Тем временем Пелагея, Кю и Ли Тэ Ри, не ведая усталости, постигали науку травника Хэтпита, который показывал, как готовить те или иные лечебные настои, как искать полезные травы и отличать их от сорняков со схожей морфологией.
В часы досуга он потчевал её, эльфа и бабочку-махаона (Кю почему-то не хотел превращаться во что-то ещё) лучшими своими вареньями и травяным чаем, изготовленным по особому рецепту. С его уст не слетало ни единого упрёка или бранного слова, в его голосе никогда не слышалось следов раздражения, хотя Ли Тэ Ри на его месте уже давно отвесил бы пару щелбанов Пелагее, которая путала названия трав, и прижучил бы бабочку, потому что она вечно садилась травнику на нос.
Глаза Хэтпита неизменно лучились добротой, поступь была неспешна, и эльф, который так и не разглядел в нём недостатков, начал чуять неладное.
Что дом, что хозяин — страшно опрятные, возмутительно ухоженные. Ли Тэ Ри, конечно, тоже содержал свой замок в чистоте и любил одеться поэлегантней, но ведь характер у него далеко не сахар. Как же Хэтпиту удаётся сохранять благожелательный настрой и терпеть все вредные привычки своих гостей?
Настал день, когда травнику вздумалось прогуляться в одиночку. Он покинул хижину ни свет ни заря и ушёл куда-то в лес. Тогда Кю наконец-то превратился в человека, и Ли Тэ Ри позвал его с Пелагеей на тайный совет, чтобы поделиться подозрениями.
— Этот Хэтпит слишком хорош. Даже я не так хорош, как он. Везде у него порядок и расчёт, всюду он успевает, никогда никого не критикует… Где-то здесь явно кроется подвох.
— Но ведь ты сам, — сказала Пелагея, — привёл нас к нему. Он же твой давний знакомый. Неужели ты ему не доверяешь?
— Доверяй, но проверяй, — назидательно сказало одеяло, которое укрывало её ноги. Одеялом был Кю. Недолго продержавшись в человеческом облике, он быстренько сменил ипостась, чтобы позлить эльфа.
— А ну кыш от моей жены! — вспылил Ли Тэ Ри и, яростно скомкав одеяло, отбросил его в угол. — Вот видишь, Пелагея, я в гневе. Ты когда-нибудь видела, чтобы травник был в гневе?
Тем временем Хэтпит с безучастной миной пробирался по буеракам. Ему под ногу попалась лягушка, и он без зазрения совести её раздавил. Он увидел выпавшего из гнезда птенца, подошёл и без единого дрогнувшего мускула на лице свернул птенцу шею.
Он шёл и обламывал ветки деревьев без всякой цели. И лёгкая улыбка мало-помалу растягивала сухие губы в обрамлении белых усов да окладистой бороды.
Хэтпит шёл неведомо куда и вспоминал своё детство. В детстве он был обычным ребёнком, не старел и не умирал, не проходил цикл перерождения каждый месяц. Но он был отказником. Мать, которая его родила… Он не запомнил и не мог запомнить его лица. Она отказалась от него в роддоме, и малыша отправили в детский приют.
В приюте ему доставались все тычки и пинки от других детей, он всегда был крайним, всегда был изгоем из-за своей слабости и беспомощности.
Потом его всё же заметили и взяли в приёмную семью. И там для него поначалу был рай на земле, пока у семейной пары не родился собственный младенец. Тогда всё их внимание доставалось младенцу, а Хэтпиту, который был уже подростком, перепадали лишь жалкие крохи любви. Тогда-то он и очерствел.
Как-то раз он подошёл к кроватке с малышом и попытался накрыть его голову подушкой. Это увидел отец семейства. Он в ярости вытолкал Хэтпита за порог, избил его до полусмерти и с позором выгнал.
С тех пор Хэтпит скитался сам по себе. Он не жалел тех, кто сам шёл навстречу своей гибели, и был не прочь подтолкнуть мятущихся к краю обрыва. При этом его улыбка всегда была светлой, настроение — ровным. Нипочём не заподозришь в чём-то плохом.
Он убивал бродячих собак с особой изощрённостью.
Он топил котят и издевался над беспомощными созданиями втайне от людей. И всё бы ничего, если бы после собак и котят он не переключился на кое-что похуже.
Однажды он надругался над девушкой, после чего в реке нашли её труп. И нет, с тех пор его не преследовал призрак жертвы, у него не начались галлюцинации или помутнение рассудка. Мироздание наказало его жёстче: Хэтпит стал стремительно стареть. Он состарился меньше, чем за месяц, испытал все тяготы преклонного возраста, после чего умер, едва ли не сгнив заживо.
Каково же было его удивление обнаружить себя младенцем уже на следующее утро. Ребёнок рос не по дням, а по часам. Претерпевал изменения, на какие у других уходят годы. Мучился сам от себя, не знал покоя, и уже к полнолунию входил в расцвет лет.
К его неудовольствию, цикл повторялся снова и снова. Означало ли это, что отныне он бессмертен? Скорее всего.
Должен ли он был начать с чистого листа, чтобы искупить свои прошлые преступления? Да как бы ни так.
Глава 3. Смерть и жизнь
Прямо сейчас Хэтпит направлялся к капкану, который был установлен глубоко в чаще. Судя по сигналу датчика, кто-то попался в его ловушку. Под его ботинками трещали ветки, кусты словно бы в испуге пригибались под его властными морщинистыми руками.
Он вышел к приманке и оглядел капкан: никого и ничего. Ложное срабатывание. Плюнув сгоряча на землю, травник отправился обратно.
Пелагея, Ли Тэ Ри и Кю понятия не имели, что он за тип, и полагали, что грешков за ним не водится. Однако Ли Тэ Ри всё же что-то подозревал.
Когда травник вернулся, как ни в чём не бывало, и стал растапливать щепками самовар, было уже поздно. Вечер вступил в свои права, и Пелагее за долгое время вдруг нестерпимо захотелось развеяться.
— Слушай, я пойду полетаю, — шепнула она эльфу. — Ничего же не произойдёт?
— Как знать, — склонил голову тот. — Но ты пойди, полетай. Свои ипостаси нужно иногда выгуливать.
Её дневной ипостасью была белая, как снег, горлица. А вот сумеречный зверь в ней дремал особенно устрашающий. Вечером и ночью Пелагея могла превратиться только в летучую мышь.
В просторной комнате, которую травник выдал ей, эльфу и Кю, она переоделась в домотканую сорочку, сделала шаг, поворот, шаг, поворот. Взмахнула руками — и вместе с сорочкой обернулась крылатой тварью.
Выпорхнув в окно, тварь закружилась над лесом, над ершистыми ветками елей, под ласкающим светом звёзд и убывающей луны. В ветре, напоённом ночной влагой и ароматом трав, Пелагее было так привольно и хорошо, что замирало сердце.
Но она себя разоблачила, когда, обратившись нетопырем, привлекла внимание Хэтпита. Тот как раз вышел с кружкой чая на крыльцо — воздухом подышать. И заметил летучую мышь. В Скрытень-Лесу водилось мало летучих мышей, их можно было по пальцам сосчитать. Эту, новую, травник сразу отличил от остальных. Она была крупнее и нарезала круги так изящно, словно творила искусство.
Осторожно проследив за ней, Хэтпит увидел, как она влетает в окно, и подглядел, в кого она превращается после.
Так-так, смекнул он, а наша гостья не из простых. Неужто фея?
На следующий день травник провёл практическое занятие. Эльфа он заставил покромсать на куски одну сорную траву, чей стебель был жёстким и неподатливым. Пелагее вручил ступку, в которой эту траву следует растолочь. А бестелесного Кю приставил к целой батарее склянок и пузырьков с веществами, которыми полученную кашицу надо будет обработать.
Ли Тэ Ри мучился больше всех. Нож в его нежных руках никак не хотел резать правильно и весил, казалось, целую тонну.
— Не так ты его держишь, — подошёл Хэтпит. — Смотри и учись.
А затем случилось то, отчего эльф похолодел. Травник принялся работать ножом, и в его действиях впервые сквозили раздражение и неоправданная жестокость, когда он будто бы нечаянно резанул по запястью стоявшей рядом Пелагеи.
— Совсем больной?! — вскричал Ли Тэ Ри и бросился к жене.
— Прошу прощения, — металлически произнёс Хэтпит.
Он глянул на них с тоскливым безразличием и, даже не вытерев ножа, стремительно вышел за порог.
Пострадала Пелагея, но казалось, что ранили вовсе не её, а эльфа и Кю, причём смертельно. Последний так вообще побледнел на несколько тонов и истончился настолько, словно вот-вот пропадёт. На Ли Тэ Ри не было лица.
