— Потому что внутри него живет вечный ребенок, которому последние десять лет никто не говорил «нет», — отметил Джонас.

— Точно, и я имею право быть разочарованным.

— Верно, — Куинн сложила пополам свою копию документов и хлопнула меня по груди. — Просто не будь придурком.

— Я скучаю по ней! — крикнул я, заходя за ними в лифт.

— И весь офис обязательно скажет Зои об этом, когда она тут появится, — Джонас кивнул на удивленную секретаршу в приемной, а затем нажал кнопку парковки.

— Она никуда не денется, Никс, — Куинн покривилась. — Я имею в виду эмоционально, а не физически, поскольку ее сейчас здесь нет.

— Ты этого не знаешь. Вопреки распространенному мнению, меня нелегко любить, — мой голос дрогнул.

— Да, — тихо ответила Куинн. — Но помнишь, как тогда в Чикаго вы столкнулись в коридоре, а потом пошли разговаривать к тебе в гримерку?

— Разумеется, — Джонас перевернул еще одну страницу.

Я бросил на него сердитый взгляд.

— Когда Зои вышла, я спросила, все ли с ней в порядке и научилась ли она искать место повыше? — спросила Куинн, когда кабина лифта остановилась.

Я слегка прищурился, не совсем понимая, что она имеет ввиду.

— Она ответила: «Тебе не нужно забираться повыше, если ты плотина», — Куинн подняла брови, глядя на меня, пока мы шли по парковке. — Понимаешь? Ты — река. Зои — плотина. Она знает, что только она может удержать тебя. Ни одна другая девушка никогда даже и близко к такому не была.

У меня сжалось сердце.

— Это не значит, что она хочет меня.

Куинн закатила глаза.

— Хорошо, тогда давай представим, что она плотина гидроэлектростанции. Тебе нужно, чтобы она поддерживала тебя, а ты ей нужен, чтобы вырабатывать электричество, — Куинн усмехнулась и снова ударила меня по груди. — Я хочу сказать, что твои чувства, не одностороннее. Вы нужны друг другу.

— Или можно обойтись без метафор и просто посмотреть райдер Никсона, — предложил Джонас, размахивая документами. — Все дополнения, которые вносились в райдер последние две недели, подписаны. И если твои инициалы не «ЗШ» и ты не добавил в свой список чай из ромашки и корня валерианы, то можно с уверенностью сказать, что твоя девушка все еще тебя любит.

— Видишь? — улыбка Куинн стала шире. — Ты получишь чай.

Это не изменение дат тура ее группы и даже не телефонный звонок, но я был согласен и на это. Зои не только подумала обо мне, но и нашла время, чтобы убедиться, что у меня есть все, что нужно.

— Да, я получу чай, — ответил я с улыбкой.

21 глава

ЗОИ

Моника взволнованно махала мне, пока я бежала к служебному входу на стадион.

— Ты успела! Быстрее, они уже отыграли большую половину концерта.

Я показала пропуск за кулисы, и охранник отступил в сторону, пропуская меня.

— Отлично выглядишь, — бросила Моника через плечо, провожая меня по коридору.

Я сильно в этом сомневалась, так как всю дорогу от аэропорта мчалась, высунув язык, но все равно поблагодарила:

— Спасибо.

В Филадельфии в июле было невероятно жарко и влажно, поэтому я собрала волосы в пучок и сменила свой обычный костюм на простое легкое платье.

Впервые за два месяца я не работала. Сегодня я была зрителем.

— Которая из них его? — спросила я, когда мы проходили мимо гримерок. — Ладно, неважно. Эй, Крис!

— Зои! — Крис заключил меня в медвежьи объятия.

Я обратила внимание, что в коридоре не толпились фанатки и спросила:

— Никсон остался без поклонниц или они пошли шоу посмотреть?

— Теперь он никому не позволяет тут стоять. Раздает автографы. Кроме него доступ в гримерку есть только у Брэда.

— Брэд? — я поглядела на Монику.

— Новый стажер Никсона, — ответила она с улыбкой, — а я — ассистент Итана.

— Отлично! Вижу, ты растешь.

Я вошла в гримерную Никсона и сделала глубокий вдох. На туалетном столике стояли две пустые банки из-под апельсиновой газировки, а на подлокотнике дивана лежала его любимая футболка. Я провела пальцами по мягкому хлопку.

Прошло три месяца. Время узнать, выполнил ли он свое обещание, или ему надоело проводить ночи в одиночестве, и он нашел себе компанию. Сердце зашлось при мысли о такой возможности. Надо было предупредить Никсона, что приеду, и дать ему шанс отговорить меня от этого.

— Готова? — крикнула Моника из коридора.

— Да.

С каждым нашим шагом к сцене сердце колотилось все быстрее. Когда добрались до кулис, Моника протянула мне затычки для ушей.

Дыхание перехватило, когда я наконец увидела сцену и Никсона

Он все еще был в рубашке, что удивительно: обычно к концу шоу Никсон ее снимал. Он был полностью погружен в музыку, и выглядел невероятно хорошо, а выражение его лица…

Я непроизвольно сжала бедра.

Мне было знакомо это выражение. Оно появлялось всякий раз, когда Никсон оказывался внутри меня. Он занимался со мной любовью так же, как играл на гитаре — полностью отдавая себя.

Внутри поднялась тоска и желания. Последние три месяца выдались невероятно насыщенными, но не было ни минуты, когда бы я не думала о Никсоне, а с выходом нового альбома Hush Note было почти невозможно не видеть его лицо или не слышать музыку.

Песня закончилась, и Моника что-то сказала в свою рацию.

Джонас дотронулся до наушника в ухе и кивнул.

— Что это было? — спросила я.

— Ничего, — ответила она с лукавой усмешкой.

Никсон соглашался, что говорил ему Джонас, затем зашагал в другой конец сцены, где его уже ждал сотрудник с новой гитарой.

Я попятилась назад, когда он вернулся в центр сцены и впервые повернулся ко мне лицом. Я не хотела, чтобы он увидел меня до окончания выступления: между нами было слишком много недосказанности, и отвлекать Никсона было бы верхом непрофессионализма.

Никсон сосредоточенно поправил ремень гитары. На нем было написано «Зои». В груди расцвела надежда. Он все еще носил его, по крайней мере, один раз за концерт.

— У него для каждой гитары есть такой ремень, — словно прочтя мои мысли, сказала Моника, перекрывая шум толпы.

Я округлила глаза, но она просто кивнула.

Свет на сцене погас, оставив одного Никсона в луче прожектора. Что он делал? Он никогда не играл без Куинн и Джонаса. И его гитара… была электроакустической.

— Сегодня утром я проиграл пари Джонасу, — сказал Никсон, и его голос эхом разнесся по стадиону. — Оказывается, до статуи Рокки действительно семьдесят две ступеньки, а не семьдесят.

Зрители взревели, а я улыбнулась. Он всегда знал, как работать с толпой.

— Я проиграл, потому что поленился погуглить количество ступеней, а он сделал. Чертов мошенник. — Он провел большим пальцем по струнам. — И теперь я должен ему песню. Ту, которую он пытался заставить меня сыграть последние восемь месяцев. — Еще один аккорд, затем еще.

У меня перехватило дыхание. Восемь месяцев назад мы были в Колорадо.

— Сегодня ровно год как я не пью. — Аплодисменты были оглушительными и не стихали целую минуту. У меня защипало в глазах. Я так гордилась Никсоном, особенно сегодня. — Спасибо, друзья. Кто-то, кого я люблю, однажды сказал, что нет ничего более романтичного, чем изливать душу на публике. Итак, эта песня называется «Милосердный огонь» и посвящена человеку, благодаря которому этот год трезвости стал возможен.

У меня отвисла челюсть, когда зазвучала песня.

Пальцы Никсона скользили по струнам, оживляя мелодию, и я почувствовала, как она находит отклик в самом сердце, когда он начал петь.

— Горы, прогулка, снег, — начал он сильным и чистым голосом. — Он укрывает землю, и ложится на твои волосы.

У меня перехватило дыхание.

Горы? Он поет о Легаси?

— Твое имя — моя единственная молитва Богу, который перестал слушать меня под ярким солнцем.

Пальцы зудели от желания прикоснуться к нему.

— Твое тепло опаляет мою душу. Клеймит, метит и сплавляет воедино. Рыжие шелковистые пряди между моими пальцами, кружево, страсть…