Я бросил телефон на кофейный столик, чтобы освободить руки. Зои не любила, когда ей мешают во время работы, но как только она заканчивала со своим списком дел на день (который был длиннее, чем мой годовой), наступало время пошалить.

— Да, — ответила она, перебирая в руках пачку писем. — Просто просматриваю сегодняшнюю почту. Ничего особенного. Кажется, только счета… — она вдруг нахмурилась. — Странно.

— Что там? — спросил я, сжимая ее бедра и притягивая к себе. Остальное могло подождать. Мне нужно было снова услышать, как она выкрикивает мое имя в этой комнате. Акустика здесь была невероятной.

— Это от юридической фирмы, но адресовано тебе. — Она перевернула конверт, показывая почтовый штамп: письмо было сюда переадресовано. — На тебя снова подали в суд?

— Это было всего один раз, и то по мелочи.

Она подняла брови.

— Ты покрасил краской из баллончика дом той женщины.

— Верно, но, в свою защиту скажу, я думал, что это мой дом. Мне было двадцать три, и я был пьян. — Я откинулся назад и наклонил голову, чтобы увидеть обратный адрес.

— Не уверена, что это смягчающие обстоятельства, — подразнила она.

На конверте значилось: «Адвокатская фирма «Хауэлл и Джонсон».

У меня свело живот.

Это не он, а только письмо. Это не он. Просто письмо.

— На тебя когда-нибудь подавали в суд за установление отцовства? — спросила Зои.

Но она держит письмо в руках, и только тоненькая бумага отделяет от соприкосновения с ним. От его влияния, от инфицирования им.

— Никс? — Зои обхватила мое лицо, и я резко посмотрел ей в глаза. — Я пошутила. Но... такое было? На тебя когда-нибудь подавали в суд на установление отцовства? — она нахмурилась, глаза потемнели от беспокойства.

Я покачал головой.

— Черт возьми, нет. Никогда не был настолько пьян.

Надо вырвать письмо из ее рук. Оно не должно было приходить сюда. Не должно ее касаться.

— Что ж, это хорошо, — Зои поежилась. — Я не говорю, что из тебя не получился бы отличный отец. Наоборот: получился бы. Просто не... — она прикусила губу.

— Не когда я пьян каждую ночь и весь день? — я заставил себя улыбнуться.

— Точно. — Она склонила голову набок и внимательно посмотрела на меня. — Ты вообще хочешь детей?

— Не уверен, что ребенок захочет меня, — ответил я, положив руки ей на бедра.

— Любой ребенок захочет, — прошептала она, проводя пальцами по бороде, которую я перестал брить после последнего концерта. — И я уверена, что когда придет время, у тебя будут прекрасные дети.

Мое сердце бешено заколотилось, но я был слишком сосредоточен на письме, чтобы ответить.

— Что ж. — Она убрала руку и вскрыла конверт.

— Давай потренируемся. — Я вырвал у нее письма и бросил все (кроме одного) на пол, затем обхватил Зои за попку и посадил на себя.

— В чем? — приглушенно пробормотала она, пока я стягивал с нее толстовку.

— Ты говоришь о детях, и мне хочется попрактиковаться в их создании. — Толстовка упала на пол, а письмо я засунул между диванными подушками.

Она усмехнулась.

— Ты всегда хочешь попрактиковаться.

— Совершенствоваться.

Я притянул ее губы к своим, и менее чем за секунду поцелуй перешел от игривого к жгучему. Пронизывающая до костей паника из-за письма сменилась первобытным желанием, граничащим с отчаянием.

Я нуждался в Зои прямо сейчас.

Мы разделись, я раскатал презерватив, а затем оказался внутри нее, и мир снова обрел смысл. Черт возьми, она была горячей, тугой и всегда такой невероятно влажной. Идеальной. Я бы хотел навсегда остаться прямо здесь, в ней, где ничто другое не имело значения. Где ничто другое не могло затронуть нас.

Я крепко поцеловал Зои, пока она медленно меня объезжала. Я хотел, чтобы она двигалась быстрее и жестче, но она не спешила: плавно скользнула вниз по члену, запустила пальцы мне в волосы и улыбаясь.

Эта женщина собиралась довести меня до безумия, но я и был здесь ради этого.

Я откинулся на спинку дивана, потянув Зои за собой, чтобы мог руками, зубами и языком довести ее до исступления. Наблюдать за тем, как она кончает, было даже приятнее, чем собственный оргазм, и я убедился, что она дважды достигла оргазма, прежде чем кончил сам, выкрикивая ее имя.

Я прижал Зои к своей груди, пока мы приходили в себя. Она провела пальцем вдоль верхнего края крыльев, вытатуированных поперек моей груди — там, где виднелся шрам.

— Ревнивый любовник его оставил? — тихо спросила она.

— Драка в баре.

Она подняла брови.

— Не я ее начал. — Я пожал плечами и чмокнул ее в губы. — А твой? — я скользнул по серебристому шраму. — Старая боевая рана?

— Драка с медведем, — она усмехнулась.

— Врушка, — я рассмеялся.

— Аппендицит удалили, когда мне было десять. — Зои выпрямилась. Она больше не касалась моей кожи, зато теперь я видел ее потрясающую грудь. — Какую татуировку ты сделал первой?

Я заколебался и чуть не выдал ложь, которую цитировали в каждом журнале, а затем вместо тату падающего Икара, поднес ее пальцы к маленьким часам под крылом, прямо над моим сердцем.

— Честно? — Зои встретилась со мной взглядом. — Я думала, что это...

— Если ты думала, что это Икар, то почему спросила? — я прижал ее руку к своей груди. Лишь ей одной я открыл этот кусочек правды.

— Не люблю получать информацию из вторых рук. — Она обвела часы, задержавшись на римских цифрах, секундной и часовой стрелках. — Семь часов и двенадцать минут.

— Да. — У меня сжалось сердце. — Спросишь почему?

Ее зеленые глаза пригвоздили меня к месту.

— Ты ведь не расскажешь?

В вопросе слышалась надежда, и это пронзило мою душу, словно нож, а потом я покачал головой, сокрушая ее надежду.

— Тогда не буду спрашивать, — прошептала Зои, обхватив мое лицо. Ее поцелуй был нежным, но немного печальным. — Ирония в том, что ты находишься в моем теле, хотя не пускаешь меня сюда, — она легонько постучала по моим вискам, — на данный момент для меня это слишком.

С этими словами она соскользнула с меня, подобрала одежду и разбросанные письма, а затем оставила меня наедине с моими собственными дерьмовыми мыслями и тем письмом, которое мне необходимо сжечь.

***

Ноябрь сменился декабрем, а мы все еще оставались в Колорадо, и мне это нравилось. Здесь не было ни папарацци, ни желтой прессы, и лишь одна единственная рождественская вечеринка в городском общественном центре, на которую все пришли в дурацких свитерах. Я отказался надеть такой, и вместо него на мне красовалась толстовка с самодельным принтом — фотографией Джереми.

Увидев ее, мать Зои хохотала до упаду, а Наоми подрисовала на отпечатанном лице своего мужа усы.

Зои закатила глаза и сказала, что не станет со мной целоваться, пока физиономия ее брата утыкается ей в грудь, поэтому пришлось переодеться в свитер с Гринчем. Ничто не стоило того, чтобы упустить поцелуи Зои.

Я старался избегать Питера, который не упускал возможности предложить себя в качестве бэк-гитариста в Hush Note. Очевидно, он не знал, что это место навеки отдано Джонасу.

— Итак, когда вы двое собираетесь вернуться в Сиэтл? — спросила Наоми, потягивая зеленую жидкость, которую налила себе из чаши с пуншем.

Зои вопросительно посмотрела на меня.

— Даже не знаю. Никс, когда мы возвращаемся в Сиэтл?

Мы обсуждали это каждые несколько дней.

— Когда захочется. — Удерживал ли я ее от изучения новых групп? Возможно. Использовал ли любой предлог, чтобы остаться с ней здесь, в нашем маленьком снежном шаре? Безусловно. Я не употреблял алкоголь двадцать три недели и не спешил возвращаться к образу жизни, который ставил это под угрозу. К тому же, у жизни в Колорадо был дополнительный бонус: мы с Зои жили вместе, и когда мы вернемся, эта проблема неизбежно встанет перед нами.

— Какой точный ответ, — подразнила Наоми.

— Это сарказм от той же самой женщины, которая наткнулась на кухонную стойку, когда впервые меня встретила? — я приобнял Зои за плечи.