— Ого… — только и смогла произнести она, увидев, что Яромир сам пересел на табуретку, а, судя по его красному лицу, далось ему это с трудом, и закончил он недавно. — Мог бы и меня подождать…

— Не безногий и безрукий, чтобы не справиться с такой мелочью.

Есения лишь пожала плечами, мол, как скажешь, и, положив полотенце в ушат, передала мужчине мыло и люфу. А сама принялась цеплять края юбки за пояс, поднимая её до неприличной по местным меркам высоты, оголяя бёдра до середины. Увидел бы кто посторонний, подумал, что собираются они грешить, но всё было более чем невинно. Девушка, увидев закономерно заинтересованный в её фигуре взгляд Яромира, поспешила предупредительно крайне звонко и хлёстко ударить его по уже поднимающимся к её бёдрам рукам.

— Правило первое в моём доме, — произнесла она с ехидной, отдающей даже злобой улыбочкой, слегка нависнув над мужчиной, насколько позволял рост. — Приставать ко мне нельзя. Иначе мигом сделаю евнухом, а семье твоей скажу, что так и было. Запомнил?

— Моя семья порвёт тебя на кусочки и скормит останки диким животным! — пригрозил ей Яромир, зыркнув на неё потемневшими от злости синими глазами. — Любая была бы рада на твоём месте!

— Но не я, — процедила сквозь зубы Есения, чеканя как монету каждую букву и всё ещё не скрывая своей улыбки. — Правило я установила. Не соблюдёшь — пеняй на себя. И семья, сколь могучей она не была, не защитит тебя, а Гильдия будет на моей стороне.

— Тогда я тебя убью, как доберусь до меча!

— Ой, напугал ежа голой жопой! — девушка произнесла эти слова со смехом, а после резко отчеканила следующее: — Тогда ты — труп. Никто и никогда не возьмётся тебя лечить, даже если твоя семья спасёт тебя от суда. Ты, твоя семья, твои потомки — все вы станете вечными врагами Гильдии, — снова нацепила улыбку и добавила, — Надеюсь, мы друг друга поняли?

— Да, — чётко ответил Яромир. Казалось, теперь он не желал даже пытаться спорить с целительницей, ведь правда в этой дискуссии была на её стороне.

Она улыбнулась уже мягче и, подойдя к нему со спины и наполнив полный жбан тёплой водой, окатила ею мужчину. Услышав какие-то сдавленные возмущения краем уха, поспешила вылить ещё один поток на голову человека.

***

Спустя некоторое время пахнущий лавандовым мылом от макушки до пят Яромир сидел на кровати в уже свежем исподнем и наблюдал, как Есения меняла ему намокшие от воды бинты на новые. Девушка заметила, как он сильно побледнел, увидев зашитые раны. Даже для неё они смотрелись страшно, поэтому целительница поспешила "успокоить" мужчину:

— Все внутренности целы. Тебя как будто Господь одарил удачей.

— Ты называешь это удачей!? — возмутился мужчина.

— Останутся шрамы, некрасивые, но ты жив, это самое главное, — Есения внимательно осмотрела раны, заметив, что края у них стали значительно светлее: до этого чёрные участки стали едва серыми. Лекарство давало свои плоды, даря надежду на полное выздоровление. — Хорошо, очень хорошо, — констатировала она и принялась заматывать торс мужчины в бинты.

— И что это значит?

— Ты сможешь пережить эту ночь, — она заметила в глазах Яромира явный вопрос. — Волколаки — существа мерзкие и вредные. Они пусть и очищают лес от трупов животных, но сами носят на себе заразу, убивающую человека изнутри за один световой день. И тебя она готова была убить.

До этого бледное лицо мужчины приобрело сероватый оттенок. Есения была уверена, что он ни знал ни йоты того, о чём она сейчас рассказала.

— В сказках и песнях о волколаках говорят лишь половину правды. Никто не говорит, как хитра эта зараза, как она стремится помочь смерти забрать свой урожай…

— Почему? — осипшим голосом пробормотал Яромир.

— Кто знает, — развела руками девушка. — Может, чтобы не пугать люд, а может, чтобы не стремились их вырезать до одного, рискуя жизнями. А вырезать их нельзя, пусть и хочется.

— Ради чего их оставляют в живых?

— Они едят более мерзкую нечисть, что травит воду и землю. Поэтому до сих пор волколаки и ходят по земле.

Повисло густое молчание, прерываемое лишь звуками разматывающейся ткани и тихим сопением фамильяра на печке. Закончив с обмоткой, девушка нагло задрала штанину исподнего, оголяя бедро. Береста отсырела, попутно намочив одежду, что было на руку Есении. Она потянула её за края, аккуратно снимая. Нога, в отличие от прошлой ночи, практически перестала отекать, уменьшившись в полтора раза. Частично размытая водой кровь на полностью пропитанных ею бинтах была застарелой и присохшей, поэтому пришлось использовать тёплую воду, чтобы отделить их от кожи. На краях царапин была небольшая серость от заразы, но в целом раны уже покрылись коркой и смотрелись неплохо. Обмыв ногу и замотав её в бинты, Есения взяла новый кусок заранее приготовленной бересты, размочила её и снова наложила поверх бедра, но на этот раз не туго закрепила его небольшими ремнями из телячьей кожи.

— Вот и всё, — ладонь девушки легла на лоб мужчины, вызвав у того недоумение. — Хм… Горячка возвращается, ночью будет совсем плохо. Как бы карга не вернулась ещё…

Она встала, отряхнула руки о ещё мокрый после купания передник и направилась к печке, где дожидался своего часа бульон. Взяв небольшую, но глубокую миску и ложку, Есения зачерпнула как можно больше гущи, заполнив посудину наполовину, а сверху долила бульон. Это, может, была не самая вкусная еда, но мужчине сейчас нельзя было ничего другого, лишь то, что не навредит желудку и кишечнику, и поможет обходиться без слабительного.

— Твой обед, — она аккуратно поставила миску на колени Яромира, всучив в ладонь ложку. — Приятного аппетита.

Но стоило ей развернуться и сделать пару шагов в сторону стола, как сзади раздался какой-то глухой стук. Испугавшись за больного, она резко развернулась и застыла. По полу в разные стороны расползался бульон, вытекающий из перевёрнутой посуды…

— Ты… — слова возмущения застряли в горле, желая вырваться наружу криком с кучей мата и угроз. — Я очень надеюсь, что ты это сделал случайно..?

Она медленно подняла миску и принялась аккуратно ладонью перетаскивать рассыпанную крупу. Было ужасно жаль, что так случилось, но этого можно было ожидать. Мелкие мышцы рук могли быть повреждены заразой, их нужно будет тогда долго и старательно разрабатывать.

— Нет, — она услышала твёрдый ответ на свой вопрос, и руки тут же уронили в лужу из бульона обратно тарелку с едой. — Я не хочу это есть!

К горлу подступила нервная тошнота. Есения могла простить многое. Оскорбления и плевки под ноги от особо больных на голову верующих, паломниками приходящих в их деревню, пренебрежение со стороны Мудрейших из Гильдии, каждый раз затыкающие ей рот на вопрос о возможности распространения пеницилия или хотя бы книги о его выращивании и работе с ним среди других целителей. Но то, что она не могла простить никогда — это отвратительное отношение к еде. И именно сейчас Яромир так и поступив, намеренно опрокинув предназначавшийся ему обед на пол. Из глубин нутра поднялась необъятная ярость. Есения, ещё держа в руках миску, быстрыми шагами оказалась рядом с мужчиной и со всей скопившейся злости ударила его ладонью по щеке, оставив багровый след и заставив голову слегка дёрнутся.

— Ты!.. — девушка чувствовала, как не желаемые слёзы скопились в уголках глаз. — Ты мальчишка, а не мужчина! Даже малый ребёнок знает, с едой играть нельзя! — последнее она буквально кричала ему в лицо, чувствуя, как предательски по щекам потекла солёная вода. — Ты мог просто сказать, кусок идиота!

Повисло молчание, прерываемое лишь тихим злым сопением.

— Да как ты!.. — но он не успел договорить, ведь кто-то очень шумно и резко открыл дверь.

— Госпожа целительница, вы в порядке?! — раздался от входа знакомый мужской голос.

Есения повернула голову к двери, попутно утирая набежавшие слёзы рукавом, и увидела на своём пороге обеспокоенного ученика плотника, а также за ним самого мастера, хмурящий густые седые брови. Мужчины, судя по их угрожающей позе, готовы были напасть на обидчика травницы и защитить её даже ценой своей жизни.