Кохаку прикусила губу, сдерживая смех. От одного тёплого воспоминания на душе вдруг стало так легко, но вслед за этим её накрыла печаль. Они погибли. Почти все.

Она снова сглотнула и, подавившись слюной, закашлялась.

— Принцесса Юнха, — обеспокоенно позвала её Хеджин и погладила по спине. Служанка и евнух Квон уже успели догнать их. — Что-то случилось?

— Нет, — задумчиво произнесла Кохаку и взглянула Джинхёну в глаза. — Можно мне мешок?

Он посмотрел на неё с подозрением.

— Тут, конечно, пахнет благовониями, но эти вредители могут прилипнуть и к нуне.

Кохаку прищурилась, многозначительно улыбнулась и выхватила мешок из рук друга:

— Они для Ю Сынвона.

Повисла тишина. Люди принцессы и не планировали никак объяснять действий своей госпожи, а вот Джинхён в ужасе воскликнул:

— Нуна собирается подсунуть их генералу Ю?!

— Ещё как.

— Теперь принцесса Юнха соизволит вернуться в город? — вмешался в разговор один из стражников.

— Пожалуй, да, О Донхо.

Однако мужчина, как и все остальные, застыл на месте. Кохаку сделала пару шагов в сторону, но была вынуждена развернуться, так как никто за ней не пошёл. Её вопросительный взгляд прошёлся по всем присутствующим, а О Донхо спросил с недоумением:

— Принцесса Юнха помнит моё имя?

— Конечно, — уверенно заявила она, разглядывая мешок в руках.

— А моё? — спросил стражник примерно его возраста, но понял, что проявил неуважение, и виновато опустил голову.

Кохаку и его знала, к тому же, он приходился братом её служанке Хеджин, от которой тут же получил сердитый взгляд, поэтому тут же ответила:

— Кан Джонхён, — и, предупреждая последовавшие вопросы, она указала на младшего, — Ча Юнмин.

Этот происходил из рода наложницы Ча, её матери, поэтому она и в нём не сомневалась.

Затем обернулась к самому старшему из стражников и слегка наклонила голову на бок.

— Пак… — задумчиво произнесла имя, копаясь в своей памяти. Она не помнила, чтобы кто-либо при ней обращался к нему, слышала лишь фамилию, поэтому её и смогла назвать.

— Меня тоже зовут Джонхён, принцесса Юнха. — Он почтительно склонил голову, ничуть не обижаясь и, наоборот, питая к принцессе уважение за то, что та помнила фамилию простого стражника.

— Какое популярное имя*, — заключила Кохаку и перекинула мешок из одной руки в другую. — Идём скорее, пока Ю Сынвон не опередил нас.

* На самом деле их имена пишутся разными иероглифами, хотя и звучат одинаково.

Раз Джинхёну было незачем оставаться, он вернулся в город вместе с ними, однако у входа раздался писк, а на ногу принцессы забрался мышонок. Стражники обнажили свои мечи, готовые защищать свою госпожу, а та опустилась на корточки и взяла грызуна на руки с восклицанием:

— Мышонок, ты живой! Что ты здесь делаешь?

— Монах беспокоился о тебе, принцесса, — пропищал он и лапками почесал свои усики.

— Рури видел меня в городе?!

Она успела и обрадоваться, и расстроиться — как он мог увидеть её и не поздороваться? Но мышонок быстро прервал поток её мыслей:

— Нет, только я.

— Ты всё время был с ним?

— Да.

Кохаку приподняла голову и заметила, как Хеджин пряталась за спиной своего старшего брата, в то время как евнух Квон, уже знакомый с этим зверьком, находился ближе всех.

Она сглотнула и осторожно погладила его по голове.

— И как он?

— Беспокоится о принцессе, ловит плохих существ, кормит этого Джика, — пропищал он, перечисляя дела Рури.

— Джика? — переспросила Кохаку, как только он замолчал. — Тебя зовут Джик?*

* Имя Джик (кор. 직) созвучно с писком мыши в корейском («ччик-ччик» (кор. 찍찍)).

— Монах дал мне это имя.

Она застыла на месте, но затем сложилась пополам, продолжая держать в одной руке мышонка, а во второй мешочек. Стражники обеспокоенно приблизились, вновь готовясь обнажать мечи, но заливистый смех пронёсся по улице.

— Ох, Рури…

«Как же мне не хватает тех беззаботных дней, когда мы носились по побережью и собирали ракушки, ты прятался в море и выпрыгивал, хотел напугать меня, но я же видела твои глаза в глубине. И всё равно притворялась, что боюсь. Сейчас бы обратно на урок каллиграфии, а вы бы с братом ворвались со своими насекомыми и привели верховную лису в бешенство. Я хочу домой, Рури…» — пронеслось в её голове.

Пока она смеялась, на глаза выступили слёзы. Кохаку щурилась и трясла головой, делая вид, что веселится, и частично это было правдой, но вместе с этим она старалась скрыть следы нахлынувшей на неё печали.

— Принцесса? — пискляво, но тихо позвал Джик и погладил её ладонь своей маленькой лапкой. Он лучше, чем кто-либо другой, ощутил, как она содрогалась не только от смеха, но и боли.

Продолжая держать глаза закрытыми, Кохаку распрямилась и заявила:

— Нам пора к Ю Сынвону.

После этих слов она решительно вошла в Сонбак.

Павильон Памяти находился на противоположном конце города, поэтому пришли они туда только к вечеру. Солнце ещё не село, но неторопливо склонялось к горизонту, небо покрылось ярко-оранжевыми разводами. Пение птиц ещё доносилось до ушей горожан, как и шелест листьев от несильного ветерка.

На подходе к резиденции до Кохаку донёсся чарующий аромат цветов — не такой насыщенный и опьяняющий, как в разрушенном храме, а приятный. Он напоминал ей о доме.

Она не помнила, какие конкретно цветы там росли, однако их запах также укрывал весь остров нежным благоуханием.

Именно поэтому она бы никогда не навредила цветам в Павильоне Памяти, а сам дом, хоть ничего плохого ей и не сделал, но мог быть немножечко подпорчен. Самую малость. Поскольку они уже находились в Сонбаке и не собирались его покидать, Кохаку попросила стражников, а вместе с ними Хеджин и евнуха Квона, остаться в стороне, пока она реализует свой план мести. Оставшись вместе с Джиком на её плече и мешком в руке, она неторопливо потянула за верёвку, наслаждаясь коварностью своего плана.

Вслушиваясь в жужжание хицубокуши-но-муши и смакуя чувство мести, она уже собиралась выпустить надоедливых насекомых. Вот только самодовольный мужской голос испортил момент:

— Принцесса Юнха, какая неожиданная встреча!

Кохаку виновато опустила веки, издала тихий смешок и слегка повернула голову.

Генерал Ю вернулся.

Лазурит на празднике урожая

По сравнению с предыдущими тихими днями Сонбак преобразился, на всех улицах звучали звонкие голоса и смех, торговцы кричали и заманивали к себе людей. Несмотря на недавнее убийство женщины и поимку виновника, столицу Сонгусыля наполнили радость и веселье: все с предвкушением встречали праздник урожая и украшали дома собранными колосками — символом урожая.

Первую неделю люди только и говорили о жестоком убийстве. Сюаньму нужны были средства на еду и жильё, поэтому он изгонял для жителей мелкую нечисть и слышал всякие сплетни. Он остановился на постоялом дворе со сложным названием, которое хозяин перевёл для него как «морской ветер»*, где собирался дождаться приговора и со спокойной душой вернуться в Цзяожи… Правда, не до конца спокойной.

* Падатпарам (кор. 바닷바람) — «морской ветер».

В своих снах Сюаньму по-прежнему видел разочарованный взгляд принцессы, с которой они расстались не на доброй ноте. Он не хотел уезжать, не попрощавшись с ней.

Вновь вспоминая о нуне — и вовсе не о том, куда полезли её руки, — он сидел за столом на скамье возле тихой чайной. Из-за ярмарки в честь праздника урожая везде было шумно, поэтому ему пришлось потратить некоторое время, чтобы найти спокойное место, и то под вечер задачка оказалась непростой. Даже весь постоялый двор оказался забитым, так как в этот день вернулся некий генерал Ю со своими солдатами.

Но и здесь ему не дали посидеть спокойно, а прервали чаепитие восклицаниями:

— Господин-монах, господин-монах, беда! Принцесса!

Запыхавшийся пухлый евнух, который служил нуне, остановился возле его скамьи и схватился за живот. Сюаньму резким движением руки с грохотом поставил пиалу на стол и встревоженно поднялся.