– Успокойся, – взмолилась Альберта. – Позволь мсье закончить.

– Мадам Клутье, – продолжил полицейский, бросив на Лорика пронизывающий взгляд, – мы только что допросили мэра, доктора Фортена и других заслуживающих доверия жителей. Ваша семья пользуется в Сен-Приме уважением, это не оставляет сомнений. Мы предполагаем, что ваша дочь Эмма, проживая в Сен-Жероме, могла вести себя, как ей заблагорассудится, особенно начиная с июля 1927 года, когда у нее появилась возможность обосноваться в предоставленном для преподавателей жилище рядом со школой. Отвечайте предельно честно. Было ли вам известно о связи вашей дочери с доктором Мюрреем, женатым и порядочным мужчиной?

– Увы, нет, – слабым голосом ответила Альберта. – Если бы мы с супругом об этом узнали, то, естественно, попробовали бы образумить нашу малышку.

Чаша терпения Лорика переполнилась. Он встал перед представителями закона в вызывающую позу и смерил полицейских взглядом.

– Постойте-ка, ваш доктор все еще считается порядочным мужчиной? Этот парень убил мою сестру, он держал ее голову под водой, здесь, недалеко от нашей фермы, когда озеро затопило наши земли. Ему было плевать на последствия, на то, что рядом люди, на то, что у него будут большие неприятности. Стоит написать об этом в газетах: теперь важные шишки, лишив молодых девушек чести, имеют право их убивать!

– Умерьте-ка пыл, молодой человек, – прорычал Альфред Карден. – Доктор Мюррей сдался по собственной воле и признался в совершенном преступлении, но, по-видимому, он не отдавал себе отчета в своих действиях, будучи в состоянии минутного помешательства.

– И вы считаете, что от этого нам легче? – воскликнула Жасент. – Я согласна с братом. Послушать вас – так во всей этой истории виновата только моя сестра. Но она на кладбище, и ни защитить себя, ни озвучить свою версию трагедии она не сможет. На самом деле вы в таком же положении, что и мы: у вас есть только версия Мюррея. Версии Эммы нет.

Жасент коснулась слабого места в расследовании. Смутившись, начальник полиции немного помолчал.

– Именно поэтому мы и ведем расследование, мадемуазель, – прозвучал его ответ. – Я рассчитывал услышать господина Клутье, вашего отца, как я полагаю.

– Вы полагаете верно, – парировала Жасент, придя в отчаяние от холодности полицейского. – Но, если у вас есть вопросы, касающиеся нашей сестры, ответить на них сможет любой находящийся в этой комнате человек.

– Очень хорошо, вернемся к этому позже. Я хотел бы увидеть точное место, где нашли тело. К тому же доктор Мюррей заявил, что у вас есть свидетельское показание одного из соседей, который якобы видел, как доктор затаскивает Эмму Клутье в свою машину, что послужило тому, что ваши подозрения пали на Мюррея. Кроме того, кто-то из вас утверждал, что надежный источник сообщил вам про связь доктора с вашей сестрой. Вы с братом будете вынуждены отправиться в Роберваль для дачи показаний, так как вчера, убедившись в том, что подозреваемый зашел в мой кабинет, вы практически сбежали.

– Это был не побег! Мы не были обязаны присутствовать при его признании, вот и все! – возразила Жасент. – Неужели вы не можете понять, что мы были не в силах больше его видеть, выносить его присутствия? Но я говорила с сопровождающим вас господином: я спрашивала, можем ли мы надеяться на соблюдение полной тайны касаемо личности жертвы.

– Вам стоило обратиться за этим не к нам, а в редакцию газеты Le Colon или в редакции других ежедневных изданий Квебека. Однако на этот счет я могу вас успокоить. На данный момент дело не просочилось в прессу.

Второй полицейский, Журден Прово, кивком головы согласился с заявлением коллеги. Это был новичок, родом из города Труа-Ривьер. Он не сводил глаз с Сидони, но она этого не замечала, непрерывно успокаивая мать, бледность которой и непрекращающаяся дрожь испугали девушку.

– Не стройте иллюзий, мадемуазель, – добавил Карден. – Если только не произойдет чуда, пресса выставит на всеобщее обозрение похождения вашей сестры… и так называемого почтенного доктора.

Журден Прово впервые заговорил. Он обратился к Лорику, стоящему рядом с матерью и Сидони.

– Нам нужны имена свидетелей, о которых вы говорили с подследственным, – сказал он любезным и вежливым тоном.

Низкий, с хрипотцой, тембр его голоса привлек внимание Сидони. Девушка впервые посмотрела на юного полицейского. Их взгляды пересеклись.

– Речь идет о Пакоме Пеллетье, слабоумном парне, который проживает на улице Потвен вместе со своей матерью, и о мадам Девони Лафонтен, горничной доктора Мюррея, – ответила Жасент.

– Все лучше и лучше! Слабоумный! – проворчал Альфред Карден, бросая на молодую женщину негодующий взгляд.

– Да, он страдает от умственной отсталости, но полным идиотом его назвать нельзя, – добавила она. – Паком сыграл в этой истории важную роль. Если бы не он, я бы до сих пор верила в самоубийство сестры, и…

– Мадемуазель Клутье, ваши поиски правды были обоснованы вполне законным чувством, но кому-то из вас – вам или же вашим близким, а главным образом, вашему отцу – следовало бы связаться с нами сразу же после того, как тело было обнаружено.

Именно в этот момент в комнату вошел Шамплен Клутье. Он слышал последние слова Кардена. Его высокий рост, крепкое телосложение и волевые черты лица внушали почтение. Одетый в свой лучший костюм, с аккуратно подстриженной бородой и посеребренными, зачесанными назад волосами, он выглядел весьма представительно.

– Доброе утро, господа, – сухо поздоровался он.

На этот раз полицейские сочли нужным представиться. Альберта присутствовала при этом, но в висках у нее стучало, а взгляд был затуманен. Она почувствовала себя униженной высокомерным, слегка презрительным тоном Альфреда Кардена: словно она подарила жизнь какому-то лживому, похотливому существу. Материнское сердце отказывалось принимать Эмму такой. Внезапно все голоса и звуки внешнего мира, начиная отдаленным шелестом озера и заканчивая блеянием овец, перестали для нее существовать. Окружающая обстановка заволоклась дымкой, и Альберта проваливалась в сладостное небытие.

– Мама? Скорее, маме плохо! – крикнула Сидони, поддерживая мать за талию.

Лорик с Жасент бросились к матери.

– Ее нужно уложить, ноги приподнять немного кверху, – командовала Жасент. – Отнесем ее к тебе в мастерскую, Сидо, положим на диванчик.

Придя в дурное расположение духа, Шамплен обрушился на непрошеных гостей с бранью:

– Моя супруга не в силах оправиться от всего этого ужаса. Мне кажется, своими расспросами вы только провернули нож в ее ране.

– Мы всего лишь делаем свою работу, мсье, – сухо отрезал Карден. – Прошу вас, давайте выйдем.

Голова Альберты покоилась на плоском матрасе; под ноги ей подложили две подушки. Она все еще была невероятно бледной. Ее веки оставались закрытыми, дыхание еле прослушивалось. Проворно, как и подобает прилежной медсестре, Жасент измерила пульс матери, сожалея о том, что у нее с собой не было тонометра.

– Думаю, дело в упадке сил и резком падении давления, – сказала Жасент, тщательно осмотрев Альберту. – Она ничего не ест и мало спит. Сидони, принеси стакан теплой и хорошо подсахаренной воды, добавь примерно одну чайную ложку водки. Лорик, ты мог бы сходить к Матильде, попросить ее прийти?

– Мне не нравится эта старуха, Жасент. Я предпочел бы сходить за доктором Фортеном, – проворчал он.

– Ты не прав. Матильда поможет. Я думаю, мама нуждается именно в ней.

– И все-таки что с ней, как думаешь?

– Горе, стыд, страх – этого достаточно для того, чтобы отнять у человека желание жить. Мама лишь делает вид, что справляется.

– Бедняжка! Хорошо, я пойду.

В соседней комнате, отделенной от мастерской коридором, Сидони выполняла указания сестры. По всей видимости, Шамплен Клутье с Альфредом Карденом вышли на улицу, как и юный полицейский с необыкновенным голосом. Она увидела, как подошел Лорик, печальный, готовый расплакаться.