалось всему живому в эту ночь. Но долго об этом думать не пришлось.
Уже через несколько секунд я вновь провалился в объятия сна. На этот раз тёмного и долгого, без окровавленного лица матери.
***
— Куда! — орал, срывая голос, солдат. — Куда, ёб твою мать! Стоять, кому говорю! Тпру!..
Это уже для наших лошадей.
Понятное дело, что заметили мы его давно. Грозный воин стоял, прислонившись спиной к путеводному столбу (который следовало обозвать палкой) и мирно подрёмывал, стойко перенося все тяготы и лишения караульной службы.
Внимания на него мы до поры до времени решили не обращать. Мало ли местных сумасшедших. Болото-то когда исчезло, лет пять назад? Вот остаточные газы на мозги населению и давят. Заставляют брать дедово копьё, напяливать латы и стоять у околицы, пугая случайных путников. А может вообще, и не сумасшедший никакой, а просто притомился воин, решил отдохнуть. Невмоготу уже было службу нести, остановился прикорнуть. Однако, чем ближе мы подъезжали, тем громче становился стук наших копыт, от которого бравый часовой всё-таки проснулся.
И тут же с матом бросился наперерез, останавливать коней.
Естественно, те его не послушали. Но вожжи всё равно пришлось натянуть. Длинное, со следами ржавчины копье, направленное в грудь моей животины, было достаточно красноречиво. Но ещё более красноречивым был остальное отделение, вынырнувшее из придорожных кустов словно мелкие бесы и взявшее нас в полукольцо.
Мы остановились как раз под табличкой с надписью «Хогген», нацарапанной прямо на кривом деревянном брусе, почерневшем от времени. Деревушка эта была мне хорошо знакома по моим прошлым разам, когда выпадало «счастье» побывать в Лирране. Она стояла ровно на развилке дорог, одна из которых, та, что севернее, вела к полузаброшенному старому тракту, которым после суетливых действий новых властей никто и не пользовался. Все предпочитали ехать по новому пути, проложенному через бывшие болота. Судя по слухам, стоило это революционным властям баснословных денег, но зато сократило путь до Журавлиного перевела почти втрое, до одного дневного перехода.
Не сказать, что изменения пришлись деревеньке по вкусу. Стояла она, как я уже говорил, на болотах, тем и кормилась. Торф, болотное железо, ягоды и промысел. Сейчас же она представляла собой всего лишь пяток дворов, сиротливо жмущихся к корчме. Её же и обсуживающих.
