Тот смутился, но твердо шагнул вперёд, поздоровался и, более не отлагая, начал.

— Прошу прощения, что беспокою вас в столь поздний час, но мне решительно нужно с вами поговорить.

Редактор двумя руками поправил очки, которым явно нелегко сиделось на остром и прямом носу и неожиданно широких щеках. Дужки очков расходились по сторонам с риском сломаться в любой момент.

— И о чём же? — в стоявшем молодом человеке редактор совершенно не находил той самой необходимости, о которой тот говорил.

— Стихов мы не издаём, — через пару молчаливых мгновений поспешил он добавить.

Не хватало только, чтобы к нему по ночам шатались всякие юнцы, пишущие безвкусные вирши с рифмами на «любовь» и «кровь» и бредящие глупейшими идеями умереть овеянными славой, и чтобы на могильном камне обязательно изваяли, что «здесь покоится юное и пылкое сердце, пролившее немало крови, так не будем грустить, друзья, когда мы живём, и скорбеть, когда мы умираем». Тьфу, редактор чуть не сплюнул, вспомнив особенно поразившие его этим утром строки. Да, юнцам он бы советовал завязать со стихосложением. Впрочем, умудрённые годами отцы семейств, в душе тщательно выращивающие и лелеющие мечты о славе поэта и ваяющие нудные, торжественные эпитафии, избитые в своей оригинальности и скучные в своей словесной игре, были ничем не лучше. А впрочем… Впрочем, всё на благо достопочтенной публики. Дела в последнее время шли так плохо, что редактор был готов с объятиями принять самого чёрта, лишь бы он был в состоянии сносно перевести пару стишков с французского, а может и роман так, чтобы вышло удобоваримым русским языком. В том, что на это способны местные знатоки французского, редактор уже, честно говоря, начал сомневаться. Местным знатокам как раз более соответствовало подсунуть вместо переводов свои стишки.

— Я не пишу стихов, — Алексей было опешил от столь неожиданного приветствия, но с мысли не сбился и продолжил выводить разговор на необходимую ему тему. — Я хотел узнать, не нужен ли вам переводчик.

Глаза редактора по-особенному хищно сверкнули.

— Вы хотите им быть? Знаете ли, пусть у нас и французское название, издаёмся мы на языке нашего великого государства. Что у вас, господин… — тут редактор сделал паузу, но фасон сапог, белые перчатки и мелькнувшие под пальто обшлаги рукавов безошибочно дали ему ответ, — подпоручик, с русским языком?

С офицерами, нуждающимися в деньгах, он сталкивался немало. Но этот выглядел так, словно впервые в жизни попал в такую ситуацию. Редактор прищурился:

— Проигрались, господин подпоручик?

— Нет. У вас найдется для меня работа? Я знаю русский, можете дать мне на пробу пару статей об оружии или военной тактике.

— Статей… Об оружии…

Очки никак не желали ровно сидеть на носу, и отточенным до автоматизма движением левая рука редактора подправила их повыше к самой переносице.

— Знаете, я дам вам рассказ. Оплата после того, как я увижу результат.

На стол упала тонкая пачка из прошитых листков.

— Ах да, и постарайтесь, пожалуйста, как можно романтичней.

Редактор заметил удивлённый взгляд и пояснил:

— Женщины любят, чтобы было возвышенно. Статьи об оружии, знаете ли, вышли из моды. И о военной стратегии или что там у вас, господин подпоручик, не в обиду вам сказано.

Алексей взял в руки тонкую пачку, пролистал в беспорядке, выхватывая отдельные слова и фразы.

— Вы удивлены? А зря. На воды приезжает много купеческих дочек, и на французском они читают не так бегло, как ваше… общество. Но женщины везде остаются женщинами. Итак, берётесь? Если нет, то не тратьте наше с вами время. Я собираюсь ещё вздремнуть с вашего, конечно, на то разрешения, — редактор сделал жест рукой, который с равной степенью можно принять и как подчёркивание необходимости столь важной вещи как сон и как знак «берите работу и уходите».

Алексей предпочел истолковать в двух вариантах и пересчитал листки.

— Я вернусь через пару дней.

Он осторожно убрал бумаги под пальто и повернулся на выход. Редактор проводил его остро блестевшими в темноте стеклами очков.

Комнат в городке сдавалось немало, но большая часть из них уже ожидаемо была занята распределёнными на квартиры офицерами. А разбуженные среди ночи хозяева тех редких свободных квартир, стоило ему представиться, сменяли сонный взгляд на преисполненный любопытства, и Алексей после кратких и сухих извинений спешно уходил, не имея желания селить брата в место, где могут образоваться новые, возможно, ещё более отвратительные слухи.

Через пару часов он, отчаявшись, перебудил уже добрый десяток людей, исходил весь город и шёл на адрес, чей хозяин показался ему менее неприятным, когда заметил, что зашел на ту самую улицу с публичным заведением, из-за которого на Павла обрушилось такое несчастье. Алексей ускорил шаг, не желая снова оказываться рядом с этим местом. Шаги ускорились ровно настолько, пока это ещё можно было называть шагом, а не бегом. Вот был близок поворот с этой нечистой улицы, как нога внезапно потеряла устойчивую опору. Алексей проскользил около двух метров на слежавшемся из-за полозьев и твердом как лёд снегу и всё-таки не удержался: подставленная обратно левая нога согнулась в лодыжке, и он больно ударился коленями. Удержать ругательства было не так сложно, как подняться обратно, трость он больше с собой не носил, так как счёл себя достаточно восстановившимся, чтобы обходиться без неё. Перчатки закопались в снег в поисках в нём надежной, не уходящей из-под рук и ног опоры.

На четвереньках Алексей придвинулся к стене ближайшего дома и осторожно, придерживаясь за неё, встал. Нога болела, но он хотя бы ничего не сломал и не вывихнул на этот раз. Немного рассеяно он подумал о том, что как придёт, надо будет проверить, и убрал руку от стены. Острый край выступающего на улицу подоконника чётко отпечатался на ладони. Алексей с формальным любопытством заглянул в окно и замер. За стеклом виднелся желтоватый листок с объявлением о свободных комнатах в этом доме. В удачу не верилось, наверняка ему скажут, что свободных комнат больше нет или попытаются выспросить у него хоть жалкую толику подробностей. Желанием делиться этими подробностями Алексей совершенно не горел. Без особой надежды он заглянул в окно, пытаясь разглядеть горит ли ещё свет, остался ли кто сидеть за полуночь. Но света не было. В любое другое время Алексей ни за что бы не стал беспокоить спящих людей, но вместо того, чтобы запомнить адрес, развернуться и уйти, наконец, на квартиру, он принялся грубейшим образом стучать в дверь. И стучал до тех пор, пока ему не открыла заспанная старуха, хмурым взглядом встретившая его извиняющееся выражение на лице. Правда, для этого ей пришлось задрать голову.

Любви к ночным посетителям старуха явно не питала, но неожиданно Алексею повезло. Назойливостью и тягой к личным вопросам она тоже не отличалась. Молча и хмуро проводила его на самый верх высокого трёхэтажного дома, Алексей остановился было перед дверью, думая, что они пришли, но старуха повела дальше. Под крышу. Туда, где два ската сходились, чем и образовывали небольшое пространство под ними. Алексей заглянул внутрь чердака. Чтобы подойти к двум из четырех стен, ему приходилось сгибаться, а мебели и вовсе почти не было, лишь колченогие, многое в этой жизни видавшие стол с двумя табуретками и неожиданные для такой обстановки деревянные остовы двух кроватей, с кинутыми на каждый травяными матрасами. Старуха сухо бросила цену в пару рублей за месяц, и Алексей тотчас же согласился. На двоих траты возрастали почти вдвое, и за такую цену привередничать не доводилось

Особенно с учетом, что похоже ему повезло наткнуться на то место, где за ними не будут подслушивать и подсматривать. Обмен ключа на деньги произошёл незамедлительно, и ещё четверть часа Алексей осматривал обстановку в раздумьях, как бы придать помещению более жилой и уютный вид. Только когда откуда-то с восточной стороны залаяла собака, а за ней по одной вторил целый собачий хор, Алексей прекратил беспрестанно ходить по комнате и поторопился обратно к Павлу. У самого низа восточной стороны небо уже начало из непроглядного черного превращаться в мутно-темную полупрозрачную воду.