– С этого момента вы перестаете принимать решения за меня. Мы никогда так не работали, и не будем начинать.

Джонас потер переносицу и вздохнул.

– Мы просто беспокоимся о тебе, Никс. Хотим дать шанс остаться трезвым. Отмена четырех концертов – нонсенс. Но ты важнее.

– Ничего не отменяется и не переносится. Я прошел двенадцати недельную программу за шесть недель, чтобы быть уверенным, что справлюсь с собой и продержусь до осени. Вы правда думали, что я отправлюсь на реабилитацию и не подумаю о том, что дальше?

Я был эгоистичным придурком, но не настолько.

– Мы не знали, что у тебя на уме. – Куинн наклонилась вперед, уперев локти в колени. – Ты нас не посвящал в свои планы. И не смотри на меня так. Мы очень рады, что ты решился на этот шаг, и просто пытаемся понять, как лучше поддержать тебя.

Я сжал челюсти. Почему я поехал в реабилитационный центр, касалось только меня. Как и то, почему я пил. Но, похоже, придется рассказать о четвертой попытке.

– Дело в том, что за неделю до этого я сбежал из реабилитационного центра. Я не хотелось вас разочаровывать, если и в этот раз сбегу.

Они поникли, будто я только что лопнул их воздушные шарики, как будто я опять потерпел неудачу.

– Слушайте. Это отстой. Я не буду лгать. С тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, я и шести недель не протянул без выпивки. Но на следующей неделе пойдет уже седьмая, как я трезв. Я сам решил пройти реабилитацию. Никто меня не заставлял. Мне не нужен был знак свыше. Это должно показать, насколько я серьезен. Честно говоря, вы реально начинаете бесить, предполагая, что знаете, что для меня лучше. Если хотите быть чьим-то родителем, возвращайтесь к своим детям.

Они уставились на меня с открытыми ртами.

– Так, значит, ты не хочешь отменять концерты? – спросил Бен, все еще держа телефон.

– Не хочу. Это плохо отразится на бизнесе и привело бы к проблемам с пиаром. Я так понял, ты никому не говорил про реабилитационный центр?

Если он проболтался, я бы уволил его прямо здесь и сейчас.

– Никому я не говорил. Наши пиарщики разместили в твоих соцсетях посты с пляжами и дурацкими подписями типа: «Живу своей лучшей жизнью», «Вода успокаивает душу».

Я бы никогда не написал такой пошлятины, но пропустил это мимо ушей.

– Отлично. Тогда ничего не отменяем. Конец истории. – Я засунул руки в карманы джинсов.

Бен изучал меня несколько мгновений и повернулся к Шеннон.

– У тебя есть все необходимое?

– Да. Мои вещи в гостевой комнате, и швейцар знает, что никого нельзя пускать без сопровождения. – Она покосилась на меня, затем смахнула невидимую соринку со свитера.

Я прищурился.

– Прости, что?

Какого черта ее вещи в моей гостевой? И что она имела в виду, говоря, что застряла здесь?

– Шеннон будет с тобой до начала осенних шоу, – заявил Бен. – У меня слишком много дел, чтобы разбираться с тобой лично, а она – единственная в моей команде, кто может справиться с твоим дерьмом, без желания переспать с тобой.

Я вздернул брови. Что было более оскорбительным? То, что я ей не нравился? Или то, что она думала, что действительно способна справиться со мной?

– Она здесь не останется!

– Это не обсуждается, Никсон. – Бен повернулся ко мне. – Если передумал и хочешь отменить концерты, я поддержу. Мы здесь для того, чтобы убедиться, что ты не будешь употреблять всякую дрянь. Но если ты хочешь, чтобы я не отменил выступления, тогда Шеннон останется и проследит, что ты не слетишь с катушек. Такова сделка. Соглашайся или нет.

Этот мудак не шутил.

Я перевел взгляд с Куинна на Джонаса.

– О, теперь я понял. Вам не нужно нянчиться со мной, потому что теперь это будет делать она, – я указал на Шеннон, или как там ее звали.

– Она, между прочим, юрист, а не нянька, – огрызнулась она.

– Еще лучше!

Джонас встал.

– Я в Бостоне, Куинн в Монтане. Нас убивает, что мы не можем быть рядом с тобой, но если хочешь, мы останемся.

Куинн встала и сунула свои барабанные палочки в задний карман.

– Останемся так долго, пока будем тебе нужны, – пообещала она.

Если вышвырну вон Шеннон, то эти двое застрянут со мной, вместо того, чтобы вернуться домой. Я не мог так с ними поступить.

Я взглянул на Шеннон.

Четыре года, и я до сих пор не знал ее имени?

– Отлично, – рявкнул я и шагнул к фотографии Джеффа Фроста в рамке, висевшей на стене. За ней прятался небольшой встроенный сейф. Я достал оттуда пузырек с таблетками. Он казался тяжелым, хоть на самом деле ничего не весил.

Все взгляды приклеились ко мне.

– Держи. Это последняя контрабанда в доме, и только что я добровольно отдал ее тебе. Теперь, как тебя, черт возьми, зовут? – я говорил тихо, поскольку изо всех сил старался сдержать гнев.

У меня внутри все сжалось, когда мы встретились взглядами. У нее были не просто зеленые глаза, а изумрудно-зеленые, и ярче любого из виденных мною драгоценных камней. Я моргнул и отступил назад, когда она обхватила пальцами пузырек и прошептала:

– Спасибо. Меня зовут Зои. Зои Шеннон.

Зои, значит.

– Что ж, Зои, учитывая, что ты сунула нос в каждый уголок пентхауса, полагаю, ты знаешь, где запасные полотенца. – Я повернулся к друзьям. – Остальные могут убираться к чертовой матери. Я люблю вас, но в данный момент вы мне не очень нравитесь.

Взяв с кофейного столика коробку с тайской едой, которую они заказали, я поднялся по лестнице.

Смешно. Они так беспокоились, чтобы я оставался трезвым, но приставили ко мне единственную женщину, из-за которой могу сорваться.

Я усмехнулся.

По крайней мере будет чем заняться. Интересно, сколько времени потребуется, чтобы довести мисс Зои Шеннон до точки кипения?

2 глава

ЗОИ

– Как поживает эгоистичный засранец? – Наоми, моя лучшая подруга и по совместительству жена моего брата Джереми, отлично знала, как я отношусь к новому соседу.

– Все такой же эгоистичный. Как там мой брат?

– Прямо сейчас везет твоего племянника в детский сад. Кстати, за этот месяц он поправился два фунта: Леви, а не Джереми.

– Хорошо, что не наоборот. – Я сидела за столиком в патио, пила кофе и любовалась панорамным видом на Сиэтл и залив Пьюджет-Саунд.

Все же, вид на Скалистые горы лучше.

– Упомяни черта, – пробормотала Наоми. – Твой брат как раз на другой линии. Я перезвоню после смены, ладно?

– Не волнуйся. Поболтаем в выходные. Люблю тебя.

– И я тебя!

Я вздохнула.

Наоми бы с ума сошла, если бы увидела весь Сиэтл как на ладони. Никсон Винтерс, может, и отъявленный козел, но жилье выбирать умел. С другой стороны, когда зарабатываешь миллионы, можешь позволить себе любой вид.

Из окон своей квартиры на четвертом этаже я видела только кирпичную стену, но это ничего. Зато я почти погасила студенческий кредит.

Всю последнюю неделю я уединялась в этом маленьком уголке огромного патио по утрам, чтобы получить необходимую передышку от бурлящего водоворота хаоса, которым был Никсон. Открыв ежедневник и положив рядом телефон, я начала сверять расписание на день. Хотя, какой в этом смысл, если ему плевать на график?

На ближайшие три недели – тогда состоится первый из запланированных концертов – мы полностью освободили его расписание. Например, сегодня в нем значится всего один пункт – встреча с реабилитологом. Но Никсон не хотел просто сидеть на попе ровно (в принципе, я его понимала: на данном этапе выздоровления, безделье – враг номер), и вчера потащил меня на тренировку по метанию топора.

– Что ты тут делаешь?

Я вздрогнула, расплескав кофе, но, к счастью, не на ежедневник.

– А ты что тут делаешь в такую рань?

– Уже восемь тридцать, – держа в руке дымящуюся кружку кофе: черного, разумеется, Никсон пригладил свои всклокоченные ото сна небрежно-сексуальные волосы.

Господи, помоги! Он без рубашки!