И семеро ежат сложили к подножию дуба загрызенную гадюку — свой первый охотничий трофей.

Охотники на змей совершили круг почета под пение птичьего хора. Храбрых ежат славили пеночки и овсянки, чьих птенцов пожирает гадюка, разоряя гнезда, свитые на земле.

После ежат на поляну выбежали бельчата с орехами в зубах.

Белки — запасливый народ. Каждую осень они закапывают в землю орехи и желуди, но запомнить всех своих кладовушек не могут. А лесу от этого прибыль: благодаря беличьей забывчивости в лесу вырастают новые орешники и новые дубы.

Сегодня в честь праздника каждый бельчонок должен был посадить свой первый орех.

Все ждали сигнала — черного облачка дыма. Оно взовьется из-под копыта лося, который с треском раздавит огромный гриб-дождевик.

Но раздался отчаянный вопль сойки:

— Кээй… кээй… ра-ра-ра!!!

И поляна опустела. Лесное радио передало:

— Берегись, берегись! В лес пришел человек!

Все были предупреждены. Но сойка не успокоилась. Она следила за мальчиком и собакой, перелетая с куста на куст.

И она видела, как мальчик на ходу сшибал шляпки грибов ногами. Розовый зонтик волнушки, красный берет подосиновика, коричневые колпачки маслят — все разлетелось на куски!

И еще видела сойка, как Витя вырвал из земли куст черники. А ведь можно было ощипывать ягоды с веток, не погубив куста!

Нет, это не друг лесу, не друг!

— Прячьтесь, прячьтесь, прячьтесь! — трижды повторила сойка.

Но куда мог спрятаться бедный орешник? Выбирая себе палку, Витя поломал целый куст.

Когда палка вонзилась в муравейник, как заволновался муравьиный народ! За что его разорили?

Сколько труда было положено, чтоб построить из хвоинок высотный дом в сто двадцать пять этажей!

Сучья-стропила доставляли муравьи-носильщики. Каждый носильщик, выпуская капельку пахучей жидкости, метил тропу, ставил дорожный знак.

По этой меченой тропе даже слепой муравей мог вернуться домой, были бы только у него целы усики, которые распознают запах.

Витя разорил лесной высотный дом, растоптал пахучую муравьиную дорогу: тому, кто не умеет видеть, скучно в лесу.

Наконец Витя придумал себе занятие. Он отстегнул поводок и сказал щенку:

— Беги вперед, будем играть в охоту. Увидишь дичь — подавай голос, гони ее на меня!

Щенок побежал. Хотя он толком не понял, что хочет хозяин, но решил доносить Вите обо всем интересном, что встретит в лесу.

Скоро из заросли крупных колокольчиков послышался призывный лай. Из цветка колокольчика, словно из голубой пещеры, вылезал толстый бархатный шмель.

Щенок нашел висячую гостиницу, где ожидают утра бродяги шмели, чьим крыльям опасна ночная роса.

— Тьфу! — плюнул с досады Витя. — Я его тренирую, как охотничью собаку, а он на траву лает. Балда! Ищи дичь, ищи!

И, сконфуженно поджав хвост, щенок побежал дальше.

По стволу осины карабкалась птица с красным пятном на темени: лесной доктор — дятел возобновил прием больных на дому.

Дятел внимательно прослушивал пожилую осину. Пусть она лопотала что-то невнятное, опытному доктору все было понятно без слов. Осине нужно было немедленно сделать операцию: вредные личинки засели под ее корой.

Доктор-дятел ударил клювом, и кусочки коры посыпались на голову щенка.

Щенок залаял и спугнул дятла. Лесной доктор скрылся в чаще, и примчавшийся на зов Витя решил, что щенок снова лает на траву.

— Ах, так! Вот тебе, вот тебе!.. Чтоб больше не звал меня зря!

Но щенок и сам решил, что больше звать Витю не будет. Хватит с него этой глупой игры в охоту!

Щенок отбежал подальше, залег в траву и закрыл глаза.

Еще со вчерашнего дня ему нездоровилось: лапы плохо слушались, нос был сухой и горячий. Больному лучше всего поспать.

Но спать не давали запахи. Собачий нос различает их тысячу: вкусные и противные, нежные и грубые, смешные и страшные.

Запахи приглашают: давай познакомимся! Запахи предлагают: попробуй, вкусно! Запахи прогоняют: брысь отсюда! Запахи манят.

Щенок услышал запах темно-зеленых листьев ландыша.

— Кто здесь вздыхает? — тихо спросил ландыш. — Я лечу людям больное сердце, но ко мне нужно приходить в мае, когда я в цвету.

— Если б ты был человеком, — сказала щенку валерьяна, — я бы тебя успокоила. Если бы ты был кошкой, я бы заставила тебя кувыркаться. Но я только осенью открываю прием.

А потом заговорили медуница, душица, алтей, зверобой, чистотел… Щенок попал в удивительную аптеку, где тарой вместо стеклянных пузырьков и банок служат листья, стебли, корни и лепестки.

Зеленые аптекари — лесные травы уверяли, что могут приготовлять лекарства от разных болезней и для людей и для зверей.

Один корешок хвастался, что имеет лучшие рекомендации от самого медведя. Прежде чем залечь в берлогу, нужно очистить желудок, и медведь, как касторку, принимает этот корешок.

Если в лесной аптеке есть кошачья радость и медвежья касторка, то почему бы там не найтись и собачьим лекарствам?

Щенок вскочил на ноги. Он услышал голос невзрачной травки:

— Чего скулишь? Я вылечу тебя!

Лесное лекарство было тут же проглочено. Но всякое лекарство полагается тут же запивать водой.

Щенок догнал скакавшую по траве лягушку и вежливо спросил:

— Скажите, пожалуйста, где здесь болото или ручей?

— Увы, — вздохнула лягушка, — здесь нет болота! Но, к счастью, на днях был дождь, и в пробитой колесами выбоине еще сохранилась вода. Я там купаюсь. Скачите за мной!

Лягушка и щенок пересекли черничную полянку, куда мамы-тетерки водят по ягоды тетеревят, и стали приближаться к заросшей травой заброшенной лесной дороге.

Им послышался шум крыльев и плеск воды.

— Невежа! — проквакала лягушка. — Не мог подождать, пока искупаются зяблики, нахал!

Зябликов распугал заяц. Должно быть, его сильно мучила жажда. Ночной зверь рискнул в неурочное время прийти на водопой.

Присев на дорогу, заяц пугливо шевелил ушами: а не опасно ли тут? Нет, все вокруг свое, лесное, привычное: лопочут осинки да дятел стучит.

Заяц пригнул длинные уши и напился из выбоины, как из большой черной чашки.

А потом заячьей чашкой воспользовался щенок.

— Теперь можете купаться, — сказал он лягушке. — Кажется, там еще немного осталось на дне!

Лесная травка сдержала свое обещание: щенок повеселел. Он был уже не прочь побегать, поиграть, повозиться. Но с кем?

На прогалинке пузом вверх лежали пять барсучат. Они принимали солнечные ванны. У барсука, пожалуй, самая просторная квартира в лесу, но все же сырая и темная. Одно слово: нора! А малышам нужен свет. Разомлев на солнце, барсучата сладко спали. Только один, толстенький, приподнял голову, почуяв щенка.

— Загораете? Может, сыграем в догонялочки? А? — Щенок дружелюбно помахивал хвостом.

— От тебя пахнет псиной, — проворчал барсучонок, — а мама нас учит, что с собаками водиться нельзя.

— Это она про охотничьих! Правда, хозяин хочет меня выучить на таксу или на сеттера, но я неспособный.

Барсучонок в раздумье почесывал лапой за ухом. Может, он бы и согласился играть в догонялочки, но опять заговорило лесное радио:

— Беда! Случилась беда!

Когда сойка предупредила лесных жителей об опасности, ее все слышали, но послушались не все.

Не послушалась синица, в черной бархатной шапочке, в желтой с черной строчкой манишке, сидевшая у дупла.

Мать разговаривала с синичатами. Птенцы уже подросли, надо было учиться летать.

— Смелей! — уговаривала их синица. — Кто первый? Я жду!

Она не заметила мальчика, который подкрадывался, прячась за кустами. А если бы и заметила, чего ей бояться? Люди не стреляют синиц!