— Я плохо сделал? Мне не нужно было лезть?
— Это стало известно и без твоего участия.
— Но ты не хотел бы, чтобы я интересовался? — в голосе звучало искренне волнение.
Павел снова закрыл глаза. Сон теперь из голоса ушел окончательно.
— Всё равно ты бы узнал так или иначе.
Алексей подошёл и осторожно положил ему руку на здоровую часть плеча.
— Мне жаль, что так вышло.
— Вряд ли ты понимаешь, о чём сожалеешь.
Рука у Алексея дрогнула.
— Ты мог бы объяснить, чтобы разделить пережитое.
— …с тобой?
Алексей присел у кровати на корточки, чтобы их лица находились на одном уровне. Павел смотрел внимательным взглядом одного глаза.
— Да.
Павел повернулся и лёг лицом в подушку. Отвечать на такое он не желал. Он не знал.
Алексей поднял руку и тихо и робко погладил его по голове, ощутил какой Павел всё ещё горячий и больной. Волосы слипались во влажные пряди от проступившего пота. Павел лежал молча, только бока не перестали расширяться в такт дыханию.
Глава 20. Письмо
Когда дыхание Павла снова стало сонным, Алексей тихо встал и поправил на нём одеяло. А потом он полночи сидел за переводом, пока свеча не догорела дотла. Пара мест ему так и не стали ясны, и он чувствовал, что тому виной не французский, а нечто иное. Торопливым движением он подчеркнул их карандашом, надеясь, что потом сможет выяснить у Павла, в чём там было дело. Ему самому явно не хватало знаний. Под мерное дыхание Павла он впервые за неделю свободно уснул на новом матрасе. И сон на этот раз был спокойным.
Часы складывались в дни, дни в десятины, а те летели одна за другой. Святки, Новой год, Крещение. Пряники, шоколад, шампанское рекой и гонки на коньках по едва сцепившемуся льду. Офицерское сборище гудело и изыскивало малейшие способы поразвлечься. На Новой год в доме полковника Яблонского был дан ужин, на котором офицеры кружились в парах за частичным неимением дам. Даже в казармах наблюдалось приподнятое настроение. Двойная порция мяса и водки подняла всем дух. Но Павел и Алексей остались в стороне от всеобщего веселья. Отказать приглашению на ужин от полковника Алексей не мог, но ушёл так скоро, как позволили приличия. А потом они вместе с Павлом пили в их комнате чай с пряниками, которые достал где-то Павел, и тройкой шоколадных конфет, которые принёс из своей доли Алексей в бумажном кульке. Третью конфету они честно разрезали пополам.
А в конце января, накануне Васильева дня Алексей пропал на весь вечер. Павел лишь молча посмотрел на календарь и стол, на котором стояли приличные мясные щи, несколько толстых румяных блинов, купленных у чиновницы со второго этажа, и пара мочённых яблок. Не стоило надеяться, что Алексей вспомнил. Но тот пришёл. Раскрасневшийся с мороза, запыхавшийся и сжимающий в руках большой свёрток. Не успев раздеться, он сунул его в руки Павла, и, пока тот пытался удобнее перехватить, торопливо разделся, вылез из сапог и обхватил брата в объятия. «С Днём рождения!» рявкнуло оглушительно прямо в ухо, а из свёртка в скором времени Павлом были выужены толстенный справочник «Скорострельные винтовки на вооружении русских войск» и вязанная из овечьей шерсти жилетка.
Тем временем спина Павла медленно превращалась из истерзанного мяса в покрытую рубцами, но вполне человеческую спину. Однако, бинты ему так и не сняли. Каждый вечер Павел приходил в их с Алексеем квартиру, и когда тот возвращался домой, его всегда ждал тёплый чай, а в комнате был чистый запах полыни и багульника.
А где-то за пару тысяч километров от них скрипел снег под полозьями почтовых бричек. Летели осколки льда из-под окованных копыт и потели дорогим пчелиным воском свечи.
И в один из февральских дней в части Алексея ждал нежданный им знакомый.
— Ну садись, Алексей Кириллович. Говори, как на духу, что натворил?
Карпов Харитон Гаврилович отличался удивительным для адмирала умением переходить сразу к самой сути, минуя все надлежащие встрече расшаркивания. А впрочем, возможно, это влияло его давнее знакомство с подпоручиком Алексеем, которого он знал ещё в те времена, когда тот был ростом с вершок. И к которому питал слабость его старший сын, земля ему пухом.
— Чего отца позоришь? Зачем с рядовым близкую дружбу свёл? — Харитон Гаврилович одним движением оправил густую щётку усов и опустил на стол конверт.
Стол казалось и сам преобразился рядом с таким высоким гостем. Или это его преобразили усилия пары тройки солдат, которые потратили немало часов за его полировкой. Даже нашлось время поправить, казалось, со времён Ильи стоявшую криво ножку.
Адрес на выдвинутом конверте был выведен парой жёстких росчерков пера. Алексей покосил глазом на него, но трогать письмо не стал.
— Кирилл Александрович места себе не находит, наказал срочно вернуть тебя в столицу. А ты что творишь? Али не слышал, что честь берегут смолоду? Седин ждёшь?
Лицо Алексея быстро приняло выражение вежливой маски. За последние седьмицы он отлично научился надевать его за пару мгновений. Первое изумление неожиданному визиту прошло. Но всё же, почему отец попросил самого Харитона Гавриловича? Посчитал, что одно письмо не будет иметь достаточной силы? Сомневается в силе своего влияния на него? Но последнее Алексей додумывал смутно.
— Служу Государю Императору и Отечеству.
— Это ты Отечеству так служишь? Да ещё и светлейшее имя приплёл? Ты бы о своём положении подумал и как ты отца позоришь, сведя близкое знакомство с рядовым Ивановым. Благодаря ему вляпался в такую историю, которую весь Петербург успел перетереть. А отмываться ты как будешь, подумал? Репутацию подмочил, про честь офицера позабыл, в разгульных гулянках время проводишь.
Зубы скрипнули, но Алексей смолчал.
— Прекращай это дело и поправляй положение. Пока можно списать на молодость лет да неопытность. А не то упустишь время, и строить карьеру будет поздно. Кому нужно с лихвой воспользуются говорками. Такие слухи ходят, что все невесты разбежались.
Харитон Гаврилович закусил мундштук жёлтой, но крепкой линией зубов, которую тронул не возраст, а табак. Выпустил густое облако дыма и продолжил:
— В конце недели будь готов — едем с тобой в Петербург. С полковником это дело мы уже обговорили.
Алексей всю выволочку простоял молча, едва успевая отходить от сыпавшихся на него новых и новых дурных вестей. Ошалело пытался осознать происходящее. Мыслей было много, но они наслаивались, перебивали друг друга, и оформить их во что-то приличное он так и не смог. Так и стоял, словно своим молчанием выражая согласием со всем, чему, как только отошел, страшно устыдился. И слова в защиту брата не сказал!
Как дошёл до квартиры — не помнил. Только лёгкое письмо тяжёлым грузом лежало в руке и тянуло вниз сильнее, чем кандалы.
Брата дома не было. Видать, задержали на службе. Алексей ощутил слабое беспокойство, но, пожалуй, сейчас его задержка была даже на руку. С письмом он хотел остаться наедине. В первый раз ему захотелось уединиться от брата.
Печать сломалась на удивление легко, видать, из-за холода стала хрупкой, будто сделанной не из сургуча, а из тонкой плашки. Следующие полчаса прошли в полнейшем молчании. И не потому что письмо было длинным. Вовсе нет. На самом деле, внутри был всего один листок, исписанный едва ли на половину, но вот содержание… Содержание увеличивало длину и вес этого письма как минимум вдесятеро. Да, Харитон Гаврилович был сдержан с ним. Не то, что отец — тот на слова не скупился. Самыми унизительными и презрительными словами он описал отношения Алексея с этим «сукиным сыном». Упрекал за трусость, глупость и низость. Припомнил всё, и внезапный перевод из столичного полка на Кавказ, на котором, как всем известно, порядка в армии никогда не было. Да вы только на их форму посмотрите! Дуэли, Алексей порадовался, что до отца дошли только примерные слухи, которые были весьма далеки от настоящего хода дел. Иллюзий о том, что сказал бы отец, узнай он о настоящих дуэлях, Алексей не строил.
