«В 1770 г. подстрекнула морейских греков к общему восстанию, которое произошло тогда и на острове Крите. Но известно, чем кончилось это морейское предприятие ее: греки опять подпали под иго турецкое, иго более тяжкое. Посему они, никак не ожидавшие нашей передачи их туркам, с той поры начали охладевать к нам. Это — естественно. В 1786 г. опять вспыхнула война между Россией и Турцией, и Екатерина опять подстрекнула греков к восстанию, но уже не в Морее, а в Епире и опять отдала их туркам, уступая угрозам Англии и Пруссии. Греки помнят это и опасаются нас»
[228]
.
(Отступление 1. В русской церковной истории эти события оставили свой небольшой след:
Константинопольский патриарх Серафим Второй был низложен султаном Мустафой III 26 марта 1761 года и сослан на гору Афон. В 1770 году он призвал греков присоединиться к восстанию, спровоцированному Россией во время русско-турецкой войны. Поскольку свое воззвание Серафим рассылал с Афона, султан обязал афонские монастыри выплачивать тяжелые штрафы. Действующий Константинопольский патриарх Феодосий Второй с синодом лишил его сана
[229]
. Как «отступника и возмутителя спокойствия и мужа кровей».
[230]
Он уплыл в Россию и поселился в Киеве, где и умер в 1779 году. Имп. Екатерина звала его патриархом и он продолжал служить
[231]
. Это к вопросу о церковных войнах и взаимном признании-непризнании церковных санкций.
Отступление 2. В 1806–7 годах история повторилась. Эскадра адмирала Сенявиным захватила у французов черногорский город Котор. Черногорский митрополит Петр Негош обратился к Александру I с предложением о создании под протекторатом России Славяно-Сербского государства с центром в Дубровнике, включающее в себя и Котор. Но случился разгром под Фридландом и Тильзитский мир. 25 июля адмирал Сенявин получил царское повеление «сдать провинцию и город Боко-ди-Каттаро» французам. Эвакуация русских морских и сухопутных сил была закончена к 14 августа 1807 года. «Своих не бросаем?»)
У России во время орловской экспедиции еще не было ни Крыма, ни Черноморского флота (1783 год). Во время экспедиции Сенявина все это уже было. Но что толку от флота в черноморском озере, если ему закрыт вход в проливы и далее в Средиземное море. Проливы обнуляли его существование. Поэтому от наличия или отсутствия у России военного флота в Черном море ничего никогда всерьез не зависело. Севастопольский флот значим только как средство для прорыва в Царьград.
Мечта Екатерины видна и в ее указе Суворову о подготовке войны с Турцией от 16 января 1794 года: «Скорый выход в море нашего Черноморского корабельного флота, когда бы силы оного были превосходнее и в лучшем состоянии, не токмо ограждает знатную часть пределов южной России, изъемлет от нападения Тавриду, расторгает на Черном море связь и сообщение, приносит за собою страх и поражение от берегов Дуная до пролива Цареградского и оттоль во Азию до гор Кавказских, но и поспешнейшею стезею достигнуть может до торжественного успеха и чесменским пламенем объять стены Цареградские. Но как состояние оного еще не соответствует судьбе его и сему предположению…»
[232]
, то пришлось повременить…
А Царьград нужен для «греческого проекта», который был ясно обозначен еще в 1768 году, когда Екатерина своего первого внука и наследника сделала тезкой Александра Македонского. «Имя Александр было своего рода номинативным шедевром Екатерины, С одной стороны, святым ее старшего внука был Александр Невский, покровитель Петербурга, — таким образом преемственность по отношению к политической линии Петра Великого была полностью соблюдена. С другой стороны, за «порфирородным отроком», рожденным «в Севере», легко угадывался иной, южный прообраз»
[233]
.
«В случае, если бы успехи наши в предстоящей войне дали нам возможность освободить Европу от врага Христова имени, выгнав его из Константинополя, в. и. в. не откажете мне в вашем содействии для восстановления древней Греческой империи на развалинах ныне господствующего на прежнем месте оного варварского владычества, конечно, при непременном с моей стороны условии поставить это новое Греческое государство в полную независимость от моей собственной державы, возведя на его престол младшего из моих внуков, великого князя Константина
[234]
, который в таком случае обязался бы отречься навсегда от всяких притязаний на русский престол, так как эти два государства никогда не могут и не должны слиться под державою одного государя. В свое время такое обязательство имеет быть дано как великим князем моим сыном, так равно и его старшим сыном; до тех же пор я готова представить все ручательства, какие только потребуются от меня и моих преемников, в том, что никогда не возникнет притязаний, клонящихся к соединению этих двух государств под одною короною»
[235]
.
О своих планах на приобретение Константинополя и даже Греции Екатерина рассказывала в письмах Вольтеру. Царица даже обещала ему выучить греческий язык в одном из университетов Европы. Пока же в порядке подготовки в России был подготовлен первый перевод Гомера (речь идет о прозаическом переводе П. Е. Екимова)
[236]
.
Конечно, царьградский трон освобождался вовсе не для того, чтобы вернуть его грекам. Один из придворных стихоплетов в уста Отмана, легендарного основателя Оттоманского царства, влагает такие строки:
Если приближился моей державе срок
И твердо положил неумолимый рок
Мне больше не носить короны Константина,
Да будет в ней властна отсель Екатерина!
[237]
Этот раздел Турции не удался вследствие протестов Англии и Франции.
В 1806 Россия без формального объявления войны ввела войска на чужую территорию Молдавию и Валахии, бывших частями Османской империи. Турция в ответ объявляла войну. Причем в рескрипте командующему русской армией Михельсону от 16 октября 1806 года имп. Александр предписывал «надо уверять жителей (Валахии), что вступление моих войск в их страну никоим образом не должно быть признаваемым враждебным с нашей стороной действием против Порты Отоманской, но что совершенно напротив действия мои направлены к поддержанию недавно возобновленной между обеими империями союза. Не имея никаких намерений относительно завоевания принадлежащих Турции владений, я желаю лишь обеспечения независимости ее земель, коим угрожает влияние Бонапарте на поведение Дивана»
[238]
. Соответственно, формальным требованием царя было увольнение нескольких турецких министров, подверженных французскому влиянию. И — отмена реформы по ликвидации янычар
[239]
.
27 октября Будберг, управляющий иностранными делами, предписывал тому же Михельсону уверять местное население, будто:
«Его Величество прямо против воли (bien a contre coeur) прибег к занятию княжества (Валахии), но что это занятие далеко от намерения действовать враждебно против Порты»
[240]
.
