Гул ломающихся деревьев теперь звучал громче, а я различал и негромкие голоса солдат, время от времени перекрывающие шум техники: словно они неспешно обсуждали что-то, изредка перекидываясь остротами и грубоватыми шутками. Беспечность их меня тревожила — неужели для них это привычное дело, ломиться сквозь густую чащу и вести себя так расслабленно? Или у них такая мощь в запасе, что любая опасность им нипочём? Но всё равно это выглядело неправильно. Ведь есть разведчики, диверсанты — никто же не отменял вероятность засады. Взять хоть меня: я уже почти видел замыкающих, и при желании мог ликвидировать их в удобный момент, а они, похоже, даже этого не предполагали.
Сделав пару шагов вперёд, я вдруг уткнулся лбом во что-то упругое и невидимое, словно пузырь, преградивший дальнейший путь. «Что за…?» — вырвалось у меня. Я осторожно провёл ладонью по воздуху перед собой: он будто стал упругим, не давая двинуться дальше, словно невидимая, но невероятно прочная мембрана. Отшатнувшись назад, я машинально выхватил меч и провёл остриём по месту предполагаемой преграды — клинок не встретил никакого сопротивления. На радостях я сделал пару шагов вперёд, и вновь ударился во что-то незримое.
Оказалось, что вся эта невидимая стена шла в ногу с солдатами спаскоманды — своеобразный «пузырь», окружавший их и не дававший проникнуть внутрь. Вот почему они не утруждали себя осмотрительностью, двигаясь так шумно и необременённо: в подобном «поле» никакой засады им не страшно, и никто, по их мнению, не мог прорваться. Стоило мне уловить эту причудливую закономерность, и странное поведение солдат, а также их уверенность в собственной неуязвимости сразу обрело смысл.
Теперь всё прояснилось: пузырь делал их практически неприкосновенными, так что в случае, если бы я вздумал незаметно к ним приблизиться и остановить, шансов у меня почти не было. Но, с другой стороны, и скрываться особой нужды не возникало — солдаты шагали настолько уверенно и беспечно, что вряд ли заметили бы меня, будь я даже в относительной близости; пришлось бы только непосредственно выскочить у них перед глазами.
Усмехнувшись этим мыслям, я расправил плечи и пошёл следом. Время шло, а я понятия не имел, что делать дальше. Ничего толкового в голову не приходило, да и геройствовать не особо хотелось. А Айрэлинн, похоже, тоже на время отказалась от своих безрассудных намерений, раз не показывалась и не устраивала засад. Значит, я мог просто наблюдать, не выглядеть героем, скорее даже трусовато — но уж точно безопаснее. «А там будет видно, как действовать дальше», — решил я, двигаясь параллельно колонне.
Вскоре я поравнялся с их машиной — гигантским, прямоугольным агрегатом, напоминавшим скорее огромный куб на гусеницах, нежели привычный танк. Темно-серая броня с какими-то вычурными узорами, без видимых амбразур и люков, казалась абсолютно монолитной. Я с изумлением понимал, что она сама ползёт вперёд без постороннего вмешательства, напоминая изобретения Карвела — словно оживлённый металл.
Впереди машины тянулся массивный отвал, который, со стоном и лязгом, ломал деревья. Затем, короткими манипуляторами, эта махина отбрасывала обрубки в стороны, вырывала пни и словно заглатывала остатки внутрь своего «кубического» корпуса. Казалось, что эта адская машина по уничтожению Леса оставляет позади себя лишь голую землю.
По обе стороны шли по три солдата, шагавших расслабленно, переговариваясь и периодически обмениваясь шутками. Сразу позади машины держались ещё трое, а в метрах двадцати замыкал строй арьергард из четырёх бойцов, растянутых парами. Получалось, всего тринадцать человек, не считая офицера, который восседал на вершине «куба», на некой возвышающейся платформе, отдалённо похожей на трон. «Трон, — отметил я, — прям какой-то король лесоповала или даже император».
Словно в подтверждение, всё выглядело так, будто они совершали победную прогулку, а не шли на опасное задание. Но с чего я взял, что они шли на опасное задание? Да, шли туда, где мог быть Карвел, — значит, может, действительно выручать его. А может, у них иная цель. В этом мире уже ничто не кажется очевидным.
Вдруг машина резко остановилась, дёрнувшись так, что офицер наверху едва не слетел вперёд, чуть не уронив фуражку. Я сразу отметил, как его лицо побагровело от злости, а он выкрикнул что-то, и тут же все солдаты, шедшие по бокам, кинулись вперёд, что-то осматривая и громко ругаясь.
Осторожно сместившись немного правее, я вгляделся, что же помешало их монстру. Выяснилось, что одно из поваленных деревьев всё никак не хотело поддаваться «адской» магии машины: пень застрял, не давая тому металлическому чудище его выкорчевать окончательно.
— Лес не сдаётся, — проворчал я себе под нос и сам удивился услышанному. Похоже, время, проведённое с Айрэлинн и подшучивания Ира, не прошло даром: я начинал симпатизировать Лесу.
Один из солдат достал что-то вроде короткого топора и попытался отрубить корни, но, судя по звону, он бил по чему-то не менее твёрдому, чем камень. Видимо, дерево пропиталось силой Леса или ещё чем-то, потому что топор так и скользил, едва не вырываясь у него из рук. Но солдат не сдавался, старался хоть что-то сделать с этим пнём.
Тем временем машина гудела и ворчала. Видимо, её механизмы работали на износ, пытаясь перемолоть упорное бревно, и остановиться они тоже не могли. «Программу» или «колдовство» не прервёшь одним щелчком. Солдаты вокруг пня суетились, хватая его голыми руками, чтобы помочь «кубу» вырвать с корнем. Кто-то, как и первый, принялся рубить, безуспешно лупя по корнями. А офицер наверху всё сильнее багровел, видно было, как он отдаёт короткие приказы, размахивая руками.
Наконец, он крикнул громче обычного, и все солдаты разом обернулись к нему. Со злым видом они отшвырнули топоры и перестали спорить, а затем вооружились автоматами и выставились вокруг машины, словно «ёж», направив стволы к лесу вокруг них. Подоспевший сзади арьергард сделал то же самое. Офицер, который до этого беспокойно метался по верху механизма, выпрямился, отряхнулся и совершил какой-то ритуал или жест — его окутало голубоватым пламенем, которое сразу исчезло оставив его так и стоят по стойке смирно. Внезапно машина застыла: она перестала грохотать и двигаться, а её страшные «челюсти», что вот-вот должны были перемолоть упрямый пень, пошли в обратный ход, словно выпуская добычу и опускаясь вниз, будто из них ушла жизнь.
Тут же офицер снова вспыхнул голубым огнём, но на этот раз пламенная аура не смогла даже достичь середины его тела. Он как-то неестественно покачнулся вбок, ступил не туда и кубарем полетел вниз с вершины бронированного куба, скрывшись с другой стороны машины. Я даже не услышал его падения.
На короткое мгновение солдаты замерли в полном оцепенении, а затем, словно слаженная машина, открыли огонь во все стороны, оглашая лес яростными криками. Похож пузырь вокруг них исчез вместе с падением офицера.
Услышав до боли знакомый звук выстрелов, я сразу рухнул на землю. Лишь чудом я успел отползти за толстый ствол дерева, прикрывая голову как мог, когда в воздухе засвистели сотни пуль, выбивая из стволов целые шлейфы щепок. Лес мгновенно наполнился оглушительным гулом выстрелов, криками и треском ломающихся веток. Я вжался в землю, зажав уши левой рукой: при такой «артподготовке» вылезать на глаза врагу было сущим безумием — это я прекрасно усвоил ещё в прошлом мире.
Не знаю, сколько минуло времени — казалось, что у солдат бесконечные запасы боеприпасов: стрельба длилась ужасающе долго, во все стороны, без остановки. Но вдруг, сквозь хаотичные очереди, стали различимы иные звуки — не просто гремящий бой, а крики боли и отчаяния. С каждой секундой они нарастали, а выстрелы стихали, словно одна сила постепенно уничтожала другую.
Наконец остался какой-то глухой хлопок, будто из помпового ружья, а следом послышался свист, пронёсшийся прямо над моей головой, и короткий, подавленный стон. И внезапно всё смолкло: больше не раздавались ни выстрелы, ни крики. Лес же словно замер, отделившись от кровавой бойни, шурша лишь скупым шелестом листвы в кронах.
