А еще я поняла, что росла всю жизнь в колбе. В замкнутом мирке, где все вокруг стремятся тебе угодить, и не могут ни возразить, ни вообще иметь какую-то свою точку зрения. В то время как большой мир населен удивительными людьми. Яркими, ни на что непохожими. Такими яркими, что для меня, впервые вышедшей на этот свет, они были просто ослепительными. Я впитывала ощущения Арины жадно, как губка пролитую воду, потому что никогда до этого момента не встречала тех, кто может чувствовать так глубоко и необычно.

Кажется, я начинала понимать за что можно любить это место. За то, что его любят такие люди. Что они настолько его любят.

– Ты знаешь, я читала дневники одной ведьмы…

– Ведьмы? – Арина подняла от удивления одну бровь.

– Не важно. Короче, она говорит, что сила передается как минимум через поколение. У мощной ведьмы дочь, как правило, мало что может, зато внучка точно кое-что умеет. А если внучке не досталось, то уж в правнучке сила сконцентрируется так, что станет она даже более крутой, чем прабабка. Это я к тому, что, если прадеды были гигантами, а дети и внуки не удались, значит вся их сила перешла к правнукам. А мой учитель, который обалдеть какой умный – утверждает, что масштаб человека определяют мечты и цели. Все остальное приложится, если он будет достаточно тверд и уверен.

– Это ты к чему? – нахмурилась Арина.

– К тому, что я вижу перед собой будущего гиганта. Наверняка ты не одна такая. Те, кто с нами учиться ничуть не хуже. Я чувствую, что вы умеете мечтать по-настоящему, по-крупному.

– Да ладно тебе, – махнула она рукой, – а ты то, что себя исключаешь? Почему «вы», а не «мы»?

– У меня мечты простые. Очень простые. И очень плохие, – вздохнула я.

– Кто так сказал? – возмутилась Арина.

– Я сама знаю. Но давай не будем сейчас об этом.

– Ладно. Пойдем. Главный некрополь впереди, – вздохнула Арина и махнула рукой вперед в сторону здания, напоминающего половинку яйца.

Перед этим павильоном стояла ракета. Я, конечно, видела их на картинках, но все равно была поражена размером. Мне всегда казалось, что они должны быть… ну как двухэтажный дом. Тут же стояла какая-то невероятная махина.

Мы прошли внутрь павильона, где под потолком висели странные устройства.

– Что это? – спросила я, так ничего и не поняв.

– Это самая главная мечта, которую мы похоронили. Космос. Сады на Марсе, полеты к Ио и Ганимеду, орбитальные станции у Сатурна. Я в детстве нашла подборку дедушкиных журналов «Юный техник» за шестидесятые годы. Представляешь, они тогда были уверены, что мы с тобой должны прогуливаться по колонизированной Луне, и регулярно летать на стройки на Венере и Марсе.

– А зачем?

– В том то и дело, что если ты разложишь мечту на составляющие и попытаешься найти практический смысл в каждой ее части, то ты ее попросту убьешь. Незачем, да. Ты не заработаешь лишний доллар, если слетаешь к Марсу. На Земле еще хватает ресурсов, чтобы не думать о других планетах. Мысль о выгоде и похоронила мечты о космосе. А гиганты постоянно бросали вызов: себе, судьбе, богам. Просто чтобы доказать, что ты можешь, что ты способен стать сильнее, умнее. Превзойти не только других, но, главное, самого себя. Поэтому они мечтали вырваться за пределы земной орбиты. Не ради выгоды. Ради всех, понимаешь? Ради того, чтобы человечество имело большую общую цель и мечту. Они, победив в самой страшной войне в мире, мечтали, что это не даст начаться новой.

– Но они ошибались… – тихо сказала я.

– Да, я и говорю: были наивные. Но честные и правильные.

После этой экскурсии мне стало стыдно. А о чем мечтаю я? Как планирую сделать мир лучше? Я пришла сюда ради мести, после которой… что? Никогда не думала об этом. Считала, что все дальше как-то само образуется. Может быть, останусь здесь, может поеду посмотрю мир, или сдержу обещание и вернусь домой. Как трава перекати-поле, которую носит ветер: без смысла, без цели.

– Все-таки в одно попсовое место я тебя отвезу. Но без этого нельзя ощутить пульс столицы. Тебе стоит увидеть ее живое сердце, – неожиданно сказала Арина и потащила меня к выходу.

Машина остановилась в квартале огромных стеклянных небоскребов. Они были как огромные скалы-столбы, расчесывающие облака словно божественный гребень, только рукотворные.

Я шла, задрав голову, и не смотрела на дорогу, поэтому Арине пришлось взять меня за руку и чуть ли не силой затащить в одно из зданий.

Большой лифт, от скорости которого закладывало уши, выплюнул нас на крышу.

– Это Око, – с непонятной мне ноткой гордости сказала подруга.

– Глаз? Чей?

– Башня Око. Сейчас ты поймешь почему.

Она подвела меня к огражденному решеткой краю крыши и у меня захватило дыхание.

Изредка во сне я летала. Это было непередаваемой волшебное ощущение, когда мир внизу становится маленьким, дом превращается в небольшое пятнышко, страшный черный лес – в густой мазок кисти божественного импрессиониста, а горизонт устремляется куда-то в бесконечность, открывая бескрайние просторы. Во сне меня всегда несли крепкие крылья, а тут… ощущение было точно такое же. Я как будто летела над городом, который уже начинали съедать сумерки, отчего он подернулся первыми искрами фонарей и полярным сиянием подсветки зданий.

– Смотри: вот артерии и вены. Чувствуешь пульс? – спросила Арина, указав на широкие проспекты внизу, по которым текли красные и белые световые реки огней машин.

Я попыталась понять: что она имеет в виду и действительно, благодаря тому что она была рядом, у меня ненадолго возникло ощущение, будто весь город – это живой организм, и по улицам текут красные эритроциты и белые лейкоциты, подчиняясь единому пульсу. Одни улицы ускорялись, проталкивая кровь быстрее, другие притормаживали на время, чтобы потом толчком разогнать автомобили по периферии капилляров спальных районов.

– Она живая, – прошептала Арина. – Моя Москва.

И это действительно было так. Я никогда не была в других больших городах и не знала можно ли почувствовать подобное в каком-нибудь Лондоне, Сеуле или Новосибирске. Небольшие городки, конечно, не могли дать подобное ощущение единого живого организма. Мощного, стремительного и, одновременно, вечного.

Арина прошептала:

– Мой город – это не дома и улицы. Те, кто ездит на автобусных экскурсиях и слушает гидов о том, когда и кем построено то или иное здание, не понимает, что смотрит не на то. Город – это люди, которые сливаются в единый живой организм. Их мысли, мечты, дела – все это вместе и есть город. Бессмысленно изучать историю зданий. Нужно смотреть кто его населял и чем они жили. Ты сегодня видела из кого он состоял раньше, а тут можешь ощутить пульс живой Москвы. Она как будто поет свою мелодию, свою песню. Нужно лишь прислушаться.

– Как? Откуда ты это все взяла? Я никогда не слышала, чтобы о своем городе рассказывали так, – тихо спросила я.

– Ниоткуда. Я сама люблю петь и слушать, как поют другие. Однажды я просто это почувствовала. Песню города. Она рассказала мне о том, что я тебе сегодня показывала.

Я смотрела на улицы, но понимала, что я глуха. Никакой песни я не слышала. Однако, Арину я поняла. Город – это люди. Такие, как она. Подруге удалось сегодня меня поразить в самое сердце, и я знала, что навсегда запомню этот день. А у тех, кто родился и жил здесь, таких дней было множество. Воспоминания о друзьях, родителях, просто мимолетных встречах – все это как корни, которыми человек врастает в город. Когда тебя разом лишают всего этого, ты сразу чувствуешь себя смертельно одиноким. Кто-то выбирает такой путь добровольно, уезжая из родных мест и даже из страны, с кровью выдирая из себя все эти связи, надеясь, что еще сможет врасти где-то на новом месте. Но в случае с моей матерью, это было не так. Покинуть родной дом было не ее решением. Без столицы и ее пульса она могла чувствовать себя одинокой даже несмотря на то, что у нее была я.

Мое внимание привлекла девица, которая снимала себя на телефон на фоне города и что-то лопотала мягким фальшивым вкрадчивым голосом. Слов я не разбирала – только интонации, но они почему-то меня ужасно раздражали. Девушка вообще была вся какая-то искусственная и неестественная.