От вида его покрытого татуировками торса у меня всегда текли слюнки, и не важно, где я его видела: на сцене или здесь. Пусть Никсон мне и не нравился, но я не слепая. Он в значительной степени был живой рекламой секса и плохих решений.

Не просто так журнал People присвоил ему титул самого сексуального мужчины.

Он был ростом метр девяносто, весил примерно девяносто пять килограмм после реабилитации, имел темно-русые волосы и карие «трахни меня прямо здесь и сейчас» глаза. Все это любая девушка могла прочесть о нем в интернете, но там не написано, какой крошечной я себя чувствовала, когда он возвышался надо мной. Или как татуировки на его спине «двигались», пока он шел по патио, или что его задница могла вернуть в тренды спортивные треники. Эти факты можно найти только в моей голове. Я знала слишком много, когда дело касалось Никсона Винтерса, потому что именно мне было поручено разгребать его проблемы, и предотвращать те, в которые он еще не вляпался.

– Обычно ты не встаешь до десяти, – наконец сказала я.

– Разочарована? – он прислонился к перилам и поднес кружку к губам.

– Нет, – солгала я и попыталась сосредоточится на записи: «встреча за ланчем» в ежедневнике, в то время как мозг скандировал: «Пресс, пресс, пресс».

Не удивительно, что этот самый пресс производил такое впечатление, учитывая сколько времени Никсон тратил в спортзале. Да еще и меня с собой туда тащил.

Сосредоточься, Зои.

– Сегодня вроде пятница, так почему ты оделась как для воскресной церковной службы?

– Что, прости? – я взглянула на свое классическое темно-синее льняное платье-футляр и свитер в тон.

Началось.

Еще один день, когда Никсон будет нажимать на все мои кнопки одновременно. Но это лучше, чем если бы он пытался залезть ко мне в трусы. Хотя я не в его вкусе. Никсону нравились высокие, худые, как модели, девушки, которые никогда не задавали вопросов по утрам. Я не была ни тем, ни другим, и именно поэтому Бен поручил мне это задание.

Вознаграждение, если я справлюсь, окупит все.

– Ты меня слышала, – он наклонил голову и окинул меня оценивающим взглядом.

– Я одета для работы, а не для церкви. Потому что я работаю. Ты можешь сколько хочешь игнорировать Бена, я – нет. Hush Note не работает сам по себе, знаешь ли.

Он нахмурился.

– И поэтому ты должна одеваться как Джеки Кеннеди, работая из дома?

Как же я его ненавидела. Терпеть не могла это самодовольное выражение на дурацком привлекательном лице.

– Во-первых, сравнение с Джеки Кеннеди – не оскорбление, а во-вторых, как прикажешь мне одеваться на работу? В твоем стиле?

– Я не против, если будешь ходить топлес. Ты не совсем в моем вкусе, но...

– Боже, просто возвращайся в постель! – огрызнулась я.

Никсон усмехнулся. Он вывел меня из себя и, значит, добился своего. Мне никогда не победить.

– Серьезно, что ты здесь делаешь каждое утро? – спросил он.

– Сверяю наши расписания.

Как бы еще я узнала, что нужно впустить симпатичную блондинку-массажистку, которой он назначил сеанс на десять вечера?

– В бумажном ежедневнике? С таким же успехом можешь взять камень и резец, – поддел он и сделал еще глоток кофе. – К тому же все уже есть в твоем телефоне. Сколько ежедневников нужно одной женщине?

Я усмехнулась.

– Расписание на моем телефоне доступно всем сотрудникам Berkshire Managemen. Кто угодно может войти в систему и что-то изменить. Но этого малыша, – я с любовью погладила кожаный переплет ежедневника, – только я контролирую.

Он посмотрел на меня как на сумасшедшую.

– Что? – я подняла брови. – Когда рухнет сервер и отрубится вайфай, только у меня будет нужная информация. Так и будет, вот увидишь.

Я была организована, и в этом нет ничего плохого, особенно когда работаешь с неорганизованными креативщиками.

– Ладно, – он отпил кофе. – Раз уж ты мучаешь меня уже целую неделю, пришло время рассказать, почему именно ты здесь? Вытянула короткую спичку?

Я моргнула.

– Спичку?

Каждый ассистент в Беркшире мечтал об этой работе.

– Ты меня ненавидишь, – Никсон провел рукой по своей светлой бородке. Он перестал бриться три дня назад.

– Нет.

– Лгунья. Ты не можешь находиться рядом со мной так же, как и я с тобой, так зачем соглашаться быть моей нянькой? Любишь садомазохизм? Немного боли полезно для тела, да, Шеннон?

Я вздрогнула, когда он назвал мою фамилию. Бен так делал, потому что думал, что это обезличивает отношения с подчиненными и облегчает их увольнение. А увольнял он часто. Большинство его ассистентов не протянули и года. Я – первая, кто пересек этот «рубеж» и единственная, кто продержался четыре года.

– Что ж, Винтерс, мои сексуальные предпочтения включают любого, кроме тебя, а остальное – не твое дело. Но раз уж ты спросил: я здесь, потому что была лучшим вариантом, и я предана группе.

Мои сексуальные предпочтения не имели значения вот уже четыре года, с тех пор, как пришла работать в Berkshire Managemen. У меня банально не хватало времени на отношения, а секс на одну ночь я не любила, в отличии от Никсона.

Он прищурился.

– То есть ты терпишь все это, потому что предана группе?

– А какая еще может быть причина? – подхватив телефон и ежедневник, я встала.

Мне всего лишь хотелось спокойно начать день. Неужели ему обязательно разрушать каждый момент?

– Ты определенно чего-то хочешь за это.

Я промолчала.

– Угадал? – он ухмыльнулся.

– Хорошо, – я вернула вещи на стол и скрестила руки на груди. — У меня сделка с Беном. Счастлив?

– Возможно, заинтригован, но не счастлив. Ты и это слово не сочетаетесь. Это все равно что превратить выпускной вечер в подготовку к выпускным экзаменам. Хотя, ты, наверное, думаешь, что я никогда не сдавал экзамены, поскольку я – безответственный, эгоистичный осел, который облажается, как только останется один на пять минут. – Взгляд его потрясающе карих глаз посуровел. – Пентхаус большой, но это не значит, что я не слышу, как ты отчитываешься Бену каждый вечер.

Жар залил мои щеки, но я вздернула подбородок. На протяжении последних четырех лет я видела, как Никсон пережевывает и выплевывает с улыбкой своих помощников, и я не собиралась пополнить этот список – не тогда, когда была так близка к своей цели.

– Ты набрал тринадцать с половиной баллов на экзамене, что позволило поступить в Вашингтонский университет.

Он напрягся.

– Откуда, черт возьми, ты знаешь? – он с такой силой поставил кружку на перила, что удивительно, как она не разбилась.

– Знать – моя работа, Никсон, и я чертовски хороша в ней. Также я знаю, что тебя приняли в Карнеги-Меллон, Вандербильт и Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе на музыкальный факультет, но ты не пошел ни в один из них. Почему?

Мне всегда это было любопытно.

Никсон сжал челюсти.

– Не все могут позволить себе учиться там.

– Могут, если им, как тебе, предлагают полную стипендию!

Он пристально посмотрел на меня.

– Хочешь знать, что я думаю?

– У меня есть варианты?

Мускулы на его челюсти снова напряглись. Утренний ветерок бодрил, но ледяной взгляд Никсона мог и заморозить.

– Я думаю, что что-то или кто-то удерживает тебя здесь.

По крайней мере, он не стал выпытывать у меня подробности о сделке с Беном. Пока не стал.

– Мне плевать, что ты думаешь. Но ты должен знать, что я не считаю тебя глупым. А теперь я собираюсь позвонить твоему продюсеру, потому что игнорировать телефонные звонки – это по-детски: все равно что закрывать глаза и думать, что тебя никто не видит. У меня для тебя новость, Никсон: мы все тебя видим.

С гордым видом я схватила ежедневник с телефоном и пошла к дверям, но испортила свой грандиозный выход: я забыла кофе.

Черт.

Когда вернулась, чтобы взять чашку со стола, Никсон выгнул бровь.