— Это было здорово! — сказал Питер, делая шаг вперед, чтобы забрать гитару.

— Я настроил ее для тебя. Спасибо, что одолжил.

— Эта нота «ми» та еще упрямица, — проворчал Питер.

— Только не тогда, когда ее как следует разогреешь, — Никсон приподнял бровь.

Питер побледнел.

— Что ж, нам уже пора! — объявила я, беря Никсона за руку и уводя прочь.

— Еще рано, — запротестовал он с блеском в глазах. — Я купил торт.

Я закатила глаза.

— Ты предложил цену за торт на аукционе, а не купил. Может, твою ставку побьют.

— Посмотрим.

Он провел языком по нижней губе, и я поборола желание тоже попробовать ее на вкус. Тот поцелуй был ненастоящим. Это был продуманный маневр с его стороны, чтобы спасти меня.

Полтора часа спустя, мы, кутаясь от холода, слушали итоги аукциона. Мама поднесла руку ко рту, да так и застыла, когда была объявлена самая высокая цена за торт.

Никсон предложил за ее торт десять тысяч долларов.

Я уставилась на него, чувствуя, как еще одна трещина в моей обороне превращается в каньон.

— Выкусите, миссис Уиткомб, — пробормотал он с ухмылкой, как раз перед тем, как моя мать обняла его, затем отчитала и снова обняла.

Я знала, что эта сторона Никсона скоро вновь скроется. Сейчас она видна потому, что он недавно вышел из реабилитационного центра. Потому что он трезв. Потому что в его гримерке нет папарацци, моделей и полуголых поклонниц. Я знала, что это временно, но вместо того, чтобы испугаться, почувствовала, как ценно то, что увидела его настоящего.

И, Боже, помоги, я хотела, чтобы он остался таким навсегда.

Я хотела, чтобы он был настоящим.

7 глава

НИКСОН

— Что, черт возьми, со мной не так? — пробормотал я, когда проиграв две последовательности аккордов, которые только написал, вырвал страницу из блокнота. В них не было ничего примечательного, а это означало, что они идут в мусорное ведро, в кучу таких же смятых бумаг.

Я положил карандаш на стол и сыграл малую септиму в ля миноре (примечание редактора: малая септима — музыкальный интервал в семь ступеней и пять тонов), глядя на Скалистые горы за окном. Более живописную обстановку трудно представить: голубое небо (такого я нигде не видел), холмы, окрашенные осенним золотом. Это место могло вдохновить на написание симфоний, и тем не менее я изо всех сил пытался сочинить хотя бы пару простых песен.

Я отвел взгляд от окна, и моему взору открылся еще один захватывающий вид. Сердце забилось чаще. Зои. Она принесла мне кусок торта, улыбнулась и молча удалилась обратно на кухню. Она знала главное правило: никаких разговоров, пока я сочиняю, и, к моему необъяснимому разочарованию, соблюдала его. Хотя она всегда следовала правилам.

В отличии от меня.

Я проводил взглядом изгибы ее задницы.

Я поцеловал ее вчера. Я не планировал этого, но и не жалел. Черт, она была хороша на вкус — как сидр, только слаще, — и я погрузился в нее, как в ночной запой: с полной отдачей и без мыслей о последствиях.

Мои пальцы скользили по струнам, пока я прокручивал в голове тот поцелуй. Сначала Зои была шокирована, но это быстро прошло, и она поцеловала меня в ответ. Я и представить не мог, что невинный поцелуй может разжечь во мне такую страсть.

Я хотел почувствовать это снова.

Мои пальцы двигались, воплощая мелодию, которая звучала в голове. Музыка была на первом месте — так было всегда. За ней следовали слова, передающие эмоции, но без музыки они были ничем, просто красивой поэзией. Именно ноты, низкие частоты, которые повышались по тону, а затем и по высоте, заставляли слушателя вставать на ноги или опускаться на колени — в зависимости от моего настроения.

Я набросал последовательность аккордов и табулатуру, затем немного подправил.

В животе заурчало. Точно, я же пропустил обед. Наверное, поэтому Зои принесла мне торт.

Отложив гитару, я принялся за десерт. Мама Зои была великолепным пекарем. Шоколад просто таял на языке, и, прежде чем откусить второй кусочек, я отправился за молоком.

Я открыл дверцу холодильника, когда вошла Зои вошла, и я напрочь забыл о том, что искал.

— Привет, — сказала она, ставя пустой стакан на стойку. — У тебя там все в порядке?

— Да, — ответил я, закрывая холодильник.

Мы смотрели друг на друга, и с каждой секундой воздух между нами словно становился гуще. Зои была так чертовски красива, так привлекательна для поцелуев, и так недосягаема для меня по стольким причинам, что даже не перечислить.

Персонал. Она работает в штате.

Я повторил эту мантру три раза, пытаясь вспомнить, почему не мог удовлетворить свое влечение к ней.

— Итак... — она наклонила голову.

— Итак…

Мы все утро ходили на цыпочках, но разговора было не избежать. Я открыл рот, потом закрыл. Казалось бы, легко отказаться от того, чего еще недавно совсем не хотел, но оказалось, что это чертовски трудно.

— Думаю, ясно по умолчанию: то, что произошло вчера, не должно повториться, — заявила Зои, как будто обдумывала эту мысль весь день.

— Хорошо.

— Я имею в виду, что в любом случае это было только из-за Питера. — Она заправила волосы за уши.

— Верно.

Так все хорошо началось, но закончилось совсем по-другому, и мы оба это знали… по крайней мере, я так думал.

— И не похоже, что есть хоть какой-то шанс, что мы могли бы... — она приподняла брови.

— Абсолютно исключено.

Какого хрена? Я даже не дослушал, что она собиралась сказать, и согласился?

Это к лучшему. Отпусти.

— Значит, у нас все в порядке? — она прикусила нижнюю губу.

— Да.

Неудивительно, что я не мог написать песню. Сейчас мой словарный запас состоял из одного слова.

— Хорошо поговорили, — она показала мне большой палец, но глаза закатывать не стала.

— Все в порядке. У нас все хорошо. Это был просто поцелуй. — Я схватился за край стола.

— Точно. В конце концов, мы же не переспали, — она съежилась. — Мы этого и не хотели… и тебе это вообще не интересно. Я не в твоем... — она закрыла глаза, сжала губы в тонкую линию и потерла лоб. — Мне лучше помолчать.

Мне это вообще не интересно? Она, правда, так считала?

Это было так далеко от правды, от фантазий о ней, но, сказав об этом, я навлеку на нас кучу неприятностей. Так что я держал рот на замке, проявляя крупицу того самого самоконтроля, о котором постоянно твердил психотерапевт.

— Давай просто забудем, что это случилось, — она вздохнула.

— Хорошо, — согласился я, хотя вероятность того, что это произойдет, была равна нулю.

Ее глаза на мгновение расширились, но она быстро покачала головой и выпрямила спину.

— Прекрасно. Послушай, выступление в Сан-Франциско на следующей неделе, и мне нужно знать, где мы будем.

— В Сан-Франциско. — Одной мысли о том, что между нами будет такая неловкость до конца нашего совместного пребывания, было достаточно, чтобы я потянуться за стаканом… молока.

Точно! Я пришел сюда за молоком.

— Да быть не может, — съехидничала она. — Я спрашиваю, где мы будем после Сан-Франциско. Куда заказывать обратные билеты? — Зои снова заправила волосы за уши, хотя они и не падали на лоб.

Держу пари, эти волосы будут как шелк скользить по моему животу.

— Я арендовал ранчо до февраля, — ответил я, наливая себе стакан молока. В ближайшие несколько дней мне придется отказаться от молочных продуктов из-за выступлений: у меня всегда срывался голос.

— Серьезно?

— Да. — Я отставил молоко и повернулся к Зои, которая выглядела так, словно я только что сообщил ей, что на заднем дворе инопланетяне. — Мне нужно сочинить пару песен, и мне здесь нравится. На данный момент я бы сказал, что девяносто восемь процентов местных жителей довольно дружелюбны. У меня под дверью нет фанатов, поклонницы не льют текилу себе на грудь, предлагая попробовать их «боди-шот», и никаких приглашений на вечеринки. Это настоящий рай для трезвенников, потому что я даже не знаю, где здесь винный магазин.