Сюаньму положил хвост ей на плечо, а её руку вдруг накрыла ладонь Мамору. Кохаку взглянула на него, тот закашлялся и приподнялся, а затем тоже опустился в поклоне:

— Верховная лиса.

— Ты так выросла, Кохаку, — произнесла трёххвостая рыжая лиса — близкая подруга её матери. Она всё ещё оглядывалась в поисках родителей, но нигде не замечала их лиц.

Кохаку и Сюаньму рвались помогать остальным — у них ещё оставались силы после битвы, они могли переносить раненых и обрабатывать их раны. Но взрослые решительно прогнали их отдыхать.

Некоторое время Кохаку посидела с раненой Хеджин и евнухом Квоном, но первая вскоре задремала, а евнух остался заботиться о ней.

Монахи Чуньли, Дунси и Тяньинь принесли с корабля мешки с лекарственными травами и тоже нашли себе дело. Сюаньму успел принять человеческую форму и переодеться, после чего всё-таки настоял присоединиться к ним как монах из Цзяожи, и на некоторое время Кохаку осталась одна. Цвет меха вернулся на родной тёмно-рыжий, теперь можно было не скрывать лисьи уши и хвост.

Солнце, не проникавшее на Чигусу целых двадцать лет, скоро должно подняться над разрушенным островом, заваленным сгоревшими домами, трупами и костями. Всё это предстояло отстроить заново.

Кохаку поднялась на склон, где часто лежала и играла в детстве, и свесила ноги, отсюда открывался прекрасный вид на море. Сбоку виднелись корабли — один гигантский из Сонгусыля и второй маленький, принадлежавший монахам. Некоторое время она так и сидела, покачивая ногами, затем откинулась назад и улеглась на землю, положила под голову руки. Здесь даже не росла трава.

Из-под ткани порванного и испачканного тёмно-синего халата, доставшегося от монахов, она достала два фурина и поднесла к лицу, внимательно рассматривая. Небо украшали нежные розовые разводы перед рассветом.

Один из колокольчиков был выплавлен из металла в форме лисьей головы и хвоста, к нему крепился лист с неаккуратно нарисованными лисой и драконом, чьи носы почти соприкасались. Кохаку и Рури. Она перевела взгляд на второй: на помятом листе, прикреплённом красной верёвочкой к разбитому стеклянному фурину, были нарисованы чёрная и белая лиса с гохэем. Мамору и верховная лиса? Ей необязательно являлась Кохаку, возможно, это был кто-то из его прошлого, кого она даже не встречала — лиса из прошлого Ю Сынвона. Жёлтый листик гинкго почти стёрся, и Кохаку вздохнула с сожалением: эти деревья больше не росли на Чигусе. Ни они, ни какие-либо ещё. Оставалось только надеяться, что корни не прогорели целиком и ещё могли вновь вырваться из покрытой пеплом земли.

Краем уха Кохаку услышала чьи-то шаги, но не обернулась, только положила руку с колокольчиками себе на грудь, и вскоре над ней нависла голова Мамору. Она снова села и посмотрела на него, а он опустился неподалёку и взглянул на воду.

— В очаге вновь загорелось пламя.

Холодок прошёлся по спине Кохаку. На миг в ней родился огонёк надежды, заставивший вздрогнуть и взглянуть на Мамору. Неужели… она жива? Но следующие его слова потушили ту искру, как ливень гасил даже самое сильное пламя:

— Янтарный.

Его слова могли означать лишь одно: Чигуса приняла её в качестве верховной лисы, поэтому огонь зажёгся вновь.

— Можешь выкинуть фурин, если не нравится. Один был от меня.

Он кивнул головой в сторону её руки.

И без его слов Кохаку догадалась об этом, но слушаться его не собиралась. Она оставит их себе.

Кохаку демонстративно подняла руку перед лицом и потрясла ими, звон от колокольчиков наполнил округу нежной мелодией. Первые лучи солнца попали на треснувший стеклянный фурин и осветили голову чёрного лиса.

— Как только мы поможем отстроить Чигусу, я уеду со своими воинами обратно в Сонгусыль.

Кохаку вспомнила, что верховная лиса запретила возвращаться ему домой. Должно быть, именно поэтому в Цзяожи он просил разрешения. Прикусив губу, она внимательно посмотрела на Мамору, стараясь прочитать его эмоции. Все двадцать лет она тосковала по дому и родным, а он прожил вдали от Чигусы целых четыре века, и оба они вернулись на покрытые пеплом поля.

Солнце, ещё не успевшее подняться, скрылось за тучами, подул холодный ветер, и Кохаку поёжилась. Она сжала колокольчики руками, села поудобнее и внимательно посмотрела в лицо человека, которого все двадцать лет жизни в Сонгусыле знала как Ю Сынвона.

— Мамору, — сорвалось с её уст, — ты должен был защищать Чигусу, а не стать причиной её падения.

Он вздрогнул и виновато понурил голову, а Кохаку продолжила:

— Ты боялся этих слов долгие годы, поэтому я говорю их сейчас, чтобы ты поборол свой страх.

Она дотронулась рукой до его плеча, успокаивающе погладила. Мамору вздрогнул, чуть приподнял голову и взглянул в её ясные глаза.

— Я отменяю все запреты и разрешаю тебе остаться. Ты больше не изгнанник, — она ненадолго замолчала, всматриваясь в его лицо. — Мамору, встреть со мной рассвет возрождённой Чигусы.

На её лице просияла радостная улыбка. Солнце выглянуло из-за туч, вновь поднимаясь над тихим океаном и словно тоже приветствуя Мамору, яркие лучи упали на волосы Кохаку, и в них заиграли рыжие краски.

Мамору тоже улыбнулся.

— Как пожелаешь.

До них донеслись знакомые голоса. В их сторону шёл Сюаньму вместе с безрукой Хеджин и евнухом Квоном, вокруг них скакал пятилетний Тенран с Дзадза на руках и что-то оживлённо рассказывал. Он проснулся после двадцатилетнего сна, но не отчаялся, несмотря на вид сгоревшего и разрушенного дома.

— Нуна, — позвал Сюаньму, когда подошёл достаточно близко. — Мы с монахами принесли еду с корабля, пойдём есть.

Он наклонился и протянул ей руку, чтобы помочь подняться, но перед ним уже выпрыгнул Тенран с криками:

— Ты Кохаку?! Глазам своим не верю! Ты почему такая взрослая?!

Она прикрыла глаза и прыснула от смеха.

— Ты на Рури посмотри, Тенран.

— Да он вообще с ума сошёл! — поддакивал ей возмущённый пятилетний мальчик с заострёнными ушами и двумя маленькими рожками на лбу. — Я старший вообще-то!

— Фня!

Широкая улыбка сияла на лице Кохаку. Пусть не обошлось без пострадавших, всё равно её друзья остались живы, и она чувствовала себя по-настоящему счастливой.

Она ухватилась за руку Рури и поднялась на ноги.

— Пошли с нами есть, Мамору, — радостно предложила Кохаку, покрепче приобняла Рури за локоть и с ним подбежала к друзьям.

Мамору бросил последний взгляд на волны, в которых отражались блики от солнечных лучей, и тоже встал. Одними губами он произнёс:

— На Чигусе вновь наступил рассвет.

ОСТОРОЖНО, СПОЙЛЕРЫ

Обращения

Хён (кор. 형) — обращение младшего брата к старшему, необязательно кровному родственнику

Нуна (кор. 누나) — обращение младшего брата к старшей сестре. Нуним (кор. 누님) — более вежливая версия слово «нуна»

Чона (кор. 전하) — обращение к королю

Аджумма (кор. 아줌마) — обращение к женщине, гораздо старшей говорящего

Агасси (кор. 아가씨) — обращение к молодой незамужней девушке или младшей сестре мужа

Орабони (кор. 오라버니) — обращение девушки к старшему брату

Онни (кор. 언니) — обращение девушки к старшей сестре

Шифу (кит. 师父) — учитель, отец-наставник

Шисюн (кит. 师兄) — старший соученик, дословно «старший брат по учителю»

Шиди (кит. 师弟) — младший соученик, дословно «младший брат по учителю»

Существа

Каппа (яп. 河童) — водяной

Суйгуй (кит. 随鬼) — духи потревоженных животных, преследующие разбудивших их людей

Хицубокуши-но-муши (яп. 筆墨紙の虫) — насекомые кисти, чернил и бумаги

Яогуай (кит. 妖怪) — нечистая сила, чудовище, призрак, демон

Аккым (кор. 악금 (恶金)) — дословно «злой/свирепый металл»; дух оружия, обретший рассудок

Каса-обакэ (яп. 傘おばけ) — ёкай в виде зонтика из бумаги и бамбука, часто выглядит одноглазым и одноногим.

Одежда и причёски

Ханьфу (кит. 汉服) — традиционная одежда ханьцев Китая