В моем доме, расположенном у подножия холма, летом было жарко и не хватало воздуха, и, увидев другой дом, стоявший пустым в сотне футов выше, я спросил генерала Чен Чена, не могу ли я занять его. Он сказал мне, что они думали отдать его мне, но поскольку до него нужно было преодолеть сто двадцать ступеней, они поостереглись предлагать это. Они не знали о моей итальянской подготовке и о том, что я считаю ступеньки и лестницы необходимыми для поддержания фигуры под контролем.
В жаркую погоду ступеньки доставляли немало хлопот, но в остальном дом обладал всеми преимуществами, а поскольку он находился на полпути в деревню, мы могли выходить на холмы в одних шортах и сандалиях и быть уверенными, что не встретим ни одного представителя власти. В доме был прекрасный сад, который процветал под присмотром Даулера, а вид из окна моей спальни прямо на реку и холмы за ней ежедневно радовал нас.
В магазинах города цвета были глубокими и насыщенными, что делало самые обычные фрукты и овощи замечательными; сочная краснота апельсинов и помидоров была незабываема. Я любил ходить по улицам вечером, когда шел на ужин; они были усеяны торговцами, чьи маленькие прилавки освещались крошечными горящими факелами, придававшими их товарам таинственную привлекательность, которой не было днем. И снова апельсины выиграли приз за цвет; примитивное освещение делало их похожими на пищу богов.
Вокруг ларьков всегда толпились люди, покупали, покупали, покупали, а в чоп-хаусах было полно китайцев, которые ели свою странную, но вкусную сказочную еду в любое время дня и ночи. В этой части Китая ни мужчины, ни женщины не отличаются привлекательностью. У мужчин огромная мускулатура, и они таскают грузы, которые я не смог бы поднять с земли , легко взваливая их на плечи. Многие кули носят огромные шляпы, которые служат зонтиками или солнцезащитными козырьками в зависимости от необходимости. Когда я видел, как китайцы носят свои смешные маленькие зонтики, я думал, что это украшения, пока не увидел, что китайские солдаты тоже носят их, но не в качестве знака респектабельности, как я, а для практического использования во время дождя.
Язык звучал странно и изобиловал носовыми интонациями; хотя я привык к иностранным языкам, я ничего не мог в нем понять. Большинство представителей высших слоев общества говорят по-английски, и, понимая, что овладеть китайским мне не под силу, я не предпринимал никаких попыток выучить язык, хотя и понимал, что без него многое потеряю.
Привычка пользоваться визитными карточками глубоко укоренилась в китайской душе. Мне постоянно всовывали в руку визитные карточки, с кем бы я ни разговаривал, но проблема заключалась в том, что, когда я возвращался домой и начинал разбираться, мне никак не удавалось подобрать лица к именам.
Меня поразили две вещи: во-первых, объем тяжелой работы, которую выполняли люди, а во-вторых, их жизнерадостность при ее выполнении. Приехав из страны, где тяжелый труд непопулярен и обычно им занимаются только добровольцы, я нашел это впечатляющим. Их улыбающиеся лица полностью контрастировали с лицами подавленных индийцев, хотя у них было гораздо меньше поводов для улыбки после многих лет войны, бомбардировок и голода.
Веселость китайцев меня более чем смущала; вначале мне все время казалось, что они смеются надо мной и нарочито грубы. Вскоре я понял, что смех - это их нормальная реакция на людей и на жизнь, и позавидовал их философии, в которой они отчаянно нуждались. В то же время они часто заставляли меня чувствовать себя неловко.
Представители высших классов не были столь явно жизнерадостны, но они были восхитительны. Китайские женщины, должно быть, самые привлекательные в мире: у них очаровательные манеры и доверительное обаяние, рассчитанное на то, чтобы укрепить тщеславие мужчины, заставив его почувствовать себя вдвое больше, чем он есть, и чрезвычайно важным - самое успокаивающее после откровенности англичанок.
В молодости они кажутся бесхитростными и несерьезными, но очень скоро после замужества берут верх над мужем и семьей, хотя всегда сохраняют свою очаровательную женственность. К сорока годам они становятся большой силой в семье, и мне говорили, что тогда им разрешается потолстеть, но я, признаться, никогда этого не замечал.
Их одежда очень красива и почти одинаково проста, различаясь лишь материалами и вышивкой. Многие женщины переняли европейский стиль причесок.
Мужчины больше не носят свои китайские платья, разве что изредка в собственных домах; они носят обычную европейскую одежду, за исключением генералиссимуса, который, будучи символом Китая, предпочитает носить китайское платье, когда не в форме. К моему сожалению, традиционная косичка из моих воображаемых экскурсий по Китаю больше не встречалась.
Цены казались мне фантастическими, а стоимость китайского доллара менялась так же быстро, как приливы и отливы; купив утюг за 8 фунтов и коробку спичек за полкроны, я отказался от покупок и спросил генерала Чэна, не сделает ли он это за меня. Похоже, моя судьба - жить в странах, где господствует инфляция, где деньги почти ничего не стоят и их приходится возить с собой в чемоданах, как в Польше или Германии после войны 1914-18 годов.
Внутри страны я жил в настоящем комфорте, граничащем с роскошью, учитывая время стресса. У меня был прекрасный персонал, замечательный повар-китаец, который готовил европейскую еду так же искусно, как и китайскую. Я подавал европейскую еду на всех своих вечеринках, а поскольку мне не нравятся коктейли и обеды, я взял за правило часто устраивать ужины для десяти или двенадцати гостей. Мне нравился китайский обычай, когда перед ужином долго собираются, пьют коктейли или чай, а затем следует вкусный ужин из семи или восьми блюд, после которого можно уйти домой, не будучи обвиненным в дурных манерах. Это устраивало меня до глубины души, поскольку я ненавижу засиживаться допоздна и всегда встаю утром в 5.30. Я пользовался палочками для еды; хотя я так и не стал экспертом, они обладали уникальным эффектом, заставляя меня есть медленно, чего раньше не удавалось добиться ничем. Рисовое вино, отнюдь не трезвеннический напиток, пьют на протяжении всей трапезы. Китайское искусство поглощения велико, а их гостеприимство еще больше. К счастью, серьезное питье здоровья, известное как "гамбе", что означает "без пятки", происходит во время трапезы; лично я не способен пить на голодный желудок. Кстати, пустой желудок был бы достижением в Китае, где еда является неотъемлемой частью официальной работы, но, хотя еды подается очень много, она легкая и не вызывает ужасного чувства переедания.
Сэр Гораций Сеймур был нашим послом в Китае, но к моему приезду он был в отпуске, и леди Сеймур любезно устроила для меня большой фуршет, на котором я познакомился со всеми видными китайцами и различными дипломатами. Почти сразу я почувствовал теплоту и дружелюбие, исходящие от этой далекой страны и ее народа; я почувствовал, что они принимают меня как человека, независимо от моей работы или национальности. Если бы дух этой маленькой общины можно было распространить по всему миру, U.N.O. осталась бы без работы.
Пробыв в Китае несколько недель и осознав огромные расстояния, с которыми мне приходилось сталкиваться, я почувствовал, что для успеха моей работы крайне важно иметь собственный самолет. У британцев в Китае его не было, и хотя американцы были очень щедры и предлагали мне самолет при каждом удобном случае, я чувствовал, что для британского престижа вредно вести себя как бедный родственник, ожидающий крошек со стола богатого человека. Я спросил лорда Маунтбаттена, может ли он предоставить мне самолет; он передал просьбу в R.A.F., которые сказали, что постараются достать мне самолет, но до его доставки пройдет несколько месяцев. Моя нужда была почти отчаянной, ведь Китай - это больше континент, чем страна, и я не мог выполнять свои обязанности, сидя в Чангкинге и сочиняя письма на . Я обратился к мистеру Черчиллю за помощью в этом вопросе, и он сразу же отправил в R.A.F. наиболее характерную телеграмму, сформулированную следующим образом:
