В описываемый период Правительственная библиотека располагалась в Кремле в здании Правительства СССР (Сенатский дворец). Там же, на 2‐м этаже, рядом с пересечением двух крыльев здания бывшего Сената с 1930 года располагался кабинет Сталина, именуемый “уголок”, под ним на первом этаже в левом крыле здания находилась и квартира Сталина (до 1933 года ее занимал Бухарин, а после переезда туда Сталина в служебных помещениях второго этажа сделали перепланировку). Как следует из протокола допроса М. Я. Презента (о котором речь пойдет ниже) и из других документов “кремлевского дела”, библиотеку ЦИК СССР основал директор ИМЭЛ Д. Б. Рязанов (он и сам был членом ЦИК СССР и входил в состав его бюджетной комиссии). Рязанов же в 1922 году пригласил Презента на должность ответственного секретаря библиотеки, который и был призван руководить ее повседневной деятельностью. Рязанов же сохранял влияние на подбор персонала как минимум до 1927 года. В конце 1930 года произошло слияние трех библиотек – СНК СССР, ЦИК СССР и Президиума ВЦИК РСФСР – в одну Правительственную библиотеку СССР и РСФСР, ответственным секретарем которой стал все тот же Михаил Яковлевич Презент. Эти обязанности он выполнял до 19 февраля 1931 года. “Правление” Презента закончилось одновременно с внезапным падением Д. Б. Рязанова, которому припомнили его меньшевистское прошлое (ОГПУ в то время готовило фальшивый “процесс союзного бюро меньшевиков”) и излишний либерализм. Рязанов был снят со всех постов, исключен из ВКП(б), изгнан из академиков, арестован и сослан в Саратов (Презент же, утратив контроль над библиотекой, оставался, однако, в аппарате ЦИК СССР до апреля 1932 года и, даже перейдя на другую работу, продолжал поддерживать дружеские отношения с А. С. Енукидзе). Новой заведующей библиотекой стала старая большевичка Елена Демьяновна Соколова, член ВКП(б) с 1902 года. Ко времени ее назначения, по ее словам, коллектив библиотечных работников состоял из 13 человек, среди которых было 4 комсомольца и ни одного партийца. Эту цифру уточняет заведующий секретариатом Президиума ЦИК СССР С. П. Терихов в своем объяснении М. Ф. Шкирятову: штат библиотеки 15–20 единиц, огромная текучка кадров (до 1935 года уволено 33 человека, 10 из них “в порядке прямой чистки”)[43]. В протоколе допроса М. Я. Презента от 11 февраля 1935 года следователь Каган зафиксировал вполне откровенное высказывание:

Следователь подводил Презента к выводу, что в результате его попустительства и протекционизма библиотека оказалась “укомплектована” чуждыми элементами, выходцами из дворянских кругов, буржуазных и социал-демократических партий и т. п. Но истина заключалась в том, что Презент и сам не стал бы принимать таких людей на работу, если бы не крайняя нужда в образованных и грамотных сотрудниках со знанием иностранных языков (например, для разбора зарубежной периодики). Комсомольцы на эти роли явно не годились, поэтому их присутствие среди сотрудников библиотеки было сведено к минимуму. Но, как говорится, мал клоп, да вонюч: между комсомольцами и беспартийными (а особенно “дворянским гнездом”) постоянно вспыхивали склоки: первые прилагали все усилия для изгнания “чуждых элементов” из Кремля, но ни Презент, ни даже назначенная после его ухода в 1932 году новая заведующая библиотекой Соколова не шли на это, понимая, что иначе просто некому будет работать. Енукидзе тоже редко давал “чуждых” в обиду, не желая множить интриги в подведомственном ему учреждении. Он хотел, чтобы работа библиотеки шла своим чередом без досадных сбоев, и был уверен, что ему своим авторитетом удастся погасить все конфликты, время от времени инициируемые партийной и комсомольской ячейками.

Историю некоторых из этих конфликтов можно проследить по отложившимся в архиве Ежова документам. Эти документы были собраны Ежовым во время проверки аппарата ЦИК, инициированной Сталиным в рамках будущего “кремлевского дела”.

Девятнадцатого июня 1933 года 38‐летний сотрудник Секретного отдела (который совсем скоро будет преобразован в Особый сектор) ЦК ВКП(б) Степан Никитич Цыбульник написал донос на некоторых работников Правительственной библиотеки[45]. Секретный отдел (он же Особый сектор) ЦК, упрощенно говоря, являлся как бы “секретариатом Сталина”; там, в числе прочего, велось секретное делопроизводство Центрального Комитета. В исторической литературе нередко можно столкнуться с некоторой демонизацией этого подразделения – ведь все секретное притягивает внимание и зачастую внушает священный трепет. Но ни в Секретном отделе, ни затем в Особом секторе никакой чертовщины не водилось, а сидели там обычные делопроизводители и корпели над ворохами бумаг, которые шли к ним потоком. Однако из‐за сугубо конспиративного характера деятельности этой структуры принимались туда на работу особо доверенные и проверенные лица (с 1930 года все они трудились под началом А. Н. Поскребышева). Одним из этих доверенных лиц и был Степан Никитич. Свой донос он адресовал заведующему Секретным отделом ЦИК СССР В. К. Сотскову (на самом деле Сотсков занимал пост заместителя заведующего секретариатом Президиума ЦИК СССР с 1926 года и курировал секретную часть, которой заведовал Н. Ф. Обухов). Аккуратно и грамотно изложил Степан Никитич суть дела: работая в Правительственной библиотеке в вечерние часы, стал он невольным свидетелем творившихся там безобразий. А именно – непорядка в работе с “буржуазной” прессой. Вопреки распоряжению заведующей библиотекой Соколовой некоторые сотрудницы занимались разборкой иностранной прессы во внеурочное время (по вечерам) и даже забирали некоторые материалы на дом под смехотворным предлогом “повышения квалификации”. Узнав об этом, Степан Никитич задумался: ведь “материал использовывается в какой‐то форме и для чего‐то”. Ох, нехорошо… Но опытный секретчик не растерялся, он знал, как вывести врага на чистую воду:

Выяснилось, что “группа” состояла из гражданок Мухановой, Розенфельд и гражданина Барута, которым, в свою очередь, “способствовали” гражданки Бураго, Давыдова, Нелидова и Петрова. “Кто же эти люди?” – задался вопросом бдительный Степан Никитич. Ответ на этот вопрос был вскоре получен им от 28‐летней беспартийной работницы библиотеки Людочки Бурковой, с которой у него, видимо, сложились особенно доверительные отношения (это, конечно, из области догадок – впоследствии на допросе Буркова призналась, что в 1934 году сожительствовала с неким П. И. Пецюкевичем, консультантом комиссии частных амнистий ЦИК СССР, и, отвечая на вопрос следователя Голубева, который одним своим видом внушал страх, заверила следствие, что больше из кремлевских мужчин ни с кем связи не имела). Невероятно, но факт: в те годы некоторые отдельные граждане и гражданки могли соперничать с ОГПУ в умении собирать и анализировать информацию. Поражает объем компромата, который удалось собрать Людмиле Бурковой о своих сослуживицах, – в ее лице Степан Никитич нашел просто кладезь полезной информации, обогатившей и щедро украсившей его донос от 19 июня 1933 года. Возможно, как это часто практиковалось в то время, Степан Никитич попросил Людмилу изложить все в письменном виде, а уже потом переработал материал, придав ему более связный характер (Степан Никитич, по роду своей службы, блистал гораздо большей грамотностью, чем простоватая Людмила). Об этом можно говорить с некоторой долей уверенности, так как в архиве Ежова сохранился и второй донос, написанный рукой самой Людмилы Бурковой 29 сентября 1933 года и адресованный комиссии по чистке ячейки ВКП(б) ЦИК СССР (и ее председателю Е. Н. Васильеву)[47]. Донос № 2 был написан по совету неутомимого Цыбульника, который также попросил Буркову приложить к нему копию первого доноса. Вышедший из‐под руки Бурковой донос напоминает глас вопиющего в пустыне – Людмила и стоящий за ней Цыбульник явно не желали мириться с тем, что предыдущая кляуза не возымела никакого действия. Как вспоминал впоследствии заведующий Секретариатом Президиума ЦИК СССР С. П. Терихов, который присутствовал при беседе своего заместителя В. К. Сотскова с Цыбульником,