Annotation

Легендарный гитарист рок-группы Hush Note Никсон Винтерс только что вышел из реабилитационного центра, и моя задача на ближайшие полгода – не дать ему снова сорваться. Он должен раз и навсегда разорвать порочный круг, и я очень хочу ему помочь. Ведь от этого зависит мое будущее, карьера, и, как выяснится позже, мое влюбленное сердце.

Музы и мелодии

Ребекка Яррос

АННОТАЦИЯ:

Легендарный гитарист рок-группы Hush Note Никсон Винтерс только что вышел из реабилитационного центра, и моя задача на ближайшие полгода – не дать ему снова сорваться.

Он должен раз и навсегда разорвать порочный круг, и я очень хочу ему помочь. Ведь от этого зависит мое будущее, карьера, и, как выяснится позже, мое влюбленное сердце.

1 глава

НИКСОН

Я хотел выпить; все равно что: виски, текилы, водки, главное – много. И это еще слабо сказано, но после полутора месяцев в реабилитационном центре, пребывание в котором стоит дороже, чем мой пентхаус, я понял, что именно хочу, а не нуждаюсь.

Поскольку удалить эту жажду я не мог, пришлось довольствоваться апельсиновой газировкой. За последние шесть недель я выпил столько этого дерьма, что, вероятно, у меня теперь сахарная зависимость.

Это лучше, чем алкогольная или наркотическая, верно?

Когда с характерным щелчком открыл ледяную банку, взгляды тех, кто был на заднем сиденье лимузина, мчащегося по улицам Сиэтла, устремились на меня. Хотя они и не переставали пялились, просто теперь делали это открыто.

– Я позаботился, чтобы у тебя было вдоволь этой фигни. – Улыбка Итана, нашего тур-менеджера, по десятибалльной шкале неловкости тянула на одиннадцать.

– Твою квартиру мы тоже вычистили. – Джонас глядел так, словно я – граната с выдернутой чекой.

Он – один из моих самых близких друзей, солист нашей группы Hush Note, и слишком хорошо знал, что происходит, когда я срываюсь. Например, когда уединяюсь с фанаткой в автобусе для туров и принимаю хер знает какие таблетки. Именно Джонас нашел меня там, отвез в больницу, а потом сидел рядом, ожидая, выкарабкаюсь я или нет.

Это был момент просветления. Я понял, что стал обузой не только для группы, но и для личной жизни лучших друзей.

– Мы подумали, что это поможет… ну, знаешь... оставаться трезвым и все такое, – добавил он, когда я не ответил.

– Точно. Спасибо.

Оба закивали.

Вымученные улыбки и множество гребаных кивков. Люди не знали, что сказать или как себя вести. До реабилитации они горели желанием высказать все, что накопилось, после – обращались, как с ядерной бомбой, словно боялись, что рвану, если сделают что-то не так. Именно поэтому я не сказал, что ложусь на лечение. В этот раз, в отличии от четырех предыдущих, меня не принуждали пройти реабилитацию: я сам так решил, и ожидаемо, что они были раздражающе горды, но в то же время опасались, что ничего не получится.

По крайней мере, они точно знали, кем я был: первоклассным неудачником, чьи грехи прощались за симпатичную мордашку, стройное тело и волшебные руки, когда дело касалось гитары. Только мои грехи давным-давно превысили лимит прощения, хоть по благосклонным вымученным улыбкам на лицах Джонаса и Итана этого не скажешь.

Мой первый грех? Я был алкоголиком, который баловался наркотиками с банальным оправданием – заглушить боль.

Прикиньте, яблоко от яблони и правда недалеко падает.

– Ты хорошо выглядишь, – выпалил Итан.

– Ага. Глаза голубые и все такое, – добавил Джонас.

Еще больше кивков. Прям пара болванчиков.

Куинн, барабанщица и третий мушкетер в трио нашей группы, которая сидела рядом со мной, усмехнулась.

– Хватит, парни. Ему и так не по себе. Расслабьтесь. Он тот же Никсон.

Тот же, только бомбо-ядерной модификации.

– Вам, не обязательно было приезжать, – повторил я уже в пятый раз.

Мой второй грех? Я не заслуживал таких друзей. В ту минуту, когда узнали, откуда я возвращаюсь, они все бросили и примчались в аэропорт.

– Мы хотели тебя поддержать. – Джонас говорил тоже самое в прошлые разы (всего их было четыре, но он знал только о трех), когда встречал меня после реабилитационного центра.

– Я как следует поддержан. Миссия выполнена. – Я поднял стакан с шипучкой в шутливом тосте и выпил половину.

Куинн закатила глаза, но она привыкла к тому, что я веду себя как придурок, так что я не слишком волновался. Эти трое видели меня в лучшем и в худшем виде. За восемь лет с основания группы мы прошли путь от сцен в баре до полных стадионов, и всегда прикрывали друг друга. Мы никогда не сливали инфу о группе прессе, не выступали с сольными проектами, и, несмотря на все проблемы, были семьей.

Лимузин завернул за угол, и мы увидели мою многоэтажку.

Джонас выругался, и я был полностью с ним согласен.

Нескончаемая толпа фанатов, заблокировавшая подъезд, словно сошла с ума при виде нашего лимузина.

– Говорила же, надо было брать неприметный внедорожник, – пробормотала Куинн, ища что-то на телефоне.

– Как они узнали? – спросил Итан.

У моего дома всегда дежурили фанаты, но это уже чересчур.

Там гигантский плакат с моей фотографией?

– Меня не было шесть недель, а не шесть месяцев, – проворчал я.

– Похоже, кто-то разбил лагерь в аэропорту, дожидаясь твоего возвращения. — Куинн повернула телефон, чтобы мы увидели фотографию на популярном сайте сплетен. На ней мы обнимались на взлетной полосе сразу после того, как я сошел с трапа частного самолета.

Водитель опустил перегородку.

– Что мне делать?

Улыбаться в камеры телефонов не входило в мои сегодняшние планы.

– Езжай на подземную парковку.

Мы обогнули толпу фанатов и спустились в гараж через отдельный въезд. Не зря я заплатил кучу денег, чтобы жить здесь. Я любил фанатов. Особенно женщин, даже если они исключены из меню на ближайшее будущее. Но нужно разделять общественную и личную жизнь.

Я вытащил спортивную сумку из багажника лимузина и закинул на плечо. Мы гуськом вошли в лифт, и я ввел код доступа в пентхаус. Кнопки на панели загорались, отмечая этажи, тишину нарушала фортепьянная версия «My Heart Will Go On».

– Я бы не советовал вам заходить в бар или куда-нибудь еще по дороге домой, – сказал я.

Они заговорили одновременно.

– Что?

– Мы даже об этом не думали.

– Мы здесь не для этого.

– Точняк. Вы здесь, чтобы нянчиться. – Я рассмеялся и покачал головой.

– Мы не нянчимся с тобой, – огрызнулась Куинн и прищурилась, глядя на меня. – Мы любим тебя. Смирись наконец с этим.

– Честно говоря, мы оба чувствуем себя дерьмово из-за того, что переехали в прошлом году, а ты остался в Сиэтле. – Джонас собирал волосы в низкий хвостик, и сейчас с таким разочарованием дернул за него, что порвал резинку.

– А я не чувствую себя дерьмово, – пробормотал Итан. – Я все еще живу здесь.

Лифт тренькнул, и двери открылись в роскошном мраморном холле моего пентхауса.

Мой грех номер три: я зарабатывал кучу бабла и тратил его на ерунду, потому что любил красиво жить.

– Я полностью поддержал твой переезд в Бостон, чтобы быть с Кирой, – сказал я Джонасу, доставая ключи из кармана, затем повернулся к Куинн: – И, насколько помню, именно я посоветовал тебе вернуться в Боузмен к Грэму. Вы оба заслуживаете счастья.

Я не врал. Теперь, когда у них были семьи, я не собирался ныть и жаловаться.

– А как же ты? – спросила Куинн, когда я повернул ключ и открыл дверь.

– О, ты же меня знаешь. Я чокнутый, – улыбнувшись, я вошел в квартиру.

Когда уезжал, здесь был бардак, а теперь чисто. Жалюзи открыты, кругом ни пылинки и пахло приятно: чем-то лимонным и чистящим вместо травки и прочей гадости. А еще было удивительно тихо. Шесть недель назад, отправляясь в аэропорт, мне приходилось обходить тех, кто валялся в отключке в гостиной.