***
— Где дом целительницы?! — первое, что завопила на всю округу Есения, едва пересекла границу деревни.
Вид обеспокоенной другой, не их целительницы испугал проснувшихся с рассветом крестьян. Взрослые первое время даже не могли, казалось, понять, что не так. Взмыленный конь и растрёпанный вид девушки ещё больше пугал их.
— Я провожу вас! — вызвался какой-то храбрый мальчонка.
— Веди! — спрыгнув с коня, Есения наскоро передала поводья ближайшему человеку, это оказалась совсем молоденькая девчонка. — Отведи к конюху, пусть накормит, напоит, причешет! — резко отчеканила она приказ.
— Д-да!..
Подхватив юбки, целительница помчалась вслед за своим проводником, на этот раз очень сильно ругая себя за решение надеть сапоги. Даже на небольших каблуках бежать было банально неудобно. На благо, мальчишка повёл её явно короткой дорогой. Уже через несколько минут Есения отпустила того, поблагодарив быстро медной монеткой, и постучала в дверь избы.
Дверь распахнулась, и на пороге её встретил явно давно не спавший от беспокойства муж Ялики, Владимир. Мужчина никогда не был особенно плотного телосложения, длинная служба в армии забрала все молодецкие силы, но сейчас походил от переживаний на скелет. Увидев девушку, он облегчённо выдохнул и готов было уже расплакаться. Есения прошла внутрь, минуя его, на ходу расстёгивая плащ, снимая свитер и оставляя те на лавке при входе.
— Как она? — сухо спросила целительница. — Кувшин, мыло и чистое полотенце тащи.
Мужчина послушно и быстро принёс всё необходимое, и через пару минут девушка тщательном вымывала после поездки руки, растирая мыло даже между пальцами, как её когда-то учили делать опытные хирурги.
— Ужасно. Она уже три дня с жаром ходит…
— Три дня?! — вытирая руки, Есения даже захотела швырнуть неповинное ни в чём полотенце от злости.
Жар во время беременности был не совсем нормальной вещью, мог говорить в том числе о внутриутробных инфекциях. Организм — он не дурак, знает, когда что дать в качестве внешних признаков. Шумно выдохнув, Есения прошла внутрь. На большой супружеской кровати за лёгкой шторкой лежала, постанывая от периодически накатывающей боли, Ялика. Утомлённость привела к тому, что некогда цветущая молодая женщина превратилась в тень себя. Целительница подошла к ней и положила ещё холодные ладони ей на живот. Ялика взглянула на подругу из-под ресниц, натянуто улыбаясь.
— Есеня… воды отошли… Мне… больно… — сухими губами прошептала она.
Есения внимательно изучила организм женщины и поняла две ужасные вещи: ребёнок мёртв и уже давно, а если она не поторопиться, то не станет и Ялики. Умерший в утробе малыш отравлял её организм. Как бы ещё матки не лишилась после всего этого.
— Какие? Давно? — нервно облизнув губы, произнесла девушка.
— Тёмные… Давно…
Целительница поспешила к оставленной при входе сумке. Магией она Ялике поможет лишь отчасти, восстановив силы. Взятый на всякий пожарный скальпель и восстанавливающий отвар оказались у Есении в руках, вместе с ними она вернулась к подруге.
— Потерпи, всё скоро закончится, моя дорогая.
Немного восстановив силы Ялики с помощью отвара и заклятия, девушке с помощью Владимира удалось заставить ту принять вертикальное положение, использовав мужчину как опору. Есения искренне не любила эту позу родов, но сейчас она подходила максимально. Кесарево же в «полевых» условиях не сделаешь, тут как бы ещё без лишних разрезов не обошлось. Потуги уже явно были ранее, ведь головку ребёнка Есения обнаружила в родовых путях. Разве что сил у Ялики не хватило вытолкать несчастного. Стоило поставить женщину вертикально, замершие потуги возобновились.
— Держись, моя хорошая!
Раздался истошный, полный боли крик, граничащий близко с визгом. К счастью или нет, но через каких-то пару минут на свет показался мертвецки-бледный младенец, так и не издавшего первого крика. Сил у Ялики не хватило больше ни на что. Она благополучно обмякла в руках мужа, едва успев вытолкать на свет младенца, а следом в пару потуг и плаценту, всё это время находясь в изменённом состоянии сознания.
Есения же, воспользовавшись случаем, наскоро перерезала пуповину скальпелем, отошла подальше, держа ребёнка и принявшись лихорадочно осматривать столь желанного паре первенца, мальчика, и думать, что делать. Закутанный в передник матери, он был похож на восковую куклу, просто заснувшего младенца, отчего голову девушки посетила грешная мысль. За такой грех гореть ей в аду, но она была готова это сделать. Она соврёт всем, что малыш родился живым, но умер вскоре после появления на свет. Это такой же тяжкий грех, как и скрывать добровольный отход из жизни кого-то из своих близких, подстраивая как несчастную гибель.
Владимир уже бережно уложил потерявшую сознание Ялику и сидел у её кровати, пока к нему не подошла Есения с младенцем на руках.
— Зови отца Евлампия, — сказала она, передавая тело малыша его отцу. — Нужно проводить его в иной мир достойно…
Тот понял её слова и лишь начал молча плакать, прижимая сына к груди, что-то тихо приговаривая. На этот раз он отошёл подальше, позволив девушке заниматься здоровьем его жены. Нужно было привести Ялику в порядок, дать ей хорошенько выспаться и выпить некоторые отвары, в том числе и для прекращения лактации.
***
Отец Евлампий прибыл тогда, когда Ялика провалилась в глубокий магический сон, а Есения вместе с Владимиром успели сделать уборку и, омыв новорожденного, уложили его в небольшую корзину. Подвешенную заранее люльку нельзя было занимать. Её аккуратно сняли и спрятали в дальний угол дома. Ничто не должно напоминать о смерти первенца, дом должен лишь ожидать появление следующей жизни.
Священник был грузным, едва передвигающийся с ноги на ногу мужчиной давно за четвёртый десяток. Его потливое, краснеющее от жара лицо наводило Есению на мысли о проблемах у него с сосудами и давлением. На его фоне среднего телосложения молодой достаточно дьякон, его помощник, смотрелся в разы выигрышнее.
— Ну что ж… — отдыхиваясь произнёс отец Евлампий, оглядывая обитателей и гостей дома своими маленькими, неприятными глазами. — Умер, говорите, едва родившись?
— Да, отец Евлампий, — старалась убедительно лгать девушка. — При рождении он лишь успел сделать пару вздохов и умер у меня на руках.
— Кх-кхм… — откашлялся священник и недовольно сдвинул брови. — Владимир, подтверждаешь?
Муж Ялики встрепенулся и немного неуверенно кивнул. Он не мог знать точно, так как дитём занималась Есения, а первый крик тот так и не издал. Девушка чуть приосанилась, мол, я же говорила. При этом слегка прикусила себе язык, мысленно повторяя: «Грешишь, идиотка!»
— Что ж… Несите его, — пробормотал отец Евлампий.
Есения медленно поднесла корзинку с ребёнком, облачённого в кипенно-белую рубашечку, в которой его нужно было бы на сороковой день жизни принести в местную церквушку. Таинство крещения для подобных детей проходило быстро. Лицо умывали святой водой, произносили краткую молитву, надевали маленький нательный крестик, а после двое, мужчина и женщина, не связанных с умершим кровным родством, становились на короткое время малышу крёстными отцом и матерью. Прощались молча, каждый про себя желая что-то обязательно светлое и доброе, а после укрывали белым полотном полностью. Утром, когда гроб будет готов, пройдут тихие похороны, на которых будут лишь родители. Скорбеть о маленьких детях не было принято.
Когда за всеми мужчинами закрылась дверь, Владимир отправился к плотнику, а священник с дьяком обратно, к себе, Есения тихо и горько разрыдалась, сидя на кровати и держа спящую от лекарств Ялику за руку. У её подруги ещё будут дети, и не один. Но терять первого, как и каждого последующего, чудовищно больно. И единственное, что она могла сделать для подруги — это дать достойно проводить, а не закапывать под сенями.
***
Солнце уже почти скрылось на западе, когда Есения подъехала к своему дому. Настроение за время поездки ни капли не улучшилось, она на протяжении всего пути понуро смотрела куда-то в пустоту, думая о чём-то своём. Изредка отвлекалась и корректировала движения Ворона. Во дворе первым, кто её встретили были сидящие на порожках сеней Святогор и Ночка. Мальчик что-то говорил кошке, а та лишь мяукала, как бы отвечая. А, может, и правда понимала и отвечала?..
