Воздав хвалу за то, что в этот раз он не ошибся, Алексей забыл про хромоту, влетел раньше Павла по лестнице и предупредительно открыл перед ним дверь. Тот прошёл внутрь и разделся, попутно отметив, что портрет на стене уже не висел. И вообще, нигде не висел. Тихо хмыкнул почти что про себя. А Алексей, что с виду беспорядочно носился по комнате, успел зажечь свечи и поставить греться воду. Ему вдруг подумалось, что Павел так болезненно реагировал на подобные вопросы, потому что сказывались столь многократно предсказанные последствия переохлаждения, а от лечения Павел тогда отказался. А теперь вот он снова замёрз. Алексей критически посмотрел на устроившегося за столом Павла.
Сдвинув несколько книг, Алексей вытащил из дальнего угла шкафа успевшую обрасти значительным налётом пыли небольшую бутылку из тёмного стекла. Недовольно посмотрел на пыль, протёр бутыль чистой тряпицей и поставил на стол. Павел глянул с любопытством.
— Что это у тебя там такое?
— Бальзам, — Алексей, недолго думая, протёр и стол и застелил его чистым широким полотенцем. По белому краю полотенца пестрели маленькие алые цветочки.
Он снял вскипевший чайник, заварил чай, разлил его по кружкам и щедро плеснул в одну из них бальзам. Осторожно, чтобы не расплескать, так как не рассчитал, и после добавления бальзама жидкость держалась опасной горкой, пододвинул кружку ближе к брату.
— Сильно замёрз? Давай ноги разотрём?
Павел удивился уже всерьёз. Замёрз он на этот раз не то, чтобы сильно, но забота грела. А Алексей всё с той же ласковой заботой и волнением в глазах смотрел на него.
— Ну так что?
Чай к себе Павел подтянул, но на ноги соглашаться было как-то неловко. Алексей посмотрел на него всё ещё с тревогой, но решил не нагнетать и оставить ноги Павла в покое. Если будет в самом деле плохо, у него найдется запасная пара тёплых носков. Потому он успокоился и тоже стал, не торопясь, так как торопится было некуда, пить чай.
Мягко трещали фитили, а на подсвечниках прибавилась не одна восковая капля, когда Павел заметил, что Алексея очевидно стало клонить в сон. Он то и дело зевал, каждый раз воспитанно прикрываясь и отворачиваясь в сторону, а глаза смотрели тускло и вяло. С лёгким нежеланием, которому Павел удивился сам, он подумал, что ему пора было собираться и уходить. Так что он, не откладывая надолго, поднялся и собирался было уходить, как Алексей окликнул его.
— Ты куда?
— В казармы. Ты спишь на ходу.
— Лягу на стульях, оставайся.
Павел посмотрел на него с сомнением. Странные вещи Алексей говорил.
Тяжело и сонно Алексей поднялся, дошёл до кровати, сгрёб покрывало в сторону и откинул одеяло.
— Ложись, — посмотрел на него неуверенно и добавил, пока Павел не успел отказать: — Менял бельё два дня назад, но могу достать свежее.
Интереса в глазах Павла прибавилось. Ему предложили кровать? Без всяких шуток? Он неуверенно подошёл к ней вплотную и посмотрел на такие манящие и, наверняка, тёплые и мягкие одеяло и матрас. Совершенно не похожие на свои подобия, которыми ему приходилось пользоваться в казармах. Вот, значит, как живут офицеры.
А Алексей тем временем успел достать ещё парочку одеял, последнее правда было скорее похоже на лёгкое покрывало, а никак не на то, чем можно укрыться от ночного холода, и соорудил нехитрую постель на нескольких сдвинутых стульях. Повезло, что они все были одной высоты.
Павел посмотрел в сторону стульев, перевёл взгляд на кровать и хмыкнул. Задумчиво разделся до исподнего, лёг и укрылся чужим одеялом. На самом деле лежать на такой кровати оказалось приятнее, чем просто представлять, каково это. Он пошевелился немного, укладываясь удобнее, и расслабился. Тепло окружало со всех сторон.
Шаркнула ножка стула по полу. Алексей сел на сооружённое ложе и сонно моргал глазами, глядя в стену. За день он пережил слишком многое. Посидел так немного и всё-таки встал, разделся до панталон, затушил свечи и устроился на стульях. Тихо и неуверенно пожелал спокойной ночи и закрыл глаза.
И тут зашевелился Павел. Сел на кровати и посмотрел во тьму, где предположительно должен был находиться Алексей.
— Вообще, тут места и двоим хватит.
Алексей неразборчиво что-то пробормотал в ответ.
— Удобно, говоришь, на стульях? — пожал плечами и лёг обратно. Его дело предложить.
В снова установившейся тишине была слышна возня Алексея. Когда глаза привыкли, стала заметна тёмная фигура, которая то вставала, то садилась, то ложилась. Безусловно, ему было неудобно. Он был слишком длинный для того, чтобы поместиться всего на трёх стульях и слишком тяжёлый, чтобы мочь спокойно лежать без страха, что стулья под ним раздвинуться. А ширина стульев не даст ему хотя бы подтянуть ноги. Не кровать, а прокрустово ложе. И вот попытки Алексея уместить неуместимое нашли свой конец. Он посмотрел на Павла, который спокойно лежал себе, разве что глаза во тьме не светились. Алексей взвесил риск упасть посреди сна и риск нарваться на отпор со стороны Павла. Немного подумал, и всё же осмелился спросить.
— Я точно тебе не помешаю?
— Кровать достаточно широкая.
Алексей поднялся, захватил своё одеяло и подошёл к кровати. Подождал, пока Павел оттеснился к стене, и осторожно лёг на самый край, стараясь никак его не касаться. Павел перевернулся набок, настолько плотно укутался в одеяло, что стал всем видом напоминать окуклившуюся гусеницу, и таким образом освободил значимую часть кровати от своего присутствия.
На кровати, которая не грозила в любую минуту развалится под ним, и так уже сонный Алексей почти сразу погрузился в сон и через пару минут от него послышалось мерное сопение глубоко спящего человека. Павел прислушался к нему и под этот аккомпанемент провалился следом в мирный сон.
Глава 12. Слухи
Солнце острыми лучами штыков кололо глаза. В странной, неестественной тишине пяти с лишним сотен человек можно было различить, как сипло выдохнул солдат, стоящий на дальней линии, как кашлянул в свои жидкие юношеские усы один из прапорщиков. Как хрустнул свежий снег под копытом коня. Как хриплый от частого крика, но громкий и чёткий голос зачитал приказ.
***
— Истинно я вам говорю, вон хошь Христом богом, да что там Христом, самой божьей заступницей — матушкой Девой Богородицей поклянусь!
— Не богохульствуй, Паныч.
На казарменных койках собралось около полутора десятка людей, и все с интересом склонились к пожилому солдату, с важным видом сидевшему в центре сборища. На лицах солдат интерес соседствовал с недоверием — Паныч был известным любителем почесать язык. Но, как известно, дыма без огня не бывает, а значит правду, пусть и прикрытую многоцветным нагромождением всевозможных присказок и слухов, узнать было можно. Не зря Паныч считался живой газетой и успешно заменял её солдатам, среди которых разумевшие грамоту были редкостью. Паныч шустро передвигался, несмотря на то, что уже добрый пяток лет жаловался на свои больные колени, и ухитрялся слышать такое, о чём никто ещё даже и не говорил. Сейчас Паныч был полон важности и с многозначительным видом тянул себя за жидкий и с проседью ус.
— Да разве я могу богохульствовать? Да разве я когда, братцы, хоть слово лжи поганой сказал? Да разве вырывался из моих уст бес, хуже которого не видал человек, имя которого клевета?
— Э, погнал лошадей. Ты как разгонишься, так и не заткнёшь ничем.
— А ты не затыкай! Не затыкай, слышишь! Где тебе до моих лет дожить? Молока обтереть не с чего, а всё туда, всё поучать лезешь, — Паныч весь взъерошился и стал напоминать очень сердитого и наглого воробья. Усы неряшливо торчали, словно выпавшие из подранного кошкой хвоста перья.
— Да хватит вам! Рассказывай, Паныч, что у девок видел.
— Чего видел, того уже нет. Да и что на вас слова тратить? Вы ж что телки́, вам слово божие, а вы ему в ответ «му». А всё «рассказывай, рассказывай». Вот кончу службу, и будете без меня тут жить-поживать. Ай, да чёрт с вами. Слухайте, чего скажу. Пришёл я, значит, в заведенье, а там всё с вывертом, с манерами, надо понимать! Прилавочек лакированный, платьица какие-то висят и все с кружавчиками. А девки! Груди — во! Румянец во всю щёку и смотрят так всё искоса, всё намёком.
