Всё для себя решив, она юркнула за прилавок и поскорее скрылась в толпе, стараясь не привлекать к себе лишнее внимание. Сопровождавшие, словно тени, молча последовали за ней и даже заторопились, а то их принцесса куда-то сильно спешила. Она стремительно покинула ярморочную площадь и засеменила между домами, не оглядываясь назад — так бы только больше взглядов приковывала к себе.

— Вы можете в тени держаться, а не открыто за мной идти? — буркнула она себе под нос.

— Принцесса Юнха, мы не теневые убийцы, — ответил один из стражников, однако они прислушались к её просьбе и разошлись на разное расстояние. Напрямую за ней теперь шла только Хеджин, как и большинство слуг следовали за своими господами, а евнух Квон и стражники держались подальше, словно их ничего не связывало.

Однако у выхода из города они резко приблизились и окружили её.

— Принцесса Юнха, дальше нельзя.

У неё чуть челюсть не отвалилась.

— Вы издеваетесь?! — возмутилась она и махнула руками. — Вы же знали, что мы уходим из Сонбака, и только сейчас решили запретить?!

Янтарные глаза сердито пылали под ярким солнцем.

— М-мы же всё равно сопровождаем принцессу, пройдёмся недалеко, — неуверенно вмешался евнух Квон. Должно быть, чувствовал вину перед своей госпожой, что в том числе из-за него она две недели сидела взаперти.

Пока он говорил, Кохаку ловко скользнула между двумя стражниками и умчалась к выходу, где также пролетела мимо охраны города.

— Принцесса! — едва моргнув, закричала Хеджин и понеслась следом вместе с остальными, которые тоже не успели прийти в себя.

— Принцесса Юнха, стойте! — кричали стражники.

— Ни за что!

Она не оборачивалась, чтобы не тратить времени, а неслась к ближайшему болоту. Стражники не отставали, но и догнать её не получалось, поэтому вынужденно бежали следом. Ветер дул в спину и только подгонял, а не пытался замедлить, Кохаку ощущала себя по-настоящему свободной.

Судя по доносившимся со спины крикам, Хеджин и евнух Квон отстали, а кто-то из стражников по-прежнему дышал ей в спину. Они бежали молча и не тратили энергию на слова, но топот Кохаку прекрасно слышала. Как только на горизонте показалось болото, она завопила на всю округу:

— Джинхён-а!

Птицы закричали и взлетели с деревьев, перья посыпались на землю. Даже если Джинхён находился где-то далеко, голос Кохаку разнёсся по всему лесу и поднял на уши всех его обитателей. Она выбежала к болоту и едва успела затормозить, чуть носом не полетела в самую грязь.

— Нуним? — удивился Джинхён, который сидел на земле среди высокой травы, где его почти не было видно. Перед ним стояла тёмная курильница, из которой шёл насыщенный аромат каких-то масел.

— Принцесса Юнха, мы возвращаемся в Сонбак, — заявили стражники, в тот же миг догнав Кохаку.

— Да подождите вы, — возмутилась она и обернулась к другу. — Джинхён-а, помощь нужна. Что ты вообще на болоте забыл?

Успев подняться на ноги, он спрятал руки за спиной и опустил голову. Кохаку изогнула брови, чуя, что пахло неладным.

— Выкладывай.

Стражники окружили её, но не спешили хватать и насильно тащить в город. Хеджин и евнуха Квона видно не было. Волны беспокойства исходили от Джинхёна, но в итоге он сдался и после протяжённого вздоха заговорил:

— В лавке завелись мерзкие насекомые, как их? Твой друг-монах назвал их хицу-что-то-там-но-муши, кажется. Они выгрызли все кисти и бумагу, искупались в чернилах и выпили их.

— Хицубокуши-но-муши* тогда, — перебила его Кохаку — именно эти иероглифы без насекомого она написала на колокольчике в лавке — и не дала договорить дальше, так как до неё дошло, что речь шла о Рури. — Причём тут он?!

* Хицубокуши-но-муши (яп. 筆墨紙の虫) — насекомые кисти, чернил и бумаги

Джинхён, на чьей щеке осталось пятно от чернил, замялся на месте, но всё-таки продолжил рассказ:

— В общем, поначалу я пытался травить их как обычных насекомых, но ничего не вышло. Затем я услышал о слухах по Сонбаку, что монах отлавливает нечисть за небольшую плату, и им оказался твой друг Шуаньму. — как и Кохаку, Джинхён тоже не мог правильно выговорить нынешнее имя Рури. — Тогда я обратился к нему. Насекомые, нечисть — какая разница? Правда, в итоге эти вредители всё-таки оказались нечистью из… как его там? Чаньмо?*

* Джинхён не может выговорить Цяньмо.

Кохаку на мгновение открыла рот, но заставила себя прикусить губу и промолчать, пока её друг продолжал:

— Не суть, монах Шуаньму слышал про них и поймал в этот мешок. Чтобы избавиться от них, мне нужно очиститься, — Джинхён указал рукой на курильницу, стоявшую у его ног, — и выпустить этих муши на болоте.

Вторую руку он вытащил из-за спины и показал крепко завязанный мешок, в котором, должно быть, и сидели хицубокуши-но-муши. Кохаку сглотнула и потёрла глаза руками, слабо улыбнулась.

Перед глазами мелькнули картины из прошлого.

Она сидит на напольной подушке за низким столиком, на котором лежит бамбуковый свиток, тушечница и кисть, и скучающе смотрит в закрытое окно. Солнечные лучи всё равно стараются прорваться через рисовую бумагу и манят своим светом и теплом.

Женщина с длинными белыми волосами, связанными красной лентой на уровне колен, осторожно стукает её тонкой палочкой по голове и привлекает к себе внимание. Её пушистые белые уши умиротворённо расслаблены, в то время как все девять хвостов угрожающе приподняты.

— Кохаку, — строгим, но одновременно мелодичным голосом окликает женщина, — какие три иероглифа я сказала прописывать?

Кохаку отрывается от окна и виновато прижимает собственные лисьи уши к голове.

— Чи?* — называет она первое, что приходит в голову, и чувствует, как взгляды остальных детей устремляются в её сторону.

* Чи (яп. 智) — мудрость, одна из добродетелей. 智徳：すべてを見通す — быть в курсе всего.

Белая лисица принимает её ответ и складывает руки, покачивая своей палкой, но хитро прищуривается и снова спрашивает:

— Почему я сказала прописывать этот?

Дети откладывают свои кисточки и с интересом наблюдают за Кохаку, пока сенсей* прохаживается среди их столов.

* Сенсей (яп. 先生) — учитель, наставник.

— Потому что мы должны знать обо всём!

От её слов так и исходит уверенность.

— Какой второй? — настойчиво продолжает белая лисица.

Скучающая Кохаку пропустила весь урок мимо ушей — манящее солнышко и безграничный океан всего в шаге от неё, а она вынуждена сидеть на занятии.

— Эм… — задумчиво тянет она, а кто-то из детей шепчет:

— Ты близка!

И ловит на себе сердитый взгляд белой лисицы.

— Ан!* — вдруг всплывает в памяти Кохаку, и она сразу выкрикивает свой ответ. — Милосердно относиться ко всему живому!

* Ан (яп. 恩) — гуманность, одна из добродетелей. 恩徳：衆生に恵み施す — милосердно относиться к живым существам.

Белая лисица возвращается к ученице и наклоняется к ней:

— Какой же третий?

Кохаку осознаёт, что больше не помнит вообще ничего, в голове одна пустота, встревоженно оглядывает остальных детей, но те опускают головы и отворачиваются. Кажется, и они не смогли запомнить все три.

Вдруг с радостными криками рвётся сёдзи*, и в комнату вваливаются два мальчика, едва научившиеся бегать. Один из них держит перед собой зажатые ладони и восторженно восклицает:

— Я поймал хицубокуши-но-муши!

* Сёдзи — японская бумажная дверь или окно, разделяющее помещение.

Мгновение он гордо стоит и оглядывает детей старше его всего на пару лет, и в следующее спотыкается и летит носом в пол, разжимает руки, чтобы смягчить падение, а шустрое насекомое, внешне напоминающее муху, стремглав вырывается на свободу и летит в первый попавшийся бамбуковый свиток, в который сразу вгрызается. Возле головы белой лисицы вспыхивают два круглых алых огонька, в то время как глаза её прикрыты.

— Тенран и Рури! — сердито кричит она и хватает двух мальчиков за их длинные чешуйчатые хвосты. — Чтоб ноги здесь вашей не было, пока не подрастёте!