Гостиная, как и все другие комнаты в Арнсайд-Хаузе, была большая и величественная. В ней стояла мебель двадцатилетней давности, в свое время очень модная и красивая. Но сейчас она давно устарела и, хотя в комнате не было таких следов крайней бедности, как потертый ковер или заштопанные занавеси, все в ней казалось тусклым: краска на стенах выгорела, парча поблекла, позолоченные рамы картин давным-давно лишились своего блеска. Случайному посетителю могло бы показаться, что для мистера Пениквика, который был владельцем этого дома, наступили худые времена. Но двоим из трех джентльменов, собравшимся в приемной в половине шестого одним холодным вечером в конце февраля, не грозила опасность впасть в эту ошибку. Они прекрасно знали, что их двоюродный дядя Мэтью, сколотивший свое состояние на грандиозном предприятии по осушению болот, был один из самых зажиточных людей в Англии и страдал единственно лишь от своего закоренелого нежелания тратить деньги на все, что не обеспечивало его личного комфорта.

Третий джентльмен, казалось, вообще об этом не думал. Он не наклонялся и не наводил осуждающе монокль на запачканное зеркало, как его двоюродный брат, лорд Бедденден. Он не отпускал едких замечаний по поводу плохого качества дров, горящих в камине, как его младший брат, преподобный Хью Реттрей. В продолжение всего обеда, подававшегося в не самое подходящее время – пять часов – и более соответствовавшего (на что лорд Бедденден и обратил внимание сотрапезников) привычкам хозяина и особенностям его пищеварения, чем вкусам гостей, он хранил кроткое молчание. Тишину за столом нарушал только преподобный Хью, который сыпал серией милых, пустяковых замечаний и вопросов, не слишком настаивая на непременности ответов. Войдя в гостиную, лорд Долфинтон устроился в кресле по одну сторону камина, где и сидел сейчас, жуя кончик своего носового платка и уставившись ясным взором на старшего двоюродного брата. Лорд Бедденден знал, что этот взгляд не означал ровным счетом ничего, но все же был смущен и раздраженно пробормотал: «Хоть бы этот дуралей не пялился так на меня!»

– Он ведь не мешает тебе, – произнес его брат Хью, но все-таки взял с одного стола книгу с гравюрами и протянул ее лорду Долфинтону, сказав, что красочные картинки могут его заинтересовать. Лорд Долфинтон, который привык, чтобы ему подсказывали, что делать, как всегда поступала его суровая мать, с благодарностью взял книжку и стал перелистывать страницы.

Лорд Бедденден, так же вполголоса, с жалобной ноткой произнес: «Никак не могу понять, для чего дядя Мэтью пригласил сюда и его!» Не получив никакого ответа, если не считать укоризненного взгляда его брата, он нетерпеливо подошел к столу и стал рассеянно листать журналы, валявшиеся там.

– Как плохо, что Клода здесь нет! – сказал он по крайней мере седьмой раз за этот день. – Мне так приятно было бы видеть, как он здесь удобно расположился бы!

Это высказывание было встречено неприязненной тишиной, а его светлость сказал, распаляясь:

– Ты можешь не принимать во внимание Клода, но я не из тех, кто забывает своих братьев, я уважаю родство! Я тебе вот что скажу, Хью: у тебя хорошее самообладание, но если ты надеешься разбогатеть с помощью одного терпения, должен тебя разочаровать. Не выйдет – и все мои усилия будут потрачены зря!

Почтенный Хью пожал своими широкими плечами и жестко сказал:

– Все это мне кажется в высшей степени неуместным. Если я сделаю бедной Китти предложение, то исключительно из сочувствия к ней и уверенности, что ее воспитание и характер позволят ей быть хорошей женой.

– Чепуха! – резко возразил лорд Бедденден. – Если дядя Мэтью сделает девушку своей наследницей, то она получит, я думаю, 20 тысяч фунтов годовых! Он не потратил ни капли своего богатства с тех пор, как построил этот дворец, а если предположить, как оно сейчас увеличилось… Мой дорогой Хью, я тебя умоляю попытаться! Если бы я был холостым!.. Да что уж там! Мне не пристало роптать, к тому же я не из тех, кто жалеет счастья для своих братьев!

– Мы в Арнсайде вот уже почти двадцать четыре часа, – сказал Хью, – а мой двоюродный дядя еще не поставил нас в известность относительно своих намерений.

– Мы и так прекрасно знаем, каковы его намерения, – ответил лорд Бедденден. – И если ты не догадался, почему он еще ничего не сказал, то ты еще больший олух, чем я думал! Конечно, он надеялся, что Джек приедет в Арнсайд! И Фредди тоже, – прибавил он небрежным тоном. – Не думаю, что Фредди необходимо быть здесь больше, чем Долфинтону, но, конечно, старик не хочет, чтобы его обошли вниманием. Нет, нет, именно отсутствие Джека заставляет его медлить! И я должен сказать, Хью, хотя никогда не задумывался над этим, что ему тут может повезти! Если он будет умен и воспользуется предоставленной возможностью, девушка наверняка выберет его!

– Я не знаю, почему ты так говоришь, – натянуто ответил Хью. – Право же, я абсолютно не понимаю тебя. Зачем тебе надо, чтобы я сделал предложение девушке, которую сам ты столь мало уважаешь? Если бы я не был уверен, что этой хорошо воспитанной молодой женщине отвратительны такие люди, как мой двоюродный брат Джек…

– Ну вот еще, какая чепуха! – взорвался его светлость. – Ты, может быть, и красивый парень, Хью, но ты не единственный в своем роде, как Джек!

– Я не имею ни малейшего желания быть единственным в своем роде, как ты выражаешься, – сказал Хью еще более натянуто. – И не думаю, что присутствие или отсутствие Джека имеет какое-то значение.

– О, не притворяйся! – воскликнул Бедденден, бросая на стол «Джентльменз Мэгэзин». – Если ты думаешь, мой дорогой братец, что дядя предпочитает тебя другим племянникам, то ты ошибаешься! Джек всегда был любимцем дяди, и ты это знаешь! Он предпочел бы, чтобы Китти выбрала его, и надеется на это, и вот почему он так чертовски не расположен шутить! Я еще удивляюсь, как это он пригласил остальных, клянусь моей душой, очень удивляюсь!

Лорд Долфинтон, время от времени смущавший своих родственников тем, что следил за тем, что они говорили, поднял глаза от книги, лежавшей у него на коленях, и вставил замечание:

– Дядя сказал, что он не приглашал тебя, Джордж. Сказал, что не знает, почему ты пришел. Сказал…

– Ерунда! Ты ничего об этом не знаешь! – возразил лорд Бедденден.

Лорд Долфинтон был не очень сообразителен и не умел связно мыслить, однако, если ему что-то западало в голову, то крепко и надолго.

– Он так сам сказал! – начал он простодушно объяснять. – Он сказал это вчера вечером, когда ты приехал. Сказал и сегодня вечером. Сказал это…

– Хватит! – оборвал его кузен.

Но лорд Долфинтон при всей своей покладистости был не из тех, кому легко заткнуть рот.

– Он сказал это, когда мы сели за ланч, – продолжал он. – Дядя сказал это и за обедом. Он сказал, что ты можешь не приходить, так как он тебя не приглашал. Я, может, и не так умен, как вы, но когда при мне что-нибудь повторяют несколько раз, я хорошо запоминаю.

Он заметил, что это простое заявление лишило его братьев на время дара речи, и снова погрузился в книгу, частично довольный.

Лорд Бедденден обменялся многозначительным взглядом со своим братом. Хью при этом заметил, что слова Долфинтона выглядят вполне правдоподобно, и его равнодушный тон заставил Беддендена рявкнуть: «Ну, несмотря ни на что, хорошо, что явился, хотя и вынужден слушать чепуху, которую мелет несчастный Долфинтон».

– Я – граф, – сказал лорд Долфинтон, снова включаясь в разговор. – А ты не граф. Хью не граф. Фредди не…

– Да, да, ты единственный граф среди нас, – успокаивающе прервал его Хью.

– А Джордж всего лишь барон, – педантично закончил Долфинтон.

Лорд Бедденден бросил в его сторону злобный взгляд и что-то пробормотал о бедных ирландских лордах. Он не мог так благодушно относиться к Долфинтону, как его двоюродные братья, к тому же последнее замечание сильно задело его. В этом человеке гонора было больше чем достаточно; себя он воображал главой рода, и это придавало ему значительности в собственных глазах. Но заветной его целью было возвыситься и завоевать положение. Какого бы низкого мнения он ни был об ирландских титулах, он не мог видеть Долфинтона без томительного щемящего чувства. Ему казалось, что провидение поменяло их местами. К тому же Долфинтоном во всем командовала его мать, а властолюбивая натура лорда Беддендена была насквозь патриархальна: он хотел видеть братьев и сестер под своей опекой, чувствовать, что они зависят от него и его наставлений. Он был заинтересован в их успехе почти так же, как и они сами. Он был страшно огорчен тем, что обстоятельства сделали для него невозможным облагодетельствовать Хью. Он, а не Мэтью Пениквик, должен был стать источником благосостояния Хью. В присутствии Хью у Беддендена Мейнора портилось настроение, с чем, впрочем, он мужественно пытался бороться, так как был человеком уравновешенным и считал, что его обязанность быть объективным по отношению к своим сестрам и братьям. Но печальная правда заключалась в том, что он не способен был долго находиться в обществе Хью, не раздражаясь. Он не лишен был справедливости и не мог винить Хью за то, что тот был на голову выше и намного стройнее. Но он считал, что Хью заслуживал порицания за высокомерие красавчика, с которым он иногда поглядывал на старших братьев. С жалостью лорд Бедденден подумал о своем втором брате, Клоде, испытывая острое желание, чтобы именно в этот момент он не находился со своим полком в оккупационной армии во Франции. С какой бы радостью помог он Клоду, потому что любил его и надеялся, что в недалеком будущем ему удастся купить для Клода продвижение по службе.